Бернгард Келлерман - Пляска смерти

• Название: Пляска смерти
• Автор: Бернгард Келлерман
• Издательство: Правда
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1957

Роман известного немецкого писателя-гуманиста Бернгарда Келлермана «Пляска смерти» рисует приход к власти нацистов и события второй мировой войны. С большой достоверностью воссоздает писатель накаленную атмосферу «третьей империи», показывая жестокое подавление демократических свобод и кровавую расправу со всеми недовольными. Роман «Пляска смерти» вошел в золотой фонд немецкой и мировой антифашистской литературы.

---

«В мое отсутствие, дорогой правительственный советник, вы возьмите в свои руки управление городом!» И он еще считал, что делает Фабиану великое одолжение.

Как ни тяжело это было, а Фабиану пришлось подчиниться. С болью в сердце перебрался он в роскошный кабинет бургомистра с огромным письменным столом, за которым, по рассказам, однажды писал письмо Наполеон. Развеялись, как дым, его мечты о военной славе и почестях.

Все, кто еще мог носить офицерский мундир, ушли на фронт: потери в командном составе наступающей армии были огромны. Сотни офицеров запаса отправились на поле битвы, только он был забыт! Эгоистическое желание отличиться, руководившее Таубенхаузом, обрекло его, Фабиана, на прозябание в этом городе, где Таубенхаузу не приходилось рассчитывать на отличия. Утешения Клотильды, уверявшей, что его пост не менее важен, чем пост артиллерийского офицера, мало помогали ему примириться с судьбой.

Откровенно говоря, он скучал в своем великолепном кабинете. Большую часть рабочего дня он проводил над картой России, нанося на нее пометки красным и синим карандашом. Дел по управлению городом становилось все меньше и меньше, любой старик – городской советник мог бы с успехом справиться с ними. Бюро реконструкции тоже почти прекратило свою работу. Даже городской архитектор Крит сумел устроиться так, чтобы пожинать лавры на востоке. Ему поручили строительство гостиниц в польских городах, а также в Смоленске и в Киеве, еще не занятом немецкими войсками. И он на днях уехал туда со штатом из двадцати человек чертежников и архитекторов.

В городе осталось мало мужчин. Все, кто мог носить оружие, ушли на фронт или в казармы для обучения. Школьные учителя были мобилизованы, чиновники мобилизованы, продавцы, каменщики, плотники, ремесленники, шоферы – все исчезли. Их места заняли женщины.

Наступил день, когда и Глейхен пришел прощаться к Вольфгангу. Даже его, седого старика, не забыли.

– Меня призвали, – сообщил он с полным спокойствием, но его суровые глаза сверкали исподлобья, как всегда, когда он был сильно взволнован. – Жаль, очень жаль! Как раз теперь мы задыхаемся от множества неотложной пропагандистской работы! Завтра вечером отходит мой поезд. Я обученный пехотинец, быть может, это вам известно. Я лично давно позабыл об этом.

– А ваша больная жена? – спросил Вольфганг.

Глейхен усмехнулся.

– Слава богу, она отнеслась к этому очень спокойно. Она знает, что поставлено на карту. Ухаживать за ней приехала племянница, да и мальчик останется при ней.

– Не тревожьтесь, Глейхен, – сказал Вольфганг, – я тоже буду наведываться к вашей жене. Ведь я часто бываю у Фале в Амзельвизе. А вас, дорогой друг, прошу завтра прийти ко мне отобедать. По крайней мере мы достойным образом отметим наше прощание. Вечером я вас провожу на вокзал.

Глейхен поблагодарил и пожал Вольфгангу руку.

– Может быть, война кончится раньше, чем мы все ожидаем, – произнес он. – Ваш брат, наш новый бургомистр, сказал одному коллеге, тоже призванному, что война к осени будет закончена и Россия рухнет, как карточный домик. Но мы знаем, чего стоит эта пропаганда!

Вольфганг рассмеялся:

– Мой брат принадлежит к числу дураков, которые верят в то, о чем мечтают. А вы, Глейхен, что вы сами думаете на этот счет?

