Пол Остер - Мистер Вертиго

• Название: Мистер Вертиго
• Автор: Пол Остер
• Издательство: ЭКСМО, Домино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-05009-4

На задворках «эпохи джаза», в стороне от гангстеров и бутлеггеров, кудесник Мастер Иегуда обучает малолетнего гопника Уолта летать — в прямом смысле и в переносном. Исполненная сильных чувств и неожиданных поворотов волшебная история — от признанного волшебника слова, знаменитого автора «Тимбукту» и «Нью-йоркской трилогии».

---

Потому я не выстрелил, а потихоньку пробрался внутрь, в этот холодный пустой склад в Рокфорде, штат Иллинойс. Я три часа, скорчившись, просидел за ящиками, а действовать начал только тогда, когда усталый Склиз стал клевать носом. Я оказался на удивление спокоен — особенно если учесть, сколько лет пришлось ждать этого мгновения.

— Привет, дядюшка, — сказал я шепотом ему в самое ухо. — Давненько не виделись.

Ствол я крепко прижал к затылку, а чтобы у Склиза не осталось сомнений, для убедительности щелкнул затвором. Над столом, у которого он сидел, тускло горела лампочка в сорок ватт, на столе стояли все необходимые сторожу орудия ночного труда: термос с кофе, бутылка с ржаным виски, широкий стакан, воскресная газетенка с комиксами и револьвер тридцать восьмого калибра.

— Уолт? — сказал он. — Это ты, Уолт?

— Живой и здоровый, дяденька. Твой любимый племянник.

— А я ни черта не слышал. Ты как сюда пробрался?

— Положи руки на стол и не оборачивайся. Как только потянешься за револьвером, ты мертвец. Понял?

Он коротко нервно хохотнул.

— Ага, понял.

— Вспомним старые добрые времена? Один сидит на стуле, другой стоит с револьвером. Надеюсь, тебе по душе, что племянник пошел по семейным стопам.

— На кой тебе это, Уолт?

— Заткнись. Только вякни ползвука про жалость, сам заткну раз и навсегда.

— Господи Иисусе. Дай же ты хоть опомниться.

Я потянул носом воздух.

— Чем это тут пахнет, а, дяденька? Не наложил ли ты у нас в штаны, а? А я-то всегда думал, будто ты крутой. Три долгих года я только и думал, какой же ты у нас крутой.

— Рехнулся, Уолт? Я же тебе ничего не сделал.

— Точно, воняет говном. Или это так страхом несет? Может, так воняет твой страх, дорогой дядя Эдди?

Я переложил револьвер в левую руку, а правой снял сумку. И, не давая ему заполнить возникшую паузу в разговоре, который уже начинал действовать мне на нервы, швырнул поверх его головы на стол.

— Открой, — сказал я.

Пока он расстегивал молнию, я подступил к столу сбоку, забрал его револьвер и опустил в карман. Потом, медленно отводя от затылка ствол, встал перед ним. Теперь я целил ему в лицо, а он сунул руку в сумку и достал из нее содержимое: сначала бутылочку с завинчивающейся крышкой, в которой было отравленное молоко, а потом серебряный потир. Потир я спер два года назад в одном ломбарде и с тех пор носил с собой. Он был не из дорогих — просто с серебряным покрытием, зато с красивой чеканкой, изображавшей всадников и лошадей, а тем вечером я его еще и начистил до блеска. Когда потир оказался на столе рядом с бутылочкой, я отступил шага на два назад, чтобы лучше видеть всю сцену. Спектакль вот-вот начинался, и я ничего не хотел упустить.

Склиз показался мне старым, будто создан был прежде холмов.[5] После нашей последней встречи он постарел лет на двадцать, а в глазах было столько страдания, столько смятения и боли, что человек послабее мог бы его пожалеть. Я не пожалел. Я хотел его смерти, и, даже отыскав у него в лице следы человекообразия, при мысли о том, что сейчас он умрет, просто-таки вспыхнул от радости.

— Что это значит? — сказал он.

— Что время принять коктейлю. Наливай себе сам, амиго, а потом выпей за мое здоровье.

— Похоже на молоко.

— Молоко и есть… на все сто процентов и даже больше. Прямо из-под буренки.

— Детское развлечение. Терпеть не могу это дерьмо.

— Молоко полезное. Укрепляет кости и способствует хорошему настроению. Ты что-то постарел, дядюшка, и сдается мне, самое время тебе припасть к источнику вечной юности. Молоко способно творить чудеса. Сделаешь пару глоточков и никогда больше не состаришься.

— Стало быть, ты хочешь, чтобы я налил молоко в эту чашку. Больше ничего?

— Налей молоко, подними чашу повыше, скажи: «Долгих тебе лет, Уолт» — и пей. Пей до дна. До последней капли.

— А что потом?

— Ничего. Ты окажешь миру большую услугу, Склиз, и Бог тебя вознаградит.

— Здесь ведь яд, так?

— Может, так, а может, не так. У тебя есть только один способ проверить.

— Псих. Ты, должно быть, совсем спятил, если думаешь, что я буду это пить.

— Не выпьешь, получишь пулю в лоб. Пей, а вдруг повезет?

— Ага, повезет. Как тому самому парню, который закрутил «китайца»,[6] да угодил себе по башке.

— Заранее-то как узнать? Может, это я просто попугать тебя решил. Может, если выпьешь за здоровье племянничка, я еще и о деле с тобой поговорю.

— О деле? О каком деле?

— О том самом. Может, я хочу с тобой посотрудничать. Я ведь на мели, Склиз, так что мне нужна работа. Я, может, помощи пришел попросить.

— Да конечно, я тебе помогу, о чем речь! На кой это молоко. Если надо, я и так утром же поговорю с Бинго.

— Ладно. Ловлю на слове. Но для начала ты все-таки подзаправишься витамином «Д». — Я шагнул к нему, перегнулся через стол и приставил ствол к подбородку. — И сделаешь это немедленно.

Руки у Склиза затряслись, но он все-таки взял бутылочку и отвинтил крышку.

— Не расплескай, — сказал я, когда он наклонил ее над потиром. — Прольешь хоть каплю, спущу курок.

Белая жидкость перелилась из сосуда в сосуд, и на стол не упало ни капли.

— Хорошо, — сказал я, — очень хорошо. А теперь поднимай и говори тост.

Скунс этот уже обливался потом. Он поднес молоко ко рту, и я полной грудью вдохнул его вонь, и был, был в эту минуту счастлив потому, что он понял, что пьет. Я смотрел, как растет у него в глазах страх, и вдруг тоже задрожал. Не от жалости, не от стыда, я задрожал от радости.

— Да пей же ты, старый хрен, — сказал я. — Раскрывай пасть и давай делай буль-буль.

Он закрыл глаза и начал пить. Выпил бы он или нет, Склиз был все равно обречен, но по крайней мере я дал ему каплю надежды. Яд лучше пули. Пуля убивает наверняка, а про яд я мог и наврать. А даже если и не наврал, вдруг ему повезет и он отравится, да не насмерть. Если дают пусть один, но шанс, хватаешься как за соломинку. Потому Склиз зажал пальцами нос и стал пить, и что бы я ни думал об этом подонке, выпил он прописанное лекарство, как полагается хорошему мальчику. Проглотил свою смерть, будто касторку, и ничего, что лил слезы, глотал воздух и всхлипывал после каждого глотка, все равно держался он молодцом.

Я стоял как дурак и ждал, когда подействует яд и в лице появятся признаки муки. Секунды шли одна за другой, но этот ублюдок и не думал откидываться. Я-то думал, что все произойдет быстро — что пара глотков, и он сдохнет, а Склиз допил до конца и стукнул чашкой о стол, и только тут я сообразил, что молоко нейтрализует стрихнин.

— Вот же гад, — сказал он. — Вот же гад, сукин ты сын долбаный.

Видимо, он заметил мое удивление. Он принял такую дозу, какой можно было свалить слона, но поднялся, опрокинув стул, и ухмыльнулся, как злобный гном, только что выигравший в русскую рулетку.

— Стой где стоишь, — сказал я, указав револьвером место. — Иначе пожалеешь.

Он в ответ только рассмеялся:

— Кишка тонка, жопа ты, жопа.

И он был прав. Он повернулся, двинулся прочь, а я был не в силах выстрелить. Спина его была отличной мишенью, а я только стоял и смотрел и никак не мог заставить себя нажать на курок. Он сделал шаг, еще шаг, он почти уже скрылся в темной глубине склада. Я слушал, как рассыпается дробью, отскакивая от стен, его безумный, издевательский хохот, и это было невыносимо, но, как раз в ту самую секунду, когда я подумал, что все — я дал ему уйти, яд вдруг сработал. Склиз прошел шагов целых двадцать или, может быть, даже тридцать, только дальше он не ушел, а это означало, что самым последним буду смеяться все-таки я. Я услышал, как в горле у него вдруг заклокотало, потом — как он упал, а потом я оторвался от места, подошел и увидел, что он лежит, распластавшись на полу, мертвее мертвого.

Сначала я даже не поверил и потому поволок его назад к свету, а волок я его за шиворот, носом по цементному полу. Я дотащил его почти до стола и наклонился, чтобы на всякий случай всадить в него пулю, как вдруг сзади раздался голос.

— О'кей, приятель, — сказал голос. — А теперь брось пушку и подними руки.

Я выпустил револьвер, поднял руки, а потом медленно — очень медленно — развернулся лицом к вошедшему. На вид он абсолютно ничем не отличался от прочих людей: обыкновенный парень, лет около сорока или немного постарше. Он был в шикарном, синем в полоску, костюме, в дорогих черных туфлях, а из нагрудного кармана выглядывал край платка веселенького такого персикового оттенка. В самую первую секунду он было показался мне старше, но это я обманулся из-за седины. А как только взглянул на лицо, сразу увидел, что он никакой не старик.

— Ты пришил одного из моих людей, — сказал он. — Нехорошо, малец. Мне плевать, сколько тебе лет. Ты поступил очень плохо и должен быть за это наказан.