Лоренс Даррел - Горькие лимоны

• Название: Горькие лимоны
• Автор: Лоренс Даррел
• Издательство: Б.С.Г.- ПРЕСС
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 5-93381-210-2

Произведения выдающегося английского писателя XX века Лоренса Даррела, такие как "Бунт Афродиты", «Александрийский квартет», "Авиньонский квинтет", завоевали широкую популярность у российских читателей.

Книга "Горькие лимоны" представляет собой замечательный образец столь традиционной в английской литературе путевой прозы. Главный герой романа — остров Кипр.

Забавные сюжеты, колоритные типажи, великолепные пейзажи — и все это окрашено неповторимой интонацией и совершенно особым виденьем, присущим Даррелу.

---

Хозяин всем телом повис на ключе, чтобы повернуть его в замочной скважине — замок был допотопный, на револьверной пружине, какие встречаются иногда в средневековых английских домах. Мы тоже поднажали, упершись ему в плечи, и давили до тех пор, пока ключ со скрежетом не повернулся, и огромная дверь не подалась под нашими общими усилиями. Мы вошли, а хозяин тем временем откинул две могучих щеколды, на которые была заложена вторая створка двери, открыл их обе и подпер вязанками прутьев. На этом его интерес к предприятию угас окончательно, поскольку он остался почтительно стоять в дверях, не снимая с головы мешка и, выказывая ни малейшего любопытства к тому, что мы делаем. На первом этаже было сумеречно и тихо — и на удивление сухо, если учесть то, что творилось снаружи. Я постоял немного, прислушиваясь к ритму собственного сердца и оглядываясь вокруг. Четыре высокие двойные двери с резными старомодными панелями были великолепны, как и оба выходившие в холл окна, закрытых деревянными, в турецком стиле, прорезными ставнями. Пропорции дома и его расположение рождали самые волнительные ожидания; даже Сабри понравилась резьба, в самом деле великолепная и прекрасно сохранившаяся.

Пол, хотя и земляной, был сух и будто выложен плиткой. Стены этого дома явно обеспечивали хорошую изоляцию — хотя, в общем^го, с саманом всегда так, если кладка достаточно толстая. В банановых кронах снаружи стенал ветер, а в минуты затишья слышался еще более приглушенный плач мандолины.

Сабри, наконец, сумел перевести дух и приступил к детальному осмотру всего и вся, я же, по-прежнему одолеваемый смутным чувством, вызванным знакомством с этим домом, прошел в самый конец зала и стал смотреть, как дождь лупит по гранатовым листьям. Площадь сада вряд ли превышала двадцать квадратных ярдов, но деревья здесь росли так плотно, что их кроны составляли единую, почти непроницаемую кровлю. Их было слишком много — часть придется вырубить: я даже вздрогнул, поймав себя на этой мимолетной мысли. Не рановато ли распоряжаться? Я еще раз рассеянно их пересчитал: шесть мандаринов, четыре горьких лимона, два граната, два тутовых дерева и высокий, наклонно растущий орех. По обе стороны сада стояли дома, но их было совсем не видно за зеленью. В этой части деревни, на крутом склоне, дома строили на уступах, один балкон, над ним еще один, а между ними деревья. Кое-где сквозь зелень проглядывало море или очертания уголков аббатства.

Мои мечтания прервал громкий, похожий на мычание звук, на секунду я даже испугался, что Сабри принес себя в жертву, обнаружив в одной из комнат стропила и балки в ужасном состоянии. Но нет. Мычала телка. Она стояла в ближайшей к выходу комнате, привязанная к вделанному в стену кольцу, и с печальным видом жевала жвачку. Сабри осуждающе поцокал языком и притворил дверь.

— Чертова корова, мой дорогой, — улыбнулся он со снисходительностью истинного горожанина по отношению к нелепым мужицким привычкам. — Прямо в доме.

Были еще две довольно приличные комнаты, соединенные старинной створчатой дверью, и в них пара резных комодов. Вот тут-то и начались сюрпризы.

— Не открывайте! — закричал хозяин и поспешил на помощь доблестному Сабри, боровшемуся с дверью, за которой, судя по всему, билось какое-то огромное животное — верблюд или, может быть, слон?

— Совсем забыл вам сказать, — пропыхтел хозяин, когда мы, уже втроем, налегли надверную створку. Комната была— нам по грудь — засыпана зерном, которое тут же потекло наружу, стоило Сабри приоткрыть дверь. Всем вместе нам удалось ее закрыть, но Сабри успел заметить, что хранившееся в комнате зерно было совершенно сухим.

— В доме сухо, — с некоторой досадой признал он, едва отдышавшись. — По крайней мере, на первый взгляд.

Но это было еще не все; мы уже совсем было собрались уходить, как вдруг хозяин вспомнил, что в доме есть еще на что взглянуть, и ткнул дрожащим пальцем в потолок, совсем как святой Иоанн на иконах.

