Анна Присманова - Туманное Звено. Стихотворения

• Название: Туманное Звено. Стихотворения
• Автор: Анна Присманова
• Издательство: Водолей
• Жанр: Поэзия
• Год: 1999
• ISBN: 5-7137-0107-7

Анна Семеновна Присманова (1892-1960) и Александр Самсонович Гингер (1897-1965) — легендарная пара «Блистательного Монпарнаса», поэты, в своей оригинальности разнящиеся до контраста; оба ставили формальные эксперименты, оба предельно сгущали содержание. «Обликом походили они несколько на химер, но по своему духовному облику существа были серафические, вечно ищущие», — так передала впечатление от этих странных поэтов Зинаида Шаховская. Духовное наследие «серафической пары» нашему читателю предстоит оценить впервые. В настоящее издание вошли все сборники А.С.Присмановой, выходившие в Париже, и итоговая книга стихов А.С.Гингера «Сердце».

---

АННА ПРИСМАНОВА. АЛЕКСАНДР ГИНГЕР ТУМАННОЕ ЗВЕНО. СТИХОТВОРЕНИЯ

КСЕНИЯ РАГОЗИНА. ТУМАННОЕ ЗВЕНО (Предисловие)

Анна Семеновна Присманова (Анна Симоновна Присман) родилась 6 сентября 1892 года в старинном портовом городе Либау (Libau), который эмигранты в Берлине в середине 20-х годов предпочитали называть Либавой, а латыши, переиначив название своей страны в Янтарный берег и переменив имена городов, звали, да и по сей день зовут, Лиепаей. Такими мы любим рисовать в воображении средневековые города: узкие запутанные улички, прокопченные стены домов, костелы и - поскольку город у моря - темные верфи и приземистые лабазы...

/.../ то было небо с бледной синевой,
вдоль набережной шов травы весенней,
и стук копыт по чистой мостовой
в пустое утро, в утро воскресенья.
То был туман с мерцаньем фонарей,
и тусклых вод текучие траншеи,
и груди чаек, реющих вдоль рей,
и грусть лебедок, вытянувших шеи /.../

("Воспоминание"; "Близнецы")

Истории, полные романтики, наше воображение тоже переносит в такие города, или к ним поближе - туда, где море, белые дюны и на дюнах сосны, янтарь, ветер и рыбацкие лодки, воспоминаниями о которых, действительно, полны стихи Присмановой, перекликаясь в этом и со стихами Владимира Корвин-Пиотровского, и Вадима Андреева, и Георгия Венуса, точно образуя некое "землячество" в эмигрантской литературе. Прибалтика - Нарва и Рига школьных лет Присмановой, родная Либава - ее неотвязная тема, только у Присмановой она вовсе лишена того ясного, нежного отсвета, который имеет обыкновение отбрасывать на стихи детство, да и романтики в них, пожалуй, маловато. Вряд ли она кривит душой, когда признается в своих стихах: "Почти забыты мною латыши..." ("Треугольник"; "Близнецы"). Ее стихи о детстве и о родном Севере, о "первоначальных" днях - сдержаны и трезвы. Но именно в них находим исток поэзии Присмановой, отмеченной и холодом родной Балтики, и ее туманами, и солью, приносимой ветром с залива. Описывая все это в своих стихах, Присманова позволяет себе даже некоторую лиричность. Хотя самые сильные детские впечатления, и печать их несут многие стихи Присмановой, это смерть матери от рака горла и желтый дом бабушки.

Оттого ей не приходит, и не может прийти в голову, опоэтизировать сумасшествие, хотя она и поминает его во всех трех книгах стихов, хотя выстраивает на своем предельно конкретном страхе - метафоры, разительно "конкретные". "Душа, кричащая в смирительной рубашке" или сравнение времени с "доктором в сахарном халате", что "по каждой сверхъестественной палате проходит - равнодушное ко всем", - из стихотворения "Путем зерна...", которым поэт завершает первый сборник стихов ("Тень и тело"). А ведь последнее стихотворение в книге - не менее, а то и более, значительно, чем первое. Убежденность Присмановой в том, что "изъяны предков достаются детям" ("Бабушка"), еще усиливает трагическую ноту:

О бабушка, жила ты в желтом доме,
где рукава сходились на спине.
Остался желтый облик твой в альбоме,
а рукава - ты завещала мне.

("Бабушка". "Близнецы")

Может показаться, что из детства в зрелое творчество Присманова перенесла только мучительные и больные образы, что туман и соль стихов - еще и взгляд сквозь слезы, вглядывание в детство. Во второй ее книге, "Близнецы", есть десять стихотворений, объединенных в единый цикл "Песок", их можно принять за небольшую поэму, разбитую на главы, каждая из которых есть воспоминание о ком-нибудь из далекого "музыкального города", и каждое из этих воспоминаний заключает в себе трагедию, из тех, что "девочке "...", родившейся с почти-что мертвым ликом", были знакомы от рождения; этот цикл у Присмановой построен на материале собственной биографии - до последней детали, до самой незаметной метафоры: в гавани "соль разъела камни как проказа", - пишет Присманова, - а ведь ее отец был инспектором по проказе и работал в городском госпитале; не матерью, но мачехой называет Присманова Софию (мудрость), - после смерти матери воспитанием Анны и ее старших сестер Веры с Елизаветой занялась мачеха, женщина редких душевных качеств.

Но циклом "Песок" биографичность в лирике Присмановой, пожалуй, и исчерпывается, узнать о жизни, о физической жизни поэта Анны Присмановой из стихов можно немного. О ней вообще немногое известно, тем более - о доэмигрантском периоде. Семья Присман покинула Латвию сразу после провозглашения там Советской власти, перебралась в Москву и не поспешила вернуться назад после нового переворота. В книге воспоминаний Юрия Терапиано есть упоминание неких публикаций Присмановой в московских изданиях [1], однако единственное сохранившееся свидетельство ее литературной деятельности в Москве - заявление о приеме в "Союз Поэтов" 1921 года. В тот же год три сестры Присман Москву покинули, вернее, бежали из нее, вспрыгнув уже на ходу на крышу переполненного вагона поезда, уходящего в Берлин. Присманова имела право на латвийское гражданство, и Латвия тогда становилась уже вполне спокойной страной, но она предпочла эмигрировать в Германию; впрочем, и "до революции" немало латышей избирало местом жительства Берлин.

Приезд Присмановой совпадает с переломными моментами биографий многих литераторов, оказавшихся тогда же в немецкой столице. Позднее уйдет присущее тому краткому периоду времени ощущение единства литератур - Советской России и берлинской, ощущение подлинности "культуры поверх барьеров", но пока между Берлином и "метрополией" идет интенсивный диалог, в Берлине кипит литературная жизнь, и если судить только по мемуарам, может сложиться впечатление, что относительно малочисленное русское население Берлина состояло исключительно из людей искусства: А.Белый, А.М.Ремизов, И.С.Соколов-Микитов, А.Н.Толстой, Ив.А.Пуни... Любопытные заметки оставил Гессен: "Беженцы составляли горсточку в четырехмиллионном Берлине, и, казалось бы, должны в нем бы раствориться, а сумели они так намозолить немцам глаза, что однажды в "Ульке" - иллюстрированном приложении к "Берлинер Тагеблатт" - появилась карикатура, под заголовком "Картина будущего", изображавшая "Курфюрстендаммский проспект" и "Тауэнцивскую улицу", пестреющие русскими вывесками и названиями и редкими надписями в окнах магазинов: здесь говорят по-немецки!" [2]. "Горсточка" русских литераторов не испытывала недостатка в русских изданиях: инфляция, катастрофическая для немцев, обернулась относительной дешевизной для пришельцев и настоящим издательским бумом, к 1922 году в Берлине насчитывалось 72 русских издательства, такого изобилия не знал, пожалуй, и Петербург [3], существовали уже и первые литературные объединения, и самое яркое из них - Дом Искусств, аналог петербургского. Некоторое представление о тогдашнем Берлине читатель, вероятно, уже имеет по весьма популярным в нашей стране воспоминаниям Ирины Одоевцевой, и вряд ли удивился бы, затеряйся тогда Присманова в этом громкокипении. Но в 1923 году в Литературном сборнике журнала "Эпопея", то есть издании Андрея Белого, появились два стихотворения Присмановой - "Нет весной на свете лишних..." и "Что ни вечер лунный плуг // роет неба лоно черное..." [4]. Не затерялась.

Вероятно, этим же годом можно датировать образование литературной группы "4+1", в которую кроме Анны Присмановой входили еще три поэта Георгий Венус, Семен Либерман, Вадим Андреев, и один критик - друг Андреева по Константинополю (и, кстати, будущий свояк) - Бронислав Сосинский [5]. Все участники группы уже в Берлине и еще не покинули его, знакомы и посвящают друг другу стихи. Георгий Венус тогда сотрудничал в "Литературном приложении" (под редакцией графа А.Н.Толстого) к газете "Накануне", то есть в приложении, которое выльется, под анонимной редакцией Р.Гуля, в "Литературную неделю" и предоставит свои страницы Г.Шенгели, О.Мандельштаму, М.Волошину, а также и вовсе неизвестным или малоизвестным авторам: В.Пиотровскому [6], например... К началу 1924 года в "Литературной неделе" вслед за Венусом объявляются и остальеные члены пятерки, публикуют, правда, в основном не стихи, а рецензии на книги и небольшие статьи - обычная литературная поденщина, но в таких вот заметках довольно щедро разбросаны высказывания о поэте и поэзии, подобные которым позднее появятся в критических статьях, посвященных самой Присмановой: говоря о других, поэт выстраивает свою систему самоограничений, ищет слова, необходимые для того, чтоб высказать себя. Он уже начинает диктант критикам. Такова рецензия А.П. на Екатерину Галати, в которой находим и этот пассаж: "Поэтесса нашла бы свою дорогу, если-бы вышла из-под власти "дубравных водопадов""..." и последовала бы за той своей радостью, которая "пахнет канатами и смолой" [7]. В критических этюдах, тонких, изящных, но и метких, которые помещал в газете С.Либерман, чувствуется та же "теоретическая платформа". Именно "отсутствие в поэзии Присмановой поэтических нимф и асфоделий" отметит много позже Г.Адамович [8]. Исключительно это "отсутствие", пожалуй, объединяет четырех берлинских поэтов.