Игорь Северянин - Том 2. Поэзоантракт

• Название: Том 2. Поэзоантракт
• Автор: Игорь Северянин
• Издательство: Logos
• Жанр: Поэзия
• Год: 1995
• ISBN: 5-87288-080-4, 5-87288-082-0

Игоря Северянина называли «королем поэтов», и в этом есть доля правды — царственной и величавой поступью его стихи вошли в золотой фонд серебряного века. В его стихах и тонкая лирика, и громогласный эгофутуризм, перья павлина мешаются с шампанским, и вот-вот отойдет последняя электричка на Марс. В искристой лире Северянина играют мириадами отблесков декадентство, нигилизм и футуристические настроения. Поэтический антипод Маяковского, салонный поэт, но и в будуаре можно философствовать.

Второй том содержит поэтические сборники «Поэзоантракт», «Тост безответный», «Миррэлия», «Ручьи в лилиях», «Соловей», «Вэовэна».

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Секстина VII

Здесь в Крымскую кампанию жил Фет —
В Эстляндии приморской, прибалтийской;
Здесь Сологуб, пленительный поэт,
Жил до войны с Германией царийской;
Здесь я теперь живу, почти семь лет
Знакомый с нею, милою и близкой.

Здесь жил Бальмонт — в стране, к России близкой,
Здесь Брюсов был, изысканный, как Фет,
Здесь лейтенант Случевский, в цвете лет,
Пел красоту природы прибалтийской,
Но, послан в бой по воле злой царийской,
У берегов японских пал поэт.

Не для боев рождается поэт,
А для души, его напеву близкой…
Лишь произвол убийственный царийский
Мог посылать таких певцов, как Фет,
В отряды!.. Но хранил край прибалтийский
Талантливых людей в расцвете лет.

Тому назад уже тринадцать лет,
Как у Цусимы смерть нашел поэт,
На «Александре III-м» прибалтийский
Край бросивший, воспевший Ревель, близкий
Своей душе. Приветь его, о Фет,
В обители над солнечно-царийской!

Царизм земной отринув, лишь царийский
Небесный рай я признаю, где лет,
Как и мгновений, нет, где жив поэт,
Кто б ни был он: Случевский или Фет, —
И вот теперь, к своей кончине близкий,
Я рай пою, живя в стране балтийской.

Цвети же, край — эстонский, прибалтийский,
Отвергнувший, строй низменный, царийский:
Моей душе ты родственный и близкий!
Цвети же, край, десятки, сотни лет
И помни, что мечтал в тебе поэт,
Такой поэт, как несравненный Фет!

Секстина VIII

Мой дом стоит при въезде на курорт
У кладбища, у парка и у поля.
Он с виду прост, но мною дом мой горд;
Он чувствует — там, где поэт, там воля.
В нем за аккордом я беру аккорд,
Блаженствуя, мечтая и короля.

Привыкни, смертный, жить, всегда короля,
И в каждой деревушке видь курорт,
Буди в своей душе цветной аккорд,
Люби простор и ароматы поля, —
И, может быть, тебя полюбит воля,
И будешь ты ее любовью горд.

Безличный раб — и вдруг ты будешь горд,
Средь окружающих рабов короля!..
Познаешь ли, что означает воля?…
Не превратишь ли в свальный ров курорт?…
Не омерзишь ли девственного поля?…
Не соберешь ли ругань всю в аккорд?…

Аккорд аккорду рознь. Звучи, аккорд
Лишь тот, что упоителен и горд;
Аккорд лесов, ручьев, морей и поля!
Над толпами властительно короля,
Озвучь своим бряцанием курорт
И покажи, как сладкозвучна воля!

Да здравствует всегда и всюду воля
И вольный, волевой ее аккорд!
Кто слушал песню воли, будет горд.
Пусть вольные сберутся на курорт,
Над плотью духом солнечно короля,
Свободу растворяя в воле поля.

Не оттого ли и мой дом у поля,
Где на просторе поля бродит воля?
Не оттого ль душа моя, короля,
Берет свободный, огненный аккорд?
Не оттого ль моим воспетьем горд
И мне самим заброшенный курорт?…

Секстина IX

Две силы в мире борются от века:
Одна — Дух Тьмы, другая — Светлый Дух.
Подвластна силам сущность человека,
И целиком зависит он от двух.
И будь то Эсмеральда иль Ревекка,
У них все тот же двойственный пастух.

На пастуха восстал другой пастух.
Для их борьбы им не хватает века.
Для Эсмеральды точит нож Ревекка —
То ею управляет Злобный Дух.
Когда ж победа лучшей сил из двух,
Тогда прощают люди человека.

Кто выше — оправданья человека?!
Когда блюдет стада людей Пастух
В одежде белой, грешницы, из двух
Оправданными будут обе: века
Ограда и надежда — Светлый Дух,
И как ты без него жила б, Ревекка?

Нет, ты не зла злых вовсе нет, Ревекка,
Но горе причинить для человека
Тебе легко: так хочет Черный Дух…
Но светозарный не уснул Пастух:
Он зло твое рассеял вихрем века, —
И ты невинна, как дитя лет двух.

Но так как ты во власти грозных двух
Великих сил, ничтожная Ревекка,
Но так как ты и облик человека
Имеешь данный Силами, то века
Тебе не переделать: Злой Пастух
В тебя опять вмещает грешный дух.

Издревле так. Но будет день — и Дух
В одежде солнца и луны, из двух
Планет сотканной, встанет как Пастух
И Духа тьмы, и твой, и всех, Ревекка!
Господь покажет взору человека,
Что покорен Бунтующий от века!..

Секстина Х

Мне кажется, что сердце биандрии,
Идейной биандрии — виноград.
Она стремится в зной Александрии,
Лед Мурмана в него вместиться рад.
Ему отраден запах малярии,
Ему набатны оргии трибад.

Влиянье винограда на трибад,
Как и на сердце пламной биандрии,
Утонченней миазмов малярии.
Да, в их телах блуждает виноград,
Он опьянять безумствующих рад
Экваторьяльностью Александрии.

Причин немало, что в Александрии
Гораздо больше чувственных трибад,
Чем в Швеции: способствовать им рад
Там самый воздух. Но для биандрии
И выльденный шипучий виноград
На севере — намек о малярии…

В Батуме — там, где царство малярии,
Гордятся пальмы, как в Александрии,
У рощ лимонных вьется виноград,
Зовя к себе мечтания трибад.
Он, родственный инстинктам биандрии,
Припасть к коленям, льнущим к страсти, рад.

О, как турист бывает ярко рад,
Когда ему удастся малярии
Избегнуть, или в зной Александрии
Умерить льдяным взором биандрии
Кокетливой, иль в хохоте трибад
Пить дышущий поляром виноград…

Не для мужчин трибадный виноград, —
Его вкусив, не очень будешь рад:
В нем смех издевкой девственных трибад…
Страшись и биандрийной малярии,
То веющей огнем Александрии,
То — холодом распутной биандрии…

Лэ III

Покаран мир за тягостные вины
Свои ужаснейшей из катастроф:
В крови людской цветущие долины,
Орудий шторм и груды мертвецов,
Развал культуры, грозный крах науки,
Искусство в угнетеньи, слезы, муки,
Царь Голод и процессии гробов.

Царь Голод и процессии гробов,
Пир хамов и тяжелые кончины,
И притесненье солнечных умов,
И танки, и ньюпор, и цеппелины,
И дьявол, учредивший фирму Крупп,
Испанская болезнь, холера, круп —
Все бедствия, притом не без причины…

Все бедствия, притом не без причины:
От деяний, от мыслей и от слов.
Еще порхают ножки балерины,
Еще не смолкли ветерки стихов,
Еще звучат цветения сонат,
Еще воркуют сладко адвокаты, —
А мир приять конец уже готов.

Да, мир приять конец уже готов
В когтях нечеловеческой кручины,
Пред судным ликом массовых голгоф
И пред разверстой пропастью трясины.
Но жизнь жива, и значит — будет жив
И грешный мир — весь трепет, весь порыв!
Он будет жить, взнесенный на вершины!

Он будет жить, взнесенный на вершины,
В благоуханном шелесте дубров,
В сияньи солнца, в звуках мандолины,
В протяжном гуде северных ветров,
В любви сердец, в изнежии малины,
В симфониях и в меди четких строф.
Мир исполин — бессмертны исполины!

Мир исполин, — бессмертны исполины!
Он будет до скончания вдов
Самим собой: тенеты паутины
Ему не страшны — богу из богов!
Да здравствует вовек величье мира!
Да славит мир восторженная лира!
Да будет мир и радостен, и нов!

Да будет мир и радостен, и нов!
Греми, оркестр! Цветите, апельсины!
Пылай, костер! Я слышу жизни зов!
Перед глазами — чарные картины,
И дали веют свежестью морской.
Но помни впредь, безбожный род людской:
Покаран мир за тягостные вины.

Покаран мир за тягостные вины:
Царь Голод и процессии гробов —
Все бедствия, притом не без причины,
И мир приять конец уже готов,
Но будет жить, взнесенный на вершины,
Мир исполин, — бессмертны исполины!
Да будет мир и радостен, и нов!

Лэ IV