Лоренс Даррел - Горькие лимоны

• Название: Горькие лимоны
• Автор: Лоренс Даррел
• Издательство: Б.С.Г.- ПРЕСС
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 5-93381-210-2

Произведения выдающегося английского писателя XX века Лоренса Даррела, такие как "Бунт Афродиты", «Александрийский квартет», "Авиньонский квинтет", завоевали широкую популярность у российских читателей.

Книга "Горькие лимоны" представляет собой замечательный образец столь традиционной в английской литературе путевой прозы. Главный герой романа — остров Кипр.

Забавные сюжеты, колоритные типажи, великолепные пейзажи — и все это окрашено неповторимой интонацией и совершенно особым виденьем, присущим Даррелу.

---

Впрочем, некоторые из моих гостей привозили с собой куда более серьезные заботы и тревоги, которым, казалось, вообще было не место в этом пронизанном солнцем мире, полном книг и забавных персонажей. Одним из таких гостей был Алексис, мой старый афинский друг — в сорок первом мы добирались до Крита на одной кайке, да и потом, несмотря на то, что из-за работы мы оказались очень далеко друг от друга, жизнь так или иначе постоянно сводила нас. Он теперь работал в системе Организации Объединенных Наций и заехал ко мне по дороге в Палестину. Мы поужинали вдвоем в залитом лунном свете "Зефиросе", под густым переплетением виноградной лозы, и посплетничали о наших общих друзьях, которых разбросало по всему свету. Именно он впервые высказал озабоченность тем, какой оборот принимали дела на Кипре.

— Понимаешь, тот факт, что Афины официально поддержали здешних греков, в корне меняет психологическую обстановку на острове; теперь их право на воссоединение получает моральные основания, каких до сей поры не существовало, и, если не принять их всерьез, они могут завести куда угодно. А ФО[61] спит себе в Лондоне и в ус не дует. Отказ Идена принять предложение греков был воспринят в Афинах как свидетельство полного идиотизма. В конце концов, единственно, о чем они просили, это изменить в тексте заявления одно лишь слово: если бы он согласился в формулировке "Кипрский вопрос считать закрытым" заменить слово "закрытым" на слово "отложенным", он избежал бы слушаний в ООН со всеми их возможными последствиями. Более того, у Афин в таком случае появился бы повод не уступать давлению со стороны киприотов, и принятие решения можно было бы затягивать до бесконечности.

В окружении таких пейзажей и за стаканом вина, которое, может быть, и нельзя было с чистой совестью назвать марочным, но которое зато соответствовало высшим крестьянским стандартам, казалось полной нелепостью вникать в мелочные ссоры наций. Кроме того, на Кипр я приехал как частное лицо, и до политики мне дела не было.

— А насколько Кипр вообще греческий остров? — спросил я, поскольку мне было любопытно услышать мнение афинянина на сей счет.

— А насколько итальянский остров Сицилия? — тихо ответил он. — Ты вообще знаком со здешней системой образования? Ты говорил с киприотами? Язык и религия — именно они определяют национальный характер, не так ли?

— Неужели Афинам нужно, чтобы здесь начались неприятности?

— Да нет, конечно! — вдруг взорвался он. — Но там тоже поднимается волна. Киприоты через церковь взывают к общественному мнению. Представление о том, что здешние греки борются за правое дело, постепенно завоевывает умы, а если через некоторое время эта проблема приобретет международный резонанс, могут разгореться нешуточные страсти. И это представляет немалую опасность. Греческому правительству не удастся до скончания веков воздерживаться от прямых высказываний в пользу радикального разрешения кипрского вопроса — из-за общественного мнения. Единственное, о чем просили власти Греции, так это о возможности сохранить лицо, что позволило бы им отложить проблему в долгий ящик. Формулировка, которую они предлагали не содержала в себе ни обещаний, ни временных ограничений, — вообще ничего.

— А теперь?

— Теперь они вынесут вопрос на обсуждение в ООН.

— И что из этого выйдет?

— Может быть, ничего и не выйдет; но проблема разрастется до международного масштаба — на который она, по сути, не тянет; ее начнут увязывать со всякими балансами политических сил, и можно ожидать самых неожиданных внешних факторов влияния. Мне кажется, что вы играете с огнем. И здесь, и в Афинах настроены на такое решение вопроса, которое позволило бы всем сторонам с честью выйти из положения. Все могла решить одна-единственная формулировка. Но вы все тянете и тянете. А следом возникнут и другие проблемы — к примеру, греко-турецкие отношения. Разве не имеет смысла принять их во внимание? Балканский пакт?

— Нет, Алексис, все-таки грек в тебе неискореним. Дай тебе волю, и из одного-единственного местного инцидента у тебя выйдет новая мировая война. В политике мы, несомененно, изрядные тугодумы, но нельзя же сбрасывать со счетов старые дружеские чувства, которые даже здесь воспринимаются более чем всерьез. Ты не поверишь, как сильно нас здесь любят.