Глейхен помолчал, улыбнулся и, покачав головой, заметил:

– Ваш брат – офицер запаса. А офицеры запаса еще почище кадровых. И мы ведь с вами часто говорили о том, что германский народ безнадежно отравлен хмелем войны. Как же мог ваш брат устоять против массового психоза? Вы спрашиваете, что думаю я? Теперь у меня снова появилась надежда. Я, больше чем когда бы то ни было, убежден, что поход в Россию – это конец «тысячелетней империи». Русские армии в последние дни перестали отступать и начинают показывать свои когти! – Он уверенно улыбнулся.

Уже стояла глубокая зима, когда Гарри приехал на три дня в отпуск, перед тем как отправиться на фронт. Гарри стал стройным молодым человеком, и офицерская форма сидела на нем так, словно он в ней родился. Ему едва минуло восемнадцать лет, и Клотильда любила ходить с ним по магазинам на Вильгельмштрассе.

Фабиан вынужден был удовлетворить ее просьбу и надеть свой капитанский мундир, так как она хотела сфотографировать отца и сына в военной форме. Фотография получилась отличная, и Клотильда была очень горда. Снимок даже появился в последнем приложении к «Беобахтер» с подписью: «Гаранты победы».

Однажды ветреным вечером Фабиан проводил Гарри на вокзал; поезд был переполнен офицерами и солдатами.

– Прощай, папа! – крикнул ему Гарри из окна, когда поезд тронулся. – Теперь я совершенно счастлив!

XI

Задушевный смех и былая жизнерадостность снова вернулись к Марион. Она ходила по городу в беззаботном, веселом настроении. Аресты и высылки евреев продолжались, и Марион знала об этом, но когда-нибудь должна же кончиться эта ужасная война, и тогда все снова войдет в колею. Она ежедневно по нескольку часов работала в школе, в послеобеденное время давала уроки иностранных языков еврейским детям и читала, читала. Чего только не довелось ей прочитать за эти годы! Так шло время, Марион не отчаивалась. Постепенно к ней вернулось хладнокровие, душившие ее вражда и презрение притупились, она стала снисходительнее, благоразумнее.

Вначале она приходила в неистовство и проливала горькие слезы, когда ее вчерашние знакомые и друзья отворачивались от нее, когда ее поклонники, воспитанные, образованные молодые люди, готовые все отдать за ее благосклонный взгляд, вдруг начали уклоняться от встреч с нею. Она краснела от стыда! Какие безвольные, жалкие людишки! Бывали недели, когда она изнемогала от горя. Разве не ужасно, что судьба вдруг лишила ее друзей, товарищей?

Она изверилась бы в немецком народе, если бы не оставалось еще много людей, – да, да, их было совсем не мало! – которые нисколько не изменились. Например, фрау Беата Лерхе-Шелльхаммер и Криста, как и прежде, навещали ее в Амзельвизе.

Каждую неделю Криста заезжала за ней в школу, и девушки на долгие часы отправлялись за город, «чтобы Марион подышала свежим воздухом и не хандрила». Профессор Вольфганг Фабиан тоже продолжал бывать в Амзельвизе. Позднее стал часто заглядывать к ним и учитель Глейхен, «чтобы сыграть с медицинским советником партию в шахматы». Глейхен и Марион обучил шахматной игре, и она была счастлива, когда этот суровый на вид, молчаливый человек в беседе с нею постепенно преображался и в конце концов стал относиться к ней с полным доверием. Ах, он рассказал ей тысячу вещей, о которых она, если бы не он, так никогда бы и не узнала! Откуда ей было знать о разложении национал-социалистов, об их продажности и бесстыдной лживости? Откуда ей было знать, какие гигантские силы мобилизованы против Германии? Об огромных флотах, воздушных эскадрах, армиях? Глейхен был осведомлен обо всем и во все посвящал ее. Его больная жена лежала в кровати и дни и ночи слушала передачи по радио из-за границы. Марион была поражена, узнав, что миллионы немцