Малькольм Лаури - У подножия вулкана

• Название: У подножия вулкана
• Автор: Малькольм Лаури
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1972

"У подножия вулкана" - роман, действие которого происходит в маленьком мексиканском городке в течение одного ноябрьского дня 1939 г. — Дня поминовения усопших. Этот день — последний в жизни Джеффри Фермина, в прошлом британского консула, находящего убежище от жизни в беспробудном пьянстве. Бывшая жена Фермина, Ивонна, его сводный брат Хью и друг, кинорежиссер Ляруэль, пытаются спасти консула, уговорить его бросить пить и начать жизнь заново, однако судьба, которой Фермин заведомо «подыгрывает», отдает его в руки профашистских элементов, и он гибнет. Повествование об этом дне постоянно прерывается видениями, воспоминаниями и внутренними монологами, написанными в третьем лице, в которых раскрывается предыстория главных персонажей. Неизлечимый запой Фермина символизирует в романе роковой недуг всей западной цивилизации, не способной взглянуть в лицо истории и решительно противостоять угрозе ею же порожденного фашизма. Давая многомерный анализ извращенной индивидуализмом больной психики Фермина, Лаури исследует феномен человека, сознательно отказывающегося от жизни, от действия и от надежды. Однако в образной структуре романа духовной опустошенности и тотальному нигилизму консула противопоставлены внутренняя целостность и здоровье Хью, который выбирает другую формулу жизни: лучше верить во что-то, чем не верить ни во что. Логика характера Хью убеждает, что в надвигающейся решительной схватке с силами мрака он будет воевать против фашизма. Линия Хью, а также впечатляющий, выписанный с замечательным проникновением в национальный характер образ Мексики и ее народа, чья новая, истинная цивилизация еще впереди, сообщают роману историческую перспективу и лишают безысходности воссозданную в нем трагедию человека и общества. Виртуозное мастерство психологического рисунка; синтез конкретной реальности и символа, мифа; соединение тщательной передачи атмосферы времени с убедительной картиной внутренних конфликтов; слияние патетики и гротеска; оригинальная композиция — метафора, разворачивающаяся в многоголосье, напоминающее полифоничность монументального музыкального произведения, — все это делает «У подножия вулкана» выдающимся явлением англоязычной прозы XX в.

---

— Ну-с,— изрек он,— все такси куда-то исчезли. Не пойти ли нам пешком?

— А где же твоя машина? — Ивонна, опасаясь встретить кого-нибудь из знакомых, до того растерялась, что чуть не взяла под руку постороннего человека в темных очках, молодого, оборванного мексиканца, который прислонился к стене отеля, а консул, шлепнув ладонью по набалдашнику своей трости, сказал ему с таинственной многозначительностью:

— Buenas tardes, sefior[66].

Ивонна поспешно двинулась прочь.

- Да, пойдем.

Консул галантно предложил ей руку (она заметила, что к оборванцу в темных очках подошел еще один босяк с повязкой на одном глазу, который перед тем подпирал стену поодаль, и его консул тоже приветствовал: Buenas tardes, а из дверей теперь никто не выходил, у отеля были только эти двое, они вежливо ответили: Buenas им в спину и подтолкнули друг друга, словно говоря: «Он сказал: Buenas tardes, вот чудак человек!»), и они двинулись наискось через площадь. Фиеста должна была начаться еще нескоро, и улицы, многократно видевшие День поминовения, были совсем безлюдны. Всюду пестрели яркие флаги и бумажные транспаранты; огромное колесо проступало сквозь зелень деревьев, величественное и недвижное. Но в этот утренний час город вокруг них и внизу, на склоне, оглашали резкие, отдаленные звуки, подобные ослепляющим взрывам цветных ракет. Вох! — возвещала афиша.— Arena Tomalin. Frente al Jardin Xicotancatl. Domingo 8 de Noviembre de 1938. 4 Emocionantes Peleas[67].

У Ивонны вырвалось против воли:

— Ты опять разбил машину?

— Собственно говоря, я ее потерял.

— Потерял!

— А жаль, ведь как-никак... но послушай, Ивонна, к чертям все это, ведь ты, наверное, смертельно устала?

— Ничего подобного! Мне казалось, это ты должен бы...

Вох! Preliminar а 4 Rounds. El Turco (Gonzalo Calderon de

Par. de 52 kilos) Vs. El Oso (de Par. de 53 kilos)[68].

— Ведь на пароходе я только и делала, что спала! И мне очень хотелось бы прогуляться, только вот ты...

— Вздор. Пустячный приступ ревматизма... Или кажется, аномия? Во всяком случае, мне полезно размять старые ноги.

Вох! Evento Especial a 5 Rounds, en los que el vencedor patara al grupo de Semi-Finales. Tomas Aguero (El Invencible lndio de Quauhnahuac de 57 kilos, que acaba de llegar de la Capital de la Republica). Arena Tomalin. Frente al Jardln Xicotancatl[69].

Жаль, нету машины, а то съездили бы посмотреть бокс, —сказал консул, державшийся неестественно прямо.

— Я бокс терпеть не могу.

—...Но все равно, это ведь будет только в воскресенье. А сегодня, я слышал, в Томалине как будто состоится травля быков... Помнишь...

— Нет!

Консул поднял палец, приветствуя таким сомнительным образом какого-то субъекта, смахивавшего на плотника, явно знакомого ему не более чем ей, который бежал мимо, вертя головой и зажав под мышкой обрезок раскрашенной под мрамор доски, и со смехом выкрикнул или даже пропел ему в ответ слово, прозвучавшее как «мескаль».

Солнце заливало их, заливало вечно неподвижную карету скорой помощи, на миг воспламенив ее фары, которые превратились в слепящие зажигательные стекла, озаряло вулканы — теперь на них было больно смотреть. Но к вулканам она привыкла с детства, потому что родилась на Гавайях. В сквере посреди площади уже сидел на скамье; едва доставая ногами до земли, малорослый переписчик из муниципальной конторы и оглушительно трещал на огромной пишущей машинке.

Я избираю единственно правильный путь, точка с запятой, Продиктовал консул на ходу бодрым и совершенно трезвым голосом. - Прощайте, точка.

Новый абзац, новая глава, новое бытие...

Все вокруг - вывески магазинов, обступивших площадь: "La China Poblana»[70], готовое платье, ручная вышивка», рекламы: Banos de la Libertad, los mejores de la Capital у los unicos en donde nunca falta el agua, Estufas especiales para Damas у Caballeros[71] и Sr. Panadero: Si quiere hacer buen pan exija las harinas «Princesa Donaji» [72]— вновь и вновь казались ей такими странно знакомыми и вместе с тем такими мучительно чуждыми после целого года отсутствия, когда были расторгнуты душа, тело, самое битве, и на миг это стало почти нестерпимо.

— Ты мог бы хоть раз продиктовать ему ответ на мои письма, сказала она.

Слушай, ты помнишь, как Мария называла вот это? — Консул указывал тростью на американский гастрономический магазинчик, стоявший за деревьями, наискось от дворца Кортеса.— «Свинская лавочка».

«Я не буду,— подумала Ивонна и ускорила шаги, кусая губы.— Не буду плакать».

Консул взял ее за руку.

- Прости, я не хотел тебя огорчить.

Они миновали площадь и теперь шли по улице: перейдя на другую сторону, Ивонна обрадовалась книжной витрине и воспользовалась случаем, чтобы овладеть собой. Вновь, как бывало, они стояли у витрины, рассматривая книги. Магазин, соседствовавший с дворцом, но отделенный от него тесной, круто сбегающей под уклон улочкой, унылой, как каменоломня, был уже открыт. Из зеркального стекла на нее глянула какая-то невиданная морская дева, загорелая, бронзовая от солнца, овеянная ветрами, окропленная солеными брызгами, и, хотя в ней было что-то от легкомыслия, свойственного прежней Ивонне, она была объята нечеловеческой скорбью и словно мчалась по волнам на колеснице. Но солнце переплавило скорбь в яд, и Ивонна знала, что изумительное тело лишь глумится над истерзанным сердцем, хотя опаленная солнцем морская дева, властительница волн, и океанских берегов, и зеркальных витрин, быть может, не подозревает об этом! А в самой витрине, справа и слева от холодного отражения ее лица, красовались все те же роскошные свадебные приглашения, все те же бесподобно выполненные фотографические портреты цветущих невест, но на сей раз там оказалось и ничто такое, чего она прежде не видела, и консул, присмотревшись внимательней, пробормотал: «Странно», указывая рукой: это была увеличенная фотография, запечатлевшая разрушение ледниковой породы на склонах Сьерра-Мадре, громадного массива, расколовшегося от лесных пожаров. Эта диковинная и диковинно-печальная картина — тем более удручающая и проникнутая горькой насмешкой реди всякой всячины, выставленной напоказ с нею рядом, — вывешенная позади и чуть выше вращающегося барабана печатной машины, называлась La Despedida[73].

Они пошли дальше мимо дворца Кортеса, обогнули фасад и вдоль глухой торцовой стены стали спускаться по обрывистому склону, прилегавшему к дворцу сбоку. Это был кратчайший путь на калье Тьерра дель Фуэго, которая петляла прямо под ними, но склон был усеян тлеющими кучами мусора, и они поневоле шли с осторожностью. И все же Ивонна вздохнула с облегчением, потому что центр города с каждым шагом оставался все дальше позади. La Despedida, подумала она. Разлука, Когда дожди и ветры довершат разрушение, обе расторгнутые половины обреченного массива превратятся в прах. Это неотвратимо, о чем наглядно свидетельствует фотография... Неужели это действительно так? Неужели нет никакой возможности спасти бедный массив, несокрушимость которого еще недавно всякому представлялась вне сомнений! Ах, кто мог представить себе тогда, что единство и целостность этой глыбы будет нарушено? Но пусть она расколота, неужели все-таки нет никакой возможности предотвратить окончательное уничтожение, спасти хотя бы расторгнутые половины? Нет, такой возможности не было. Огненная стихия, расколовшая глыбу надвое, предуготовила и уничтожение каждой из разлученных половин, сокрушив ту силу, которая способна была сохранить их единение. Но почему... почему не свершится какое-нибудь невиданное геологическое чудо, дабы половины эти вновь слились! Ивонна страстно желала исцелить изувеченную глыбу. Она сама была такой половиной и жаждала спасти вторую половину, чтобы самой обрести спасение. Сверхтяжким усилием она приблизилась со смиренной мольбой, обливаясь слезами, изъявляя готовность все простить: но другая глыба была непреклонна. «Все это прекрасно, отвечала она, но, между прочим, ты сама ко всем виновата, а мне предпочтительней обратиться в прах, представь себе!»

— ... в Торту,— говорил консул, но Ивонна не слушала, а между тем они вышли уже на калье Тьерра дель Фуэго, ухабистую, тесную, пыльную улицу, совершенно безлюдную и казавшуюся чужой. Консула снова охватила дрожь.

«Джеффри, я умираю от жажды, почему бы нам не выпить где-нибудь по соседству?»

«Джеффри, давай хоть раз отбросим благоразумие и напьемся сегодня до завтрака».

Ничего этого Ивонна не сказала.

...Улица Огненной Земли! Слева от них, выше уровня мостовой, уступами поднимались тротуары, на которые вели грубо высеченные каменные ступени. Узкая эта улочка с плосковатым горбом посередине, где зияли переполненные сточные ямы, справа по всей своей длине резко кренилась вниз, словно некогда перекосилась от землетрясения. Здесь крытые черепицей одноэтажные домишки с длинными зарешеченными щелями окон стояли вровень с мостовой, но как бы сползали вниз. А по другую сторону, выше головы, тянулись лавчонки, заспанные, но в большинстве своем открывающиеся или, как, например, «Молино пара Нистамаль», уже открытые — шорные лавки, молочная лавочка под вывеской «Lecheria»[74] (кто-то уверял, что слово это означает «блудилище», но Ивонна никак не могла понять, в чем соль этой шутки),— зияя темным нутром, где над прилавками висели связки тонких колбас, «чорисос», где можно было купить также сыр из козьего молока, или сладкое айвовое вино, или какао, и вдруг консул, сказав: «Momentito», нырнул в одну из дверей.