— Конечно, любят, дурья твоя голова.

— Я в том смысле, что теоретически все здесь, разумеется, хотят Эносиса, но никакой спешки нет. В моей деревне готовы ждать хоть четверть века.

— Именно об этом я тебе и толкую. Со временем преимущества вашего правления будут казаться все менее очевидными, а чувства начнут играть все большую роль.

— Очень может быть. Но люди же не слепые, они не могут не видеть недостатков Эносиса, как бы они при этом ни ругали правительство. Начнутся трудности.

— Это мы сами прекрасно понимаем. Но к проявлениям национализма с рациональными критериями подходить бессмысленно. А здесь у вас уже все готово — осталось только спичку поднести.

Выводы его казались чересчур поспешными, хотя, конечно, общей логики событий не замечать было никак нельзя. Но сидя здесь, над морем, в ресторанчике, где через столик от нас гуляла свадьба, угощая нас то афинскими песнями, то — время от времени — бокалом вина, утруждать себе голову и душу подобными материями мне казалось пустым делом.

— Я уверен, что в ФО все как следует взвесили. Сам увидишь. Они, конечно, для виду покричат и поторгуются, после чего мы все погрузимся в тихое и безоблачное состояние покоя.

Алексис улыбнулся.

— Господи, как же мне хочется, чтобы ты оказался прав, — произнес он. Алексис был в курсе большой мировой политики и судить о ней мог куда профессиональнее, чем я, рядовой гражданин, не имевший возможности отслеживать ее приливы и отливы.

— Не мне судить, — сказал я и перевел разговор на Михаэлиса и на недавние злоключения с домом. Алексис улыбался, но в темных его глазах застыло задумчивое выражение, и я понял, что с мысли мне его сбить не удалось: как только я закончил, он вернулся к прерванному разговору о политике, отказаться от которого его не сумел заставить даже магический лунный свет, прорывавшийся к нам сквозь прибрежные скалы, словно морской прибой. То, что он воспринимал все это настолько всерьез, само по себе вызывало тревогу, и чуть позже, когда мы ехали домой, я все прокручивал и прокручивал в голове всю нашу беседу, сравнивая ее с другой — с молодым израильским журналистом, которого я однажды солнечным утром встретил в аббатстве: он делал снимки и вел с Коллисом оживленный разговор о Кипре.

— Решение вынести вопрос на повестку дня ООН было серьезной ошибкой, хотя, как мне думается, у греков просто не было другого выбора, и они вынуждены были на это пойти под давлением общественного мнения внутри страны. Я уверен, что им-то самим больше всего хотелось бы выпустить воздух из этой шины, а не накачивать его туда — потому что она того и гляди взорвется.

— Взорвется? — эхом откликнулся я.

— Да, совсем как в Палестине. Я не слишком верю в дурные намерения греков, но им в любом случае понадобится нечто более весомое, нежели чисто моральные соображения, чтобы всерьез заинтересовать этим делом ООН, которой и без того есть чем заняться. Нельзя же просто ткнуть пальцем в тихий маленький островок и потребовать присоединить его к Греции. Нужно будет убедить мировое сообщество в том, что эта проблема действительно имеет международное значение.

— Так вы предполагаете, что они могут сами начать здесь заваруху?

— Я предполагаю, что заваруха здесь может подняться, и очень серьезная. Всегда найдется пара десятков киприотов, способных что-нибудь взорвать; или, может быть, десятку критян может в один прекрасный день прийти в лохматые головы одна и та же мысль — высадиться на здешнем берегу, чтобы показать местным, как это делается. И огромная масса народа, до сей поры абсолют-но пассивная, окажется перед необходимостью сделать выбор. У нас тоже любили британцев, но когда разразилась гроза, общие чувства заставили нас всех сплотиться.

Коллис как-то неловко поежился, когда я попытался возразить:

— Но вы не принимаете во внимание традиционную англо-греческую дружбу.

— Она может не выдержать испытания вооруженным восстанием.

Очень интересный молодой человек, и по-английски говорил великолепно, разве что слегка проглатывал некоторые звуки. Мы выпили по стакану вина у Дмитрия, пока он развивал тему. Он явно старался как следует обкатать свои идеи, прежде чем доверить их бумаге.

— Что же до здешнего правительства, — сказал он, — то оно спит и видит сны. Я недавно брал интервью у одного чиновника, которого мне представили как уполномоченного по политическим вопросам. И знаете, что он сказал, когда я задал ему вопрос об Эносисе? Он сказал: "Ну, старина, с официальной точки зрения ничего подобного вообще не существует, хотя, конечно, на практике есть у нас такая головная боль".