Пол Остер - Мистер Вертиго

• Название: Мистер Вертиго
• Автор: Пол Остер
• Издательство: ЭКСМО, Домино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-05009-4

На задворках «эпохи джаза», в стороне от гангстеров и бутлеггеров, кудесник Мастер Иегуда обучает малолетнего гопника Уолта летать — в прямом смысле и в переносном. Исполненная сильных чувств и неожиданных поворотов волшебная история — от признанного волшебника слова, знаменитого автора «Тимбукту» и «Нью-йоркской трилогии».

---

Именно так я и делал, особенно осмелев после короткого отдыха в Вичите и, к своему величайшему изумлению, обнаружив, что присутствие зрителей не мешает, а лишь подстегивает. Лучшие мои трюки относятся именно к этому периоду, и не смотри на меня тогда снизу глаза толпы, не знаю, нашел бы я мужество выполнить хоть половину своих придумок. Началось с лестницы — в тот день я впервые использовал «невидимый реквизит», термин, который впоследствии я также внес в число собственных изобретений. Мы выступали в северном Мичигане, и в середине номера, когда я, вошедший в азарт, поднялся, готовясь пройтись над водной гладью, я вдруг заметил в отдалении здание. Вероятно, это был пакгауз или старый завод — здание было большое, кирпичное, с пожарной лестницей на обращенной ко мне стене. Я разглядел ее сразу. Стоял ясный день, металлическую лестницу как раз осветило солнце, и она заблестела в его лучах необыкновенно ярко. Ни секунды не думая, я занес ногу в воздух и шагнул, словно на невидимую ступеньку, потом занес вторую и шагнул на вторую. Никакой твердой опоры я, конечно, не почувствовал, однако пошел через озеро будто бы по перекидному мосту. Я его не видел, однако представлял себе достаточно четко. Я помню его прекрасно, и выглядел он так:

В верхней точке, посередине, где у моего моста шел «настил», до воды было примерно девять с половиной футов — на целых четыре фута больше, чем я умел подниматься. Страшно вспомнить, но я ни миг в ни в чем не усомнился. Едва я представил себе картинку, как точно понял, что перейду. От меня требовалось только не отойти в сторону, а он выдержит не хуже, чем настоящий. В следующую секунду я спокойно двинулся вперед. Двенадцать шагов по ступенькам вверх, пятьдесят два по ровной плоскости и двенадцать вниз. Результат оказался феноменальный.

Вскоре после этого события я обнаружил, что с не меньшим успехом могу использовать и другой реквизит. Когда мне удавалось мысленно представить себе нужный предмет, визуализировать его с нужной степенью точности, им можно было пользоваться. Именно так я создал лучшие свои трюки: подъем по трапеции, катание на доске и на качелях, ходьбу по канату — которые потом долго оттачивал, привнося новые и новые детали. Трюки эти не только имели большой успех у толпы, они перевернули мое собственное отношение к себе и к работе. Теперь я уже был не робот, не заводная обезьянка, которая делает то, чему ее обучили, — я становился художником, настоящим творцом, создающим свое искусство не только ради других, но и ради себя. Непредсказуемость выступлений превращала их в приключение, где никогда не знаешь, что будет дальше. Если в работе тобой движет единственно желание добиться признания и любви зрителей, тогда быстро обрастаешь дурными привычками, и в конце концов зритель же от тебя и устает. Нужно всякий раз рисковать, выжимая из своего таланта все, на что он способен. Вот это делаешь будто бы для себя, однако в конечном итоге именно непрерывная борьба с собой и позволяет завоевать истинную любовь толпы. В этом и состоит парадокс. Люди видят, что ты на сцене выкладываешься ради них целиком. Что ты допускаешь их к таинству, обнажаешь то безымянное, что тобой движет, и когда доходишь до этого, то перестаешь быть просто исполнителем и становишься звездой. Именно так и было со мной осенью 1928 года: я становился звездой.

В середине октября мы дали несколько выступлений в центральном Иллинойсе, стоявших у нас в программе последними, после чего намеревались снова махнуть в Вичиту на хорошо заслуженный отдых. Если я правильно помню, мы работали в Гибсон-Сити, в одном из тех крохотных городков, где линия горизонта изрезана силуэтами элеваторов и водяных мельниц. Издалека, подъезжая, думаешь, будто бы впереди чуть ли не мегаполис, но потом оказывается, ничего там, кроме элеваторов, нет. В тот день мы с мастером, забрав из гостиницы вещи, зашли на той же центральной улице в забегаловку перекусить перед дорогой и сидели, заканчивая еду. Это был глухой час между завтраком и обедом, и потому мы были единственными посетителями. Помню, я сдул с какао пенку, как вдруг звякнул дверной колокольчик и кто-то вошел. Из любопытства я поднял глаза и увидел, что на пороге стоит мой родной дядюшка Склиз собственной персоной. На улице было градуса тридцать два, не больше, а он был одет в тонкий летний костюм. Воротник был поднят, и Склиз придерживал его возле горла правой рукой. Он дрожал у дверей от холода и был похож на чихуахуа при северном ветре, так что не обалдей я от неожиданности, то, наверное, рассмеялся бы.

