Жюль Верн - Идеальный город

• Название: Идеальный город
• Автор: Жюль Верн
• Издательство: Ладомир
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-86218-479-2

Проснувшись однажды, автор обнаруживает что попал в будущее. Он гуляет по улицам Амьена, удивляясь научно-техническим и социальным изменениям, произошедшим в человеческом обществе.

---

Я обернулся. К нам приближался странный на вид человек лет шестидесяти, окруженный толпой зевак. Он выглядел растерянным и, казалось, с трудом удерживался на ногах. Можно было бы сказать, что от него осталась только половина.

— Кто это? — спросил я у доктора.

Тот взял меня за руку:

— Надо бы его отвлечь, иначе его мономания прогрессирует так быстро, что…

— Я вас спросил, кто этот человек и почему толпа осыпает его насмешками?

— Этот человек! — ответил доктор. — Как, вы спрашиваете меня, кто он такой? Но это же единственный и последний холостяк, оставшийся во всем департаменте Соммы!

— Последний?

— Вне всякого сомнения! Слышите, как над ним издеваются?

— Стало быть, теперь запрещается быть холостяком! — воскликнул я.

— Почти что… После введения налога на холостяков. Это прогрессивный налог. Чем человек старше, тем больше он платит, а поскольку, с другой стороны, он имеет все меньше возможностей для заключения брачного союза, то в короткий срок доходит до полного разорения. Несчастный, которого вы видите, просадил на этом налоге целое состояние!

— А у него что же, такое непобедимое отвращение к прекрасному полу?

— Нет, это у прекрасного пола к нему непобедимое отвращение. Он триста двадцать шесть раз терпел неудачу при попытке вступить в брак.

— Но, в конце-то концов, остались же хоть какие-нибудь незамужние девушки?

— О, очень мало! Очень мало! Как только они достигают брачного возраста, так сразу же выходят замуж.

— А вдовы?

— Ах, вдовы! Им не дают времени перезреть. Едва лишь пройдет десять месяцев, как пожалуйте в мэрию. На данный момент, полагаю, во всей Франции найдется не более двадцати пяти незанятых вдов.

— Ну а вдовцы?

— О, они-то свой срок отбыли! Их освобождают от этой обязательной службы, и им нечего бояться налоговых агентов.

— Теперь-то я понимаю, почему на бульварах полным-полно старых и молодых пар, соединенных брачным покровом.

— Который на самом-то деле является лишь флагом реванша, дорогой мой пациент! — ответил доктор.

Я не смог удержаться от смеха.

— Пойдемте, пойдемте, — проговорил он, сжимая мою руку.

— Минуточку!.. Так мы и правда в Амьене, доктор?

— Опять он за свое! — недовольно пробурчал он.

Я повторил свой вопрос.

— Да-да, в Амьене.

— А год у нас какой?

— Я же вам сказал…

Но слова его заглушил тройной свист, за которым последовало гудение рожка. Громадный экипаж приближался к нам по улице Бове.

— Посторонитесь, посторонитесь! — крикнул доктор и толкнул меня в бок.

Мне показалось, что он сквозь зубы добавил:

— Не хватало еще, чтобы он сломал себе ногу! Пришлось бы оплачивать лечение из своего кармана!

Подъезжающий экипаж оказался трамваем[38]. Я еще не упомянул о том, что на всех улицах города были уложены рельсы, и, надо признаться, эту новинку я нашел вполне естественной, хотя еще накануне и речи не было о трамваях или омнибусах.

Доктор сделал водителю огромного экипажа знак, и мы заняли места на платформе, уже заполненной пассажирами.

— Куда вы меня везете? — спросил я совершенно безучастно.

— На региональную выставку.

— В Ла-Отуа?[39]

— В Ла-Отуа.

— Значит, мы все-таки в Амьене?

— Ну да, — ответил доктор, бросая на меня умоляющие взгляды.

— И каково же теперь, после введения налога на холостяков, население города?

— Четыреста пятьдесят тысяч жителей.

— И какой же сейчас милостью Божьей год?

— Год милостью Божьей…

Второй гудок рожка снова помешал услышать ответ, в высшей степени меня интересовавший.

Экипаж повернул на Лицейскую улицу, направляясь к бульвару Корнюо.

Когда мы проезжали мимо коллежа, у часовни которого теперь был вид старинного памятника, меня крайне поразило число воспитанников, отправлявшихся на воскресную прогулку. Мне не удалось скрыть своего удивления.

— Да, здесь учится четыре тысячи! — сообщил доктор. — Целый полк.

— Четыре тысячи! — воскликнул я. — Ого! Такому полку наверняка приходится сражаться с варваризмами и солецизмами[40].

— Но, дорогой мой, — возразил доктор, — попробуйте напрячь память. Ведь уже по меньшей мере сто лет, как в лицеях перестали преподавать греческий и латынь. Обучение там исключительно научное, коммерческое и промышленное.

— Разве такое возможно?

