Стив Сем-Сандберг - Отдайте мне ваших детей!

• Название: Отдайте мне ваших детей!
• Автор: Стив Сем-Сандберг
• Издательство: Астрель, Corpus
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-271-35670-4

В этой книге рассказывается о еврейском гетто, созданном нацистами в польском городе Лодзь, о Мордехае Хаиме Румковском, который возглавлял юденрат, орган еврейского якобы самоуправления гетто, и о повседневной жизни в гетто. Румковский был крайне противоречивой фигурой — «отец гетто», сначала отвечавший за все, потом лишившийся всякой возможности влиять на события, казнивший и миловавший, строивший школы и приюты и подавлявший забастовки, которого многие считают предателем и слепым орудием в руках немцев, но который разделил с жителями гетто их судьбу до конца, был депортирован в Освенцим и погиб со всей семьей. Это роман о жизни в обнесенных колючей проволокой районах на глазах у всего города, о предписанной немцами мертвящей дисциплине, об уносящем жизни рабском труде, холоде, голодных смертях — и о сытой, полной светских развлечений жизни элиты гетто. О депортациях, когда из семей вырывают детей, стариков, больных и отправляют на смерть, и о том, как постепенно из гетто отправляют в лагеря смерти все 250 тысяч жителей. Лишь 10 тысяч из них чудом выжили. Но в первую очередь это книга о том, как люди остаются людьми, заботятся о других, о чужих, о том, как они всем миром создают «Хронику гетто» — газету, служившую автору уникальным источником информации, о том, как они учат детей, хранят веру, влюбляются, спасают любимых. Своим романом Стив Сем-Сандберг дает незабываемое, не имеющее прецедентов в мировой литературе представление о реальности Холокоста. Книга переведена на двадцать языков, удостоена высшей шведской литературной награды — «Приза Августа». Эта книга, которую теперь уже нельзя не прочитать.

---

Роза вспоминает, что Хайя держит запасные ключи от кабинета на кухне, в одном из выдвижных ящиков. Вернувшись с ключами, она видит: Замстаг растянулся на спине у двери кабинета; он расстегнул штаны и онанирует долгими судорожными движениями правой руки; левая сжимается и разжимается, словно бьющееся сердце. Он ловит взгляд Розы задолго до того, как она понимает, что происходит; Роза видит, как он улыбается на полпути к оргазму — блестящей слюнявой улыбкой, совершенно бесстыжей, все понимающей и полной согласия.

И тут Роза видит то, чего подсознательно ждала. Она поднимает взгляд на настройщика, снова взобравшегося на лестницу. Его лицо черно, как глина, или как будто кто-то просыпал на него сажу, которой, к счастью, не хватило на глаза и губы. Теперь она ясно видит: он значительно старше, чем ей показалось сначала, ему не пятнадцать-шестнадцать; это гном, ребенок, переставший расти и преждевременно состарившийся в теле взрослого мужчины. Но с великолепными руками. В две секунды он своими камертонами замыкает цепь, и трезвон ударной волной катится через все здание…

Дззззззы-ынннь…

И буря тотчас же утихает.

Председатель внезапно возникает в дверях. Лицо у него красное, а костюм, всегда такой аккуратный, измят и расстегнут.

— Кто-то звонил?

Это скорее вопрос, чем утверждение. Председатель явно не знает, что сказать.

В полуоткрытую дверь директорского кабинета Роза видит эмалевый таз, принесенный Хаейей Мейер. Он валяется на полу перевернутый, везде лужи воды. И никаких следов Мирьям, которую председатель увел с собой.

— Господин Рубин, — произносит председатель.

Ему как будто нужно выговорить имя, чтобы справиться с растерянностью. Но когда ему это удается, он внезапно решается и повторяет приказ — теперь с вновь обретенной властностью:

— Господин Рубин, идите за мной!

И берется за дверь, и ждет, когда директор Рубин войдет за ним в кабинет; потом дверь снова закрывается, и ключ в очередной раз поворачивается в замке.

Хайя, кухарка, приходит в себя первой. Двумя широкими шагами она подходит к инструменту и отдирает руки Деборы от клавиш. Одновременно Роза встает на колени возле Вернера, который так и лежит в расстегнутых штанах на полу, и хотя он почти вдвое выше ее, ей удается взвалить его вялое тело себе на спину и втащить наверх, в спальню.

В суматохе никто и не вспоминает про Мирьям. Проходит немало времени, прежде чем Роза и Мальвина, уже уложившие детей, осознают, что Мирьям исчезла.

Они обыскивают весь дом. Даже угольный подвал, где настройщик устроил себе подобие постели под двумя колючими одеялами. В воде, разлитой под столом директора Рубина, Роза видит картинку со старательно нарисованными Агарью и Лотом, вырванную из альбома и разорванную пополам.

Но Мирьям нигде нет.

Около пяти часов утра Юзеф Фельдман, как обычно, поднимается к дому с ведерками угля, свисающими с руля велосипеда. Директор Рубин дает Фельдману карманный фонарик, и Фельдман уходит в безлюдные сумерки — искать.

Когда первые солнечные лучи дотягиваются до стены возле Брацкой, он обнаруживает тело в нетронутом сугробе, между закрытым бакалейным магазином и участком нейтральной зоны, ведущим к проволоке и сторожевой вышке у ворот Радогоща. На Мирьям то же черное пальто до колен, которое было на ней, когда она появилась в Зеленом доме. В нескольких метрах от тела лежит и чемодан с платьями, тряпичными куклами и черными лаковыми туфельками, приводившими в такой восторг других детей.

Как она смогла выбраться из дома незамеченной, так и осталось для всех загадкой. Наверное, девочка вышла с черного хода, через подвал, которым, как тогда же стало ясно, пользовался не только Фельдман, но и настройщик, потом пересекла задний двор, на котором играли все приютские дети Марысина. Но вместо того, чтобы повернуть направо, в город, она свернула налево. Может быть, ее поманили свет и шум железнодорожной станции и она, ничего не подозревая, зашагала прямо в запретную зону, где стоял на вышке немецкий часовой с нацеленным на нее автоматом.

Пуля, видимо, попала в висок, возле лба — кровь была разбрызгана по снегу широкой дугой почти на двадцать метров. Из сугроба, который ветер успел намести на тело за ночь, торчала вверх одна рука.

Когда окоченевший труп принесли в котельную Зеленого дома, Вернер Замстаг настоял, что будет сидеть рядом. Пока Роза и Хайя обмывали тело и облачали его в саван, с юным Замстагом произошло нечто, чего Роза не могла объяснить даже несколько лет спустя. Прочесть кадиш он не мог — не знал слов, — но черты его лица словно бы вдруг размягчились и оплыли.

— Dem tatn oif, — сказал он и скорчился на полу возле окоченевшего трупа.

В той же позе, что и Мирьям, выставив руку в воздух восклицательным знаком, он пролежал весь следующий день, пока Фельдман со своими угольными ведрами не явился, чтобы затопить печь. К тому времени в подвале уже несколько часов держалась минусовая температура, и стекла изнутри заросли инеем. Мирьям была мертва, а Вернер Замстаг — жив. Он спал в ледяном холоде, прямо посреди пола, крепко обхватив себя руками, со светлой умиротворенной улыбкой на губах.

~~~

И царили в гетто Справедливость и Закон —

Der gerechter ип dos gezets.

За справедливость отвечал слепой доктор Миллер. Изо дня в день он таскал свое подпертое протезами тело по переулкам гетто, запирал дома и фабрики на карантин и следил за тем, чтобы матери семейств ходили к общественным газовым колонкам, которые он организовал специально для них и на которых они могли за незначительную плату — десять пфеннигов за литр — вскипятить питьевую воду. На страже Закона стоял судья Шайя Якобсон, чьи щеки напоминали яблочки. Был организован особый полицейский суд (shnelgericht), который определял наказание сразу же после совершения преступления.

С шапкой в руках входил рабочий, пойманный на похищении шнурков или незаконно присвоивший двести граммов древесных щепок. В качестве наказания предлагались на выбор чистка выгребных ям или депортация. Большинство выбирали выгребные ямы — таким образом, преступники тоже трудились на благо гетто.

Так день за днем жило гетто, опрятно и дисциплинированно.

Так решил председатель в бесконечной мудрости своей. Для Любви и прочих излишеств в данных исторических обстоятельствах едва ли оставалось место. Но и Любви удавалось своими неисповедимыми путями проникать за колючую проволоку и менять жизнь людей. Не в последнюю очередь — самого председателя.

Председателем своего shnelgericht’a презес назначил молодого честолюбивого юриста Самюэля Броновского, выделив в помощь ему секретаршу по имени Ривка Тененбаум. Госпожа Тененбаум была одной из множества молодых красавиц секретариата, с которыми председатель связывал некоторые романтические ожидания. Время от времени их даже видели вместе. Но когда председатель отправился в свою пресловутую поездку в Варшаву, Ривка не придумала ничего лучше, чем беспомощно влюбиться в молодого магистра права Броновского.

И это еще не все. Когда презес вернулся, она не только призналась в своих любовных эскападах, но еще и недоброжелательно отнеслась к продолжавшимся намекам председателя, объявив, что она не та, за кого он ее принимает, и что она решительно не продается.

Из-за столь коварной измены председатель пришел в такую ярость, что тут же велел Давиду Гертлеру обыскать квартиру этого самого Броновского. Во время обыска Гертлер обнаружил у Броновского не менее десяти тысяч американских долларов, рассованных по разным тайникам и ящикам бюро. Молодой юрист, которого председатель назначил бороться с коррупцией, сам оказался величайшим коррупционером. Учитывая значительность преступления, председатель решил лично провести заседание суда; приговор суда гласил: шесть месяцев тюрьмы, а затем — депортация. Воровство, подделка документов и взяточничество.

Через два дня Ривка Тененбаум повесилась на водопроводной трубе за залом суда на Гнезненской улице, в одном из немногих зданий гетто, куда подавалась водопроводная вода и где в туалетах работали сливные бачки.

* * *

Для председателя речь шла в первую очередь не о женской благосклонности, а о могуществе и праве властителя. Так же как суд и экспортный банк были его судом и его экспортным банком, каждая колония и каждый раздаточный пункт — его колонией и его раздаточным пунктом, все женщины в гетто должны были в первую очередь принадлежать ему, и никому другому.

Опытные дамы из его канцелярии считали, что могут определить, «ходил» старик прошлой ночью или нет. Это было заметно по его настроению. Если он добился своего, то бывал кротким как голубь. Приставучий, желчный и злой — если ему отказали. Некоторые даже брались предсказать его настроение, исходя из степени сговорчивости, демонстрируемой в течение дня выбранным объектом. Проявляя благосклонность, председатель всегда требовал, чтобы женщина подыгрывала ему. Если же ему отказывали, никто не мог предсказать силу грядущей вспышки ярости.