Мастер Иегуда сидел к входу спиной. Взглянув на мое лицо (вероятно, я побледнел), он развернулся на стуле посмотреть, в чем дело. Склиз все еще так и стоял, потирая замерзшие руки, оглядывая заведение маленькими злобными глазками, и при виде нас расплылся в той отвратительной кривозубой ухмылке, которой я так раньше боялся. Наша встреча была не случайной. Он прибыл в Гибсон-Сити за нами, и я сразу почувствовал опасность и был уверен в правильности своего чувства так же, как в том, что шесть плюс семь дают в итоге тринадцать, то есть самое что ни на есть несчастливое число.

— Вот так-так, — сказал он, медленным шагом направляясь к нашему столику. — Кто бы мог подумать. Надо же — приехать в эту дыру по собственным личным делам, заскочить сюда, в местную капельницу, принять чего погорячее, и кто же тут, оказывается, сидит? Родной пропавший племяш! Крошка Уолт, праздник души, именины сердца, конопатенький чудо-мальчик. Значит, судьба — вот что я вам скажу. Это чудней, чем иголку найти в стоге сена. — Мы с мастером промолчали, но он спокойно припарковался на свободный стул со мной рядом. — Вы не против, а? — сказал он. — Вот так радость, ну просто зашибись. Посижу чуток. Пусть ноги передохнут.

Тут он хлопнул меня по спине и взлохматил мне волосы, все еще притворясь, будто радуется нашей встрече, — впрочем, возможно, он был действительно ей рад, однако отнюдь не по тем причинам, по каким радуются нормальные люди. Мне худо стало от этого прикосновения. Я попытался выскользнуть из-под его руки, но он будто не обратил внимания и продолжал болтать в уклончивой, изворотливой своей манере, по поводу и без повода обнажая в ухмылке черные гнилые зубы.

— Ну, шпингалет, тебе, похоже, неплохо живется, а? В газетах пишут, ты будто — чудо, просто второе событие с тех пор, как придумали хлеб, а? Вот твой учитель, наверно, лопается от гордости. Да чего там от гордости, кошелек-то, наверно, тоже небось не тощает. А уж я-то как рад, что семья наша пошла в гору.

— Говорите по делу, приятель, — сказал мастер, наконец вклинившись в его монолог. — Нам пора ехать дальше, и времени на пустую болтовню у нас нет.

— Да черт возьми, — сказал дядя Склиз, пытаясь принять обиженное выражение. — Это что ж теперь, нельзя человеку порасспросить, как живет сын его собственной родной сестры, что ли? Куда торопиться-то? Судя по той машинке, что стоит у коновязи, вам куда хотите за пять минут добраться раз плюнуть.

— Уолту не о чем с вами разговаривать, — сказал мастер, — и более того, уверен, вам с ним тоже.

— Ну, не знаю, лично я на вашем месте не торопился бы с выводами, — сказал Склиз, достав из кармана изжеванную сигару и закуривая. — Уолт имеет право узнать, что случилось с его бедной тетушкой, а у меня есть право ему о ней рассказать.

— Что с тетей Пег? — сказал я, неожиданно для себя шепотом.

— Э, да наш малыш не разучился еще разговаривать! — сказал Склиз, шутливо щипнув меня за щеку. — А то я было подумал, что он тебе язык отрезал.

— Что с тетей Пег? — повторил я вопрос.

— Твоя тетя умерла, сынок. Погибла в прошлом году во время того самого урагана, который смел весь Сент-Луис. Она была в доме, дом рухнул, и пришел тут старушке Пег конец. Вот так вот оно и было.

— А ты, значит, спасся, — сказал я.

— На то, значит, Божья воля, — сказал Склиз. — Совершенно случайно я в тот день был на другом конце города — подвернулась честная работенка.

— Жалко, что не наоборот, — сказал я. — Тетя Пег была, конечно, не сахар, но все-таки лучше тебя.

— Эй, полегче, — сказал Склиз. — Ты как с дядей разговариваешь? Мы с тобой, Уолт, одна плоть и кровь, так что нечего болтать обо мне гадости. Мне тут нужно еще с твоим мастером обсудить одно важное дельце, и ты мне музыку не порть.

— Думаю, вы ошибаетесь, — сказал мастер. — У нас с вами нет никаких дел. Вам придется нас извинить: мы с Уолтом опаздываем.

— Не торопитесь же так, мистер, — сказал Склиз, вдруг мгновенно забыв про свою обаятельную улыбку. В голосе зазвенели злость и раздражение, без которых я его и не помнил. — Мы с вами заключили сделку, и нечего теперь юлить.

— Сделку? — сказал мастер Иегуда. — Это какую же сделку?

— Ту самую. В Сент-Луисе, четыре года назад. Вы что думали, я забуду, или как? Я, мистер, не идиот. Вы пообещали поделиться со мной прибылями, и — вот он я, делитесь. Двадцать пять процентов. Вы мне их обещали, и теперь я хочу их получить.