— Да, и вы сами хорошо знаете, что случилось с тем несчастным, который получил в последний раз награду за латинское стихосложение.

— Нет, — твердо заявил я, — мне это неизвестно.

— Тогда слушайте. Когда он появился на эстраде, ему чуть не проломили голову градусом[41] а господин префект от растерянности едва не задушил его в объятиях!

— И с тех пор в коллежах перестали учить латинскому стихосложению?

— С тех пор там не услышишь и полустрофы гекзаметра[42].

— Заодно изгнали и латинскую прозу?

— Нет, только два года спустя, и с полным основанием! Знаете ли вы, как на экзамене на степень бакалавра самый сильный из кандидатов перевел полустишие «Immanis pecoris custos»?[43]

— Нет.

— «Сторож огромного животного».

— Да что вы!

— A «Patiens quia getemus»?[44]

— Не могу догадаться!

— «Больной, потому что чихает»![45] И тогда гроссмейстер университета[46] понял, что пришло время отменить преподавание латинского языка в школах.

Честное слово, я так и покатился со смеху! Даже выражение лица доктора не могло меня удержать. После этого стало очевидно, что мое безумие приняло в его глазах угрожающий характер. Полное отсутствие памяти, с одной стороны, и дикие взрывы неуместного хохота — с другой. Было от чего прийти в отчаяние.

Неизвестно, как долго я продолжал бы веселиться, если бы красота этой части города не привлекла мое внимание.

В самом деле, мы ехали вниз по бульвару Корнюо, спрямленному благодаря компромиссу, которого удалось достичь муниципалитету и администрации работных домов. Налево возвышался вокзал Сен-Рош. Здание это, заметно потрескавшееся еще в ходе строительных работ[47], казалось, уже успело оправдать посвященные ему стихи Делиля:[48]

Его массив несокрушимый собою время утомил!

Трамвайные рельсы были проложены по центральной аллее бульвара, затененной четырьмя рядами деревьев. Я когда-то видел, как их сажали, а теперь они выглядели двухсотлетними.

Еще через несколько секунд мы оказались в Ла-Огуа. Какие же изменения произошли с этим местом для гуляний, где еще в XIV веке «веселилась пикардийская молодежь»! Теперь здесь было нечто вроде Пре-Каталан:[49] чередование лужаек, устроенных по английской моде, и больших массивов кустарников и цветов, скрадывающих квадратную форму площадок, предназначенных для ежегодных выставок. Перепланировка среди еще недавно чахлых деревьев обеспечила им гораздо лучший приток света и воздуха, так что теперь они могли соперничать с гигантскими калифорнийскими веллингтониями[50].

В Ла-Отуа было людно. Программка не обманула. Здесь по случаю региональной выставки Северной Франции[51] выстроили целую вереницу павильонов, балаганов, палаток, навесов, киосков самой разнообразной формы и окраски. Как раз на этот день было назначено закрытие крупного смотра достижений промышленности и сельского хозяйства. Через какой-нибудь час должно было состояться награждение лауреатов — как двуногих, так и четвероногих.

Мне нравятся подобные выставки. Там находишь много полезного для ушей и глаз. Пронзительный грохот работающих машин, шипение пара, жалобное блеяние баранов в загонах, оглушительная болтовня птичьего двора, мычание огромных быков, требующих пальму первенства, речи представителей власти, помпезные рулады которых бесконечно льются с эстрады, то и дело раздающиеся аплодисменты, нежные звуки поцелуев, которые официальные губы запечатлевают на лбах победителей, военные команды, звучащие под высокими деревьями, и, наконец, неразборчивый гул, исходящий от толпы, — все это сливается в своеобразный концерт, очарование которого я глубоко чувствую.

Доктор подтолкнул меня к турникету. Приближалось время выступления представителя министра, и я не хотел пропустить ни слова из его торжественной речи, которая должна была оказаться новой как по форме, так и по содержанию, если только оратор не забудет о достижениях прогресса.

Я поспешил найти себе место на обширной четырехугольной площадке, отведенной для демонстрации машин. Доктор по очень высокой цене купил несколько бутылок драгоценной жидкости, которая была просто водой, обеззараженной фирмой Любена. Я же решил удовлетвориться двумя-тремя коробками фосфористого мармелада, уничтожавшего мышей настолько радикально, что им на время даже заменили кошек.

На площадке стоял оглушительный шум. Я услышал игру роялей, довольно точно воспроизводивших звучание симфонического оркестра. Совсем недалеко камнедробилки с ужасающим грохотом перемалывали камни. Жнейки «Альбаре и К°» жали хлеб на полях подобно цирюльнику, бреющему щеки клиента. Копры, оборудованные пневматическим приводом, наносили удары с силой трех миллионов килограммов. Центробежные насосы словно пытались высосать всю Селлу за несколько ходов поршня, воскрешая в памяти чудесную строку Эжесипа Моро[52], посвященную Вульзии:[53]