— Еще одна комната, — сказал он, и мы прошли во двор, где все еще накрапывал дождь, к узенькой наружной лестнице, взобрались по ней на балкон и застыли, лишившись дара речи. Вид был неописуемый. Под нами деревня уходила вниз и вдаль, изгибаясь в перспективе в сторону зеленого мыса, на котором высилось аббатство, резным силуэтом прорисованное на фоне турецкого Тавра. За широкими дугами холмов виднелись серо-золотистые вишневые и апельсиновые сады, и изящный абрис мечети в Казафани. С этой высоты мы видели почти всю деревню, а за ней, в пяти милях, Кирению, и отсюда тамошний замок казался совсем игрушечным. Даже Сабри на мгновение потерял дар речи. Прямо за нашими спинами возносилась в голубые выси гора, увенчанная косматыми зарослями и осыпающимися башенками Буффавенто.

— Бог ты мой, — едва слышно пробормотал я. — Вот это место.

Балкон представлял собой просто ровную земляную, ничем не огороженную площадку. В глубине ее, в углу— и в самом деле была устроена довольно вместительная, хороших пропорций комната, совершенно пустая, если не считать пары туфель и пирамидки мандаринов. Мы вернулись на балкон, к потрясающему виду. Гроза прошла, и солнце делало первые робкие попытки пробиться из-за туч; вся восточная часть панорамы была залита тем самым светом, который царит над эль-грековским Толедо.

— Но этот балкон, скажу я тебе, — проговорил с искренней досадой Сабри. — Тут нужен цемент, дорогой мой.

— Зачем?

Он улыбнулся.

— Я тебе расскажу, как строится крестьянский дом, вернее, крыша в крестьянском доме. Пойдем-ка вниз.

Мы спустились по узкой наружной лестнице, а он уже успел достать блокнот и карандаш.

— Сначала кладут балки, — сказал он, ткнув пальцем вверх, где виднелся длинный ряд великолепных деревянных балок, и одновременно царапая на бумаге схему. — Потом, на них, — тростниковые циновки. Потом, в качестве наполнителя, лозу или, бывает еще, сухие морские водоросли. Потом глину из Карми, потом щебенку. А потом все это протекает, и ты всю зиму скачешь по крыше, пытаясь заделать щели.

— Но в этом доме сухо, — сказал я.

— Где-то крыша начинает течь раньше, где-то позже.

Я указал на оставленный каменщиком автограф в виде прибитой над дверью чеканной металлической пластинки. На ней был изображен традиционный православный крест, буквы IEXRN (Иисус Христос Победитель) и дата— 1897. Далее, на нижней половине той же пластинки, оставленной для записей о будущих перестройках или переделках дома, стояла одна-единственная дата, 9 сентября 1940 года, — судя по всему, день окончания какого-то капитального ремонта.

— Да, дорогой мой, я в курсе, — терпеливо пояснил Сабри. — Но если ты купишь этот дом, тебе придется переделывать балкон. Ты мне друг, и я на этом будут настаивать ради твоей же пользы.

Мы говорили об этом вполголоса на обратном пути. Дождь стих, но деревенская улица была по-прежнему пустынна, если не считать маленькой бакалейной лавки под открытым небом на углу, где сидел довольно плотный молодой человек, один-одинешенек, среди мешков с картофелем и пакетов со спагетти, и раскладывал на столе пасьянс. Он еще издалека пожелал нам доброго дня.

На главной площади, поддеревом Безделья, сидел как на иголках Джамаль и прихлебывал кофе. Я уже совсем было собрался завести с хозяином дома разговор о том, какую предварительную цену он готов назначить за такое славное допотопное сооружение, но Сабри жестом велел мне молчать. Кофейня понемногу заполнялась народом, и любопытные лица одно за другим поворачивались в нашу сторону.

— Тебе нужно будет время, чтобы все обдумать, — заявил он. — И я уже сказал ему, что ты не собираешься покупать эту рухлядь ни за какие деньги. Пусть немного помучается, мой дорогой.

— Но мне бы хотелось получить хотя бы самое общее представление о цене.

— Дорогой ты мой, о цене он и сам представления не имеет. Может быть, пятьсот фунтов, а, может, двадцать, а, может быть, десять шиллингов. То есть ни малейшего понятия. Начнем торговаться, вот тогда все станет ясно. Но нужно выдержать паузу. Время, мой дорогой. На Кипре время — это все.

Я горестно катил по зеленой извилистой дороге обратно в Кирению, напряженно думая о доме, который нравился мне все больше и больше. А Сабри терпеливо объяснял мне, как сильно я просчитался бы, купи я дом прямо здесь и сейчас.

— Ты, к примеру, совершенно не принял в расчет целый ряд проблем, — сказал он, — вроде проблемы с водой. Ты подумал о воде?

О воде я, к своему стыду, действительно не подумал.

— Дай мне еще два дня, — сказал Сабри, — тогда я все выясню насчет прав собственности и на землю, и на воду. А потом пригласим этого человека и его жену ко мне в контору, и вот тогда уже всерьез поговорим о цене. Богом клянусь, ты увидишь, какие тут, на Кипре, люди — жулик на жулике. А если ты его все-таки купишь, я тебя направлю к одному моему другу, и он займется переделкой дома. Он тоже, конечно, жулик, но дело свое знает. Об одном тебя прошу, дай мне время.