Бенгт Даниельсон - Большой риск. Путешествие на "Таити-Нуи"

• Название: Большой риск. Путешествие на "Таити-Нуи"
• Автор: Бенгт Даниельсон
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1962

Замечательная книга известного шведского путешественника Бенгта Даниельссона — он любил море так же безрассудно и страстно, как некоторые мужчины любят желанных женщин. Но, к сожалению, это была любовь без ответа, так как большая часть его многочисленных плаваний кончалась катастрофой. Пожалуй, уже раз десять его спасали от преждевременной, но, казалось, верной смерти в волнах океана.

---

Глава шестая. Вышли из равновесия

Плот оседал все быстрее и все глубже, терял устойчивость и плохо повиновался управлению. Наши отчаянные попытки повернуть его на юго-запад, в район многочисленных обитаемых островов, ни к чему не привели.

Мы, как и раньше, шли курсом на северо-северо-запад. Однако я ни за что не хотел согласиться с предложением товарищей пустить плот по воле волн.

Справедливость моего настойчивого требования подтвердилась в ночь с 16 на 17 июля, когда снова сломалась тумба, на которой был закреплен руль. И прежде случалось, что плот давал большой крен, особенно при развороте, на это вначале нас не очень волновало. Теперь же, накренившись, он не приходил в горизонтальное положение, а продолжал раскачиватьзя, словно маятник, то в одну сторону, то в другую, так что мы еле удерживались на крыше. Ясно было, что за последние несколько дней плот еще больше потерял устойчивость. Быстро восстановить равновесие плота - вот единственный способ помешать ему перевернуться. Мы переползли на наветренную сторону, но этого оказалось недостаточно, поэтому я стал перетаскивать туда различное снаряжение и припасы, а товарищи повисли вдоль крыши каюты. Из-за резкого крена работать было очень тяжело. Но я успокоился только тогда, когда увидел, что плот медленно восстанавливает равновесие.

Теперь нужно было восстановить курс, но эта задача оказалась значительно трудней, чем мы думали. Раньше мы часто пользовались парусами, чтобы повернуть плот против ветра, и добивались своего, на этот же раз ничего не вышло. Тогда мы сделали из рейки и доски длинное весло и попробовали грести с кормы, разворачивая ее против ветра. Но весло казалось тяжелее свинца, оно срывалось, и только после многочасового изнурительного труда нам удалось наконец повернуть плот носом на запад. После этого мы стремглав бросились переносить весь груз обратно, чтобы плот не накренился в противоположную сторону. Остаток ночи, будто нам и без того было мало хлопот, мы ремонтировали руль и одновременно следили за тем, чтобы плот не развернулся против ветра. Единственными средствами управления были тяжелое весло и несколько оставшихся выдвижных килей. Наконец руль был поставлен на место, и плот стал более или менее устойчив. Но мы все-таки думали, что он поврежден, так как накренялся еще круче, чем раньше, и значительно чаще угрожал разворотом. Чтобы избежать беды, мы договорились более внимательно нести вахты у руля. Жан и Ганс старались изо всех сил, но Хуанито становился все беспомощнее. Казалось, что он, как и плот, совершенно потерял равновесие.

Опасения, что с бедным Хуанито не все ладно, подтвердились на следующий же день, после того как мы чуть было не потерпели аварию из-за его оплошности. В его вахту плот разворачивался не менее трех раз. И каждый раз мы едва не падали за борт и часами, как рабы, прикованные к галере, мучались, чтобы предотвратить катастрофу. Вполне понятно, что мы разозлились и крепко выругали Хуанито. Но, как и несколько недель назад, он сразу же обиделся и наотрез отказался стоять на вахте. Упорство Хуанито вывело нас из терпения. Жан, Ганс и я решили действовать в дальнейшем так, как будто его больше не существует. Мы поделили вахты между собой. Печальная драма повторилась без каких-либо изменений. Но через некоторое время она дополнилась одним, еще больше огорчившим нас актом. Мы уже почти перестали сердиться на Хуанито за нетоварищеское поведение, как он ни с того ни с сего заявил, что задумал построить лодку и отправиться на ней в путь. Он ни слова не сказал, куда собирается плыть, зато красноречиво и подробно описал лодку, которую он построит (остов из эвкалиптового дерева, днище и борта из мазонита), и самоуверенно утверждал, что на такой лодке можно идти со скоростью в четыре узла.

К моему величайшему негодованию, Ганс и Жан, начавшие увлекаться подобными планами, с тех пор как мы прошли мимо Маркизских островов, внимательно прислушивались к этой бредовой идее и, видимо, принимали ее почти всерьез. Мы с Эриком уже давно обсудили все возможные меры для нашего спасения, чтобы в случае необходимости знать, как отвечать нашим оптимистично настроенным товарищам. Мы пришли к выводу, что стоило бы построить не лодку, а небольшое спасательное судно типа плота, и то лишь в том случае, если мы окажемся совсем недалеко от какого-нибудь острова и с наветренной стороны. Тогда еще можно попробовать устроить гонки со смертью. Поэтому я обстоятельно изложил товарищам нашу общую с Эриком точку зрения, подчеркнув, что у нас будут большие трудности, связанные с постройкой подходящей посудины, и поэтому глупо преждевременно оставлять плот. Ведь до ближайшего острова Каролайн оставалось не меньше 300 миль. Да и то мы скорее удалялись, чем приближались к нему. Я полагал, что мое дипломатическое выступление (из которого ясно вытекало, что в принципе я не был противником планов остальных членов экипажа, но только ждал более подходящего момента для их осуществления) окажет воздействие. Но товарищи были глухи к моим доводам.

И, хотя мне очень не хотелось беспокоить Эрика, я вынужден был просить его высказаться о плане Хуанито. К сожалению, Эрик чувствовал себя хуже, чем обычно, и поэтому он ответил еле слышным голосом:

- Делайте, что хотите, но я остаюсь здесь, на "Таити-Нуи II".

Я также категорически заявил, что остаюсь вместе с Эриком на плоту, а это означало, что трем членам экипажа, сторонникам постройки лодки, в случае чего придется обходиться без штурмана. Жан и Ганс наконец одумались. Хуанито же, наоборот, был взбешен таким оборотом дела. Он долго сидел, надувшись, в своем углу, а затем неожиданно поднялся и с угрозой заявил, что выбросит все припасы и выльет питьевую воду за борт, "чтобы раз и навсегда покончить со всеми нашими страданиями".

Мы ему пригрозили, и он отступил. Но было ясно, что за ним нужно внимательно следить. Впрочем, о том, что бедняга Хуанито помешался, больше, чем слова и действия, свидетельствовали его безумные, налитые кровью глаза. Я провел тревожную, бессонную ночь, но когда наконец наступило утро, хорошо выспавшийся Хуанито держался значительно спокойнее. Эрик с удивительным самообладанием долго и дружески беседовал с ним. В итоге Хуанито обещал ему вести себя как следует, но не захотел ни вахты нести, ни брать на себя обязанности кока. Было совершенно очевидно, что надеяться на него нельзя, а так как он больше мешал, чем помогал, то мы не возражали против его безделья.

Вскоре в нем, видимо, заговорила совесть: я обратил внимание, что он часто тайком смущенно следит за нашей работой. Через два дня, видимо устав от безделья, он спустился с крыши и вежливо спросил, не помочь ли мне поднять палубу в каюте. Это была важная работа, за которую я только что принялся. Я одобрительно кивнул ему.

Но уже на следующий день все пошло по-прежнему. На этот раз Хуанито был недоволен пайком. Особенно раздражало его то, что ему не давали меда. Я бы нисколько не удивился, если бы он пожаловался на однообразие или недостаточное количество пищи. Еще более было бы понятно, если бы он попросил немного больше воды. Несколько дней назад испортился наш дистилляционный аппарат, и все попытки восстановить его оканчивались неудачей. Но требовать меда, который лишь возбуждал жажду, было уж совсем нелепо. Мне казалось, что он просто хотел косвенным образом досадить Эрику, единственной пищей которого по-прежнему были мед и сгущенное молоко. Я уже собирался дать ему отпор, и вдруг, к моему великому удивлению, Жан и Ганс тоже потребовали разделить на всех оставшиеся семь банок меда. Я счел это требование более или менее сознательной местью Эрику за то, что путешествие приняло такой неудачный оборот. Бесполезно было пытаться объяснять им, что строгое распределение рациона в наших же интересах и что Эрик действительно имеет право на весь мед и большую часть сгущенного молока, так как не ест ничего другого. Но товарищи были настолько озлоблены, что всякие увещевания привели бы к ссоре или к чему-либо худшему. В нашем тяжелом положении было совершенно необходимо держаться друг друга и помогать друг другу. Поэтому, не говоря ни слова, я вынул из сундука три банки меда и отдал им.

Буквально через несколько часов мне пришлось убедиться, как опасно идти по легкому пути уступок. На этот раз главным лицом еще более нежелательной драмы был снова Хуанито.

Он только что жаловался на мизерность наших порций. И вот Жан подал нам на обед жареное мясо, тунца и макароны, а Хуанито по непонятной причине отказался есть. Конечно, это был безвредный для нас каприз, и мы только пожали плечами. Насупившийся Хуанито долго смотрел, как мы с аппетитом уплетали обед, затем поднялся с места, выхватил из ящика с инструментами топор и соскочил с крыши. Не говоря ни слова, он лег на живот и стал рубить крепления эвкалиптового бушприта, который, как и мачты, был привязан вдоль борта плота. Мы все, будто сговорившись, смотрели в другую сторону, делая вид, что нас это не беспокоит. Однако все напряженно думали, что же теперь предпринять. Я твердо решил положить конец самоуправству Хуанито. Нужно раз и навсегда изменить такое положение на плоту, когда каждый делает все, что вздумается. Я решил, что, возможно, добьюсь большего, если буду действовать не слишком грубо и бесцеремонно. Поэтому, обращаясь к Жану, я громко сказал: