Константин Рыжов - 100 ВЕЛИКИХ МОНАРХОВ

• Название: 100 ВЕЛИКИХ МОНАРХОВ
• Автор: Константин Рыжов
• Жанр: История

---

Его государственные деяния были смесью нелепых чудачеств и злого фарса. Он словно задался целью смешать с грязью всё, чем привыкли гордиться римляне, высмеять предания и обычаи, утрируя их до невероятной степени. Начать с того, что он присвоил множество прозвищ: его величали и «благочестивым», и «сыном лагеря», и «отцом войска», и «Цезарем благим и величайшим». Не довольствуясь этим, он объявил, что решил обожествить себя ещё при жизни, не дожидаясь суда потомства, и распорядился привезти из Греции изображения богов, прославленных и почитанием и искусством, в их числе даже Зевса Олимпийского, - чтобы снять с них головы и заменить своими. Палатинский дворец он продолжил до самого форума, а храм Кастора и Поллукса превратил в его прихожую и часто стоял там между статуями близнецов, принимая божеские почести от посетителей. Своему божеству он посвятил особый храм, где находилось его изваяние в полный рост. Он назначил жрецов, а должность главного жреца заставил отправлять по очереди самых богатых граждан.

Войной и военными делами он занялся один только раз в 39 году совершенно неожиданно для всех. Гай ехал в Меванию посмотреть на источник и рощу Клитумна. Тут ему напомнили, что пора пополнить окружавший его отряд батавских телохранителей. Тогда ему и пришло в голову предпринять поход в Германию; и без промедления, созвав отовсюду легионы и вспомогательные войска, произведя с великой строгостью новый повсеместный набор, заготовив столько припасов, сколько никогда не видывали, он отправился в путь. Двигался он то стремительно и быстро, так что преторианским когортам иногда приходилось вопреки обычаям вьючить знамёна на мулов, чтобы догнать его, то вдруг медленно и лениво, когда носилки его несли восемь человек, а народ из окрестных городов должен был разметать перед ним дорогу и сбрызгивать пыль. Прибыв в лагеря, он захотел показать себя полководцем деятельным и строгим: легатов, которые с запозданием привели вспомогательные войска, уволил с бесчестием, старших центурионов, из которых многим оставались считанные дни до отставки, он лишил звания под предлогом их дряхлости и бессилия, а остальных выбранил за жадность и выслуженное ими жалованье сократил вдвое. Однако за весь этот поход он не совершил ничего: только когда под его защиту бежал с маленьким отрядом Аминий, сын британского короля Кинобеллина, изгнанный отцом, он отправил в Рим пышное донесение, будто ему покорился весь остров, и велел гонцам не слезать с колесницы, пока не прибудут прямо на форум, к дверям курии, чтобы только в храме Марса, перед лицом всего сената передать его консулам. А потом, так как воевать было не с кем, он приказал нескольким германцам из своей охраны переправиться через Рейн, скрыться там и после дневного завтрака отчаянным шумом возвестить о приближении неприятеля. Всё было исполнено; тогда он с ближайшими спутниками и отрядом преторианских всадников бросился в соседний лес, обрубил с деревьев ветки и, украсив стволы наподобие трофеев, возвратился при свете факелов. Тех, кто не пошёл за ним, он разбранил за трусость и малодушие, а спутников и участников победы наградил венками. В другой раз он велел забрать нескольких мальчиков-заложников из школы и тайно послать их вперёд, а сам внезапно, оставив званый пир, с конницей бросился за ними и в цепях привёл назад. Участникам этой погони он предложил занять место за столом, не снимая доспехов, и даже произнёс, ободряя их, известный стих Вергилия:

Будьте тверды и храните себя для грядущих успехов.

В то же время он гневным эдиктом заочно порицал сенат и народ за то, что они, между тем как Цезарь сражается среди стольких опасностей, наслаждаются несвоевременными пирами, цирком, театром и отдыхом на прекрасных виллах. Наконец, словно собираясь закончить войну, он выстроил войско на морском берегу, и вдруг приказал всем собирать раковины в шлемы и складки одежд - это, говорил он, добыча Океана, которую он шлёт Капитолию и Палатину. В память победы он воздвиг высокую башню. Воинам он пообещал в подарок по сотне динариев каждому и, словно это было беспредельной щедростью, воскликнул: «Ступайте же теперь счастливые, ступайте же богатые!» После этого он обратился к заботам о триумфе. Не довольствуясь варварскими пленниками и перебежчиками, он отобрал из жителей Галлии самых высоких и, как он говорил, пригодных для триумфа. Триремы, на которых он выходил в океан, было приказано почти все доставить в Рим сухим путём. Но прежде чем покинуть провинцию, он задумал казнить каждого десятого из тех легионов, которые бунтовали после смерти Августа, за то, что они держали в осаде когда-то его самого, младенцем, и отца его Германика. Но, увидев, что солдаты готовятся дать отпор, он бежал в Рим. Возвращаясь, он осыпал сенат угрозами, якобы за то, что ему было отказано в триумфе, а посланцам сената, вышедшим его встречать, ответил громовым голосом: «Я приду, да, приду, и со мною - вот кто», - и похлопал по рукояти меча, висевшего на поясе. Таким образом отменив или отсрочив свой триумф, он с овацией вступил в столицу в самый день своего рождения.

То же мрачное шутовство видно во множестве его поступков. Через залив между Байями и Путеоланским молом, шириной в 3600 шагов, он велел перекинуть мост. Для этого он собрал отовсюду грузовые суда (чем вызвал даже голод, так как не осталось кораблей для подвозки хлеба), выстроил их на якорях в два ряда, насыпал на них земляной вал и выровнял по образцу Аппиевой дороги. По этому мосту он два дня разъезжал взад и вперёд со свитой преторианцев. По мнению многих, Гай выдумал этот мост в подражание Ксерксу, который вызвал такой восторг, перегородив более узкий Геллеспонт. Сенаторов, занимавших самые высокие должности и облачённых в тоги, он заставлял бежать за своей колесницей по несколько миль, а за обедом стоять у его ложа, подпоясавшись полотном, словно рабов. На театральных представлениях он раздал даровые пропуска раньше времени, чтобы чернь заняла места всадников, и потом потешался, наблюдая за их ссорами. На гладиаторских играх он вдруг вместо обычной пышности выводил изнурённых зверей и убогих дряхлых гладиаторов.

Он часто сетовал на то, что правление его скоро сотрётся из памяти, так как не было отмечено ничем величественным - ни разгромом войск, ни голодом, ни чумой, ни пожаром, ни хотя бы землетрясением. Впрочем, как выяснилось, об этом он сокрушался напрасно. Одежда и обувь его часто поражали своей нелепостью. Он то и дело выходил к народу в цветных, шитых жемчугом накидках, с рукавами и запястьями, иногда - в шелках и женских покрывалах, обутый то в сандалии или котурны, то в солдатские сапоги, а то и в женские туфли. Много раз он появлялся с позолоченной бородой, держа в руке молнию или трезубец. Триумфальное одеяние он носил постоянно даже до своего похода.

В роскоши он превзошёл своими тратами самых безудержных расточителей. Он выдумал неслыханные омовения, диковинные яства и пиры - купался в благовонных маслах, горячих и холодных, пил драгоценные жемчужины, растворённые в уксусе. При этом он приговаривал: «Нужно жить или скромником, или цезарем!» Он велел выстроить либурнские галеры в десять рядов вёсел, с жемчужной кормой, с разноцветными парусами, с огромными купальнями, портиками, пиршественными покоями, даже с виноградниками и плодовыми садами всякого рода: пируя в них средь бела дня, он под музыку и пение плавал вдоль побережья Кампании. Сооружая виллы и загородные дома, он забывал про всякий здравый смысл, думая лишь о том, чтобы построить то, что построить, казалось, невозможно. Таким образом, меньше чем за год он промотал колоссальное наследство Тиберия - 2 миллиарда 700 миллионов сестерциев (а по некоторым сведениям даже больше).

Затем он обратился к самым преступным способам, не брезгуя никакими злодеяниями, для того чтобы присвоить себе чужие деньги. Он объявлял незаконными завещания, заставлял покупать за баснословные цены всю утварь, оставшуюся после больших зрелищ, заседая в суде, присуждал к конфискации имущество всех, без оглядки на их вину (говорили, что однажды он одним приговором осудил сорок человек по самым разным обвинениям, а потом похвалялся перед Цезонией, проснувшейся после дневного сна, сколько он дела переделал, пока она отдыхала). Налоги он собирал новые и небывалые: так, он обложил пошлиной все съестные товары, продававшиеся в городе, носильщики платили одну восьмую дневного заработка, проститутки - цену одного сношения. Не останавливался он и перед прямым грабежом. Рассказывали, что однажды он играл в кости с друзьями и проигрался. Тогда он вышел из дворца, увидел двух всадников, велел схватить их и лишить имущества, а затем вернулся и продолжил игру.

Из искусств Гай больше всего занимался риторикой, и действительно достиг больших успехов. Он легко находил слова, и мысли, и нужную выразительность, а голос его доносился до самых задних рядов. Однако с особенной страстью занимался он искусствами другого рода, самыми разнообразными. Гладиатор и возница, певец и плясун, он сражался боевым оружием, выступал в выстроенных им цирках, а пением и пляской так наслаждался, что даже на всенародных зрелищах не мог удержаться, чтобы не подпевать трагическому актёру и не вторить у всех на глазах движениям плясуна. Своего коня Быстроногого он так любил, что построил ему конюшню из мрамора и ясли из слоновой кости, говорят, что если бы Гай не был убит, то непременно сделал бы коня консулом.