Игорь Северянин - Том 4. Классические розы

• Название: Том 4. Классические розы
• Автор: Игорь Северянин
• Издательство: Logos
• Жанр: Поэзия
• Год: 1995
• ISBN: 5-87288-080-4, 5-87288-084-7

Игоря Северянина называли «королем поэтов», и в этом есть доля правды — царственной и величавой поступью его стихи вошли в золотой фонд серебряного века. В его стихах и тонкая лирика, и громогласный эгофутуризм, перья павлина мешаются с шампанским, и вот-вот отойдет последняя электричка на Марс. В искристой лире Северянина играют мириадами отблесков декадентство, нигилизм и футуристические настроения. Поэтический антипод Маяковского, салонный поэт, но и в будуаре можно философствовать.

Четвертый том содержит поэтические сборники «Классические розы», «Литавры солнца», «Медальоны», «Адриатика», «Очаровательные разочарования».

http://ruslit.traumlibrary.net

---

17 октября 1980

Toila

Сколько раз!

Сколько раз бывало: — Эта! Эта!
Не иная. Вот она, мечта!
Но восторг весны сменяло лето,
И оказывалось — нет, не та…

Я не понимаю — в чем тут дело,
Только больно каждому из нас.
Ласково в глаза мои глядела,
Я любил ее мерцанье глаз…

Пусть недолго — все-таки родными
Были мы и счастье берегли,
И обычное любимой имя
Было лучшим именем земли!

А потом подруга уходила, —
Не уйти подруга не могла.
Фимиам навеяло кадило,
Струйки свеяла сырая мгла…

И глаза совсем иного цвета
Заменяли прежние глаза,
И опять казалось: Эта! эта!
В новой женщине все было — за!

И опять цветы благоухали,
И другое имя в этот раз
Золотом сверкало на эмали,
Вознесенное в иконостас!

Toila

1930

Подругам милым

У меня в каждой местности — в той, где я был, —
Есть приятельница молодая,
Та, кого восхитил грез поэтовых пыл
И поэта строфа золотая.

Эти женщины помнят и любят меня,
Пишут изредка сестрински-мягко,
И в громадном году нет ничтожного дня,
Чтобы жрец им не вспомнился Вакха.

Я телесно не связан почти ни с одной, —
Разве лаской руки, поцелуем, —
Но всегда стоит только остаться со мной,
Каждый близостью странной волнуем.

Я живу месяцами в лесах у озер,
На горах, на песках у залива.
Иногда же, расширить решив кругозор,
Я лечу по Европе шумливо.

И тогда, в каждом городе, — в том, где я был,
Как и в том, где когда-нибудь буду, —
Встречу ту, для кого я хоть чем-нибудь мил,
А такие — повсюду, повсюду!..

Кырвэ

3 окт. 193О

Ужас пустынь

Меж тем как неуклонно тает
Рать рыцарей минувших дней,
Небрежно-буйно подрастает
Порода новая… людей.

И те, кому теперь под тридцать,
Надежд отцовских не поймут:
Уж никогда не сговориться
С возникшими в эпоху смут.

И встреча с новой молодежью
Без милосердья, без святынь
Наполнит наше сердце дрожью
И жгучим ужасом пустынь…

Toila

1930

Так создан мир

Рассеиваются очарованья
  И очаровывают вновь,
И вечное в душе коронованье
Свершает неизменная любовь.

Одна, другая, третья — их без счета,
  И все-таки она — одна,
То увядающая отчего-то,
То расцветающая, как весна.

О, весны! весны! Вас зовут весною,
  И всем страстям названье — страсть.
Во многих мы, но все-таки с одною,
И в каждой — огорчительная сласть.

1929

В пространстве

Беспокоишься? Верю! Теперь порадуйся, —
Путь кремнист; но таится огонь в кремне, —
Ничего, что ты пишешь «почти без адреса» —
Я письмо получил: ведь оно ко мне.

Утешать не берусь, потому что правильно
Скорбь тебе взбороздила разрез бровей:
Будь от Каина мы или будь от Авеля,
Всех удел одинаков — триумф червей…

Ничего! Понимаешь? Бесцельность круглая.
Преходяще и шатко. И все не то.
Каждый день ожидаем, когда же пугало
Номер вызовет наш — ну совсем лото.

Но мечта, — как ни дико, — живуча все-таки,
И уж если с собой не покончишь ты,
Сумасшествию вверься такой экзотики,
Где дурман безнадежных надежд мечты…

1929

Модель парохода (Работа Е.Н. Чирикова)

Когда, в прощальных отблесках янтарен,
Закатный луч в столовую скользнет,
Он озарит на полке пароход
С названьем, близким волгарю: «Боярин».

Строителю я нежно благодарен,
Сумевшему средь будничных забот
Найти и время, и любовь, и вот
То самое, чем весь он лучезарен.

Какая точность в разных мелочах!
Я Волгу узнаю в бородачах,
На палубе стоящих. Вот священник.

Вот дама из Симбирска. Взяв лохань,
Выходит повар: вскоре Астрахань, —
И надо чистить стерлядей весенних…

1925

Паллада

Она была худа, как смертный грех,
И так несбыточно миниатюрна…
Я помню только рот ее и мех,
Скрывавший всю и вздрагивавший бурно.

Смех, точно кашель. Кашель, точно смех.
И этот рот — бессчетных прахов урна…
Я у нее встречал богему, — тех,
Кто жил самозабвенно-авантюрно.

Уродливый и блеклый Гумилев
Любил низать пред нею жемчуг слов,
Субтильный Жорж Иванов — пить усладу,

Евреинов — бросаться на костер…
Мужчина каждый делался остер,
Почуяв изощренную Палладу…

1924

Перед войной

Я Гумилеву отдавал визит,
Когда он жил с Ахматовою в Царском,
В большом прохладном тихом доме барском,
Хранившем свой патриархальный быт.

Не знал поэт, что смерть уже грозит
Не где-нибудь в лесу Мадагаскарском,
Не в удушающем песке Сахарском,
А в Петербурге, где он был убит.

И долго он, душою конквистадор,
Мне говорил, о чем сказать отрада.
Ахматова устала у стола,

Томима постоянною печалью,
Окутана невидимой вуалью
Ветшающего Царского Села…

1924

Мариинский театр

Храм с бархатной обивкой голубой,
Мелодиями пахнущий, уютный,
Где мягок свет — не яркий и не смутный —
Я захотел восставить пред собой.

Пусть век прошел, как некий Людобой,
Век похоти и прихоти минутной,
Пусть сетью разделяет он злопутной
Меня, Мариинский театр, с тобой, —

Пусть! Все же он, наперекор судьбе,
Не может вырвать память о тебе,
Дарившем мне свое очарованье.

И я даю тебе, лазурный храм
Искусства, перешедшего к векам,
Театра Божьей милостью названье!

1924

«Вот солнце скрылось — луна не взошла…» (Puristeros)

«Вот солнце скрылось — луна не взошла.
Спеши к вервэне: от сумерек мгла.

Ступая тихо в сиреневой мгле,
Дай соты с медом, как выкуп земле.

Вокруг железом цветок очерти,
Рукою левой вервэну схвати.

И — выше в воздух! Повыше!» Вот так
Учили маги, кто жаждал быть маг:

«Натрешься ею — в руках твоих все.
Все, что желаешь. Теперь все — твое.

Она прогонит мгновенно озноб,
И просветлеет нахмуренный лоб.

Она врачует упорный недуг:
Она — экстаза и радости друг.

Заводит дружбу вервэны цветок,
Но только помни условленный срок:

Когда нет солнца, когда нет луны,
Коснись до стебля, — цветущей струны, —

И вмиг железом цветок очертя,
Рукою левой своей схватя,

Повыше в воздух. Повыше! Вот так».
— Теперь ты тайной владеющий маг!

1924

Veneris Vena

Вервэна, вена Венеры,
Напиток плымный любви!
Пою восторженно-смело
Благие свойства твои:
Ты так же, как и Омела,
Болезни можешь целить,
Злых духов загнать в пещеры,
Враждуюших примирить.

Ах, чтили тебя друиды,
И маги, и древний галл.
Не ты ль — украшенье термы?
Не страсти в тебе ль закал?
Ведь сок твой исполнен спермы,
И ты очищаешь дом,
Рассеиваешь обиды
Волшебным своим цветком.

Аркан Бесспорной Доктрины
(Их было ведь двадцать два)
Шестой обозначил цифрой
Тебя, Железняк-трава.
С той эры культурьи вихри
Поверья метнули в прах,
Но их аромат не сгинул
И вечно душист в веках.

Да, в дюжину Розенкрейцер
Магическую свою
Премудрость вложил Вервэну
В растительную семью.
Я славлю Венеры вену,
Будящую — как стихи —
Сарказм в лице европейца
И радость детей стихий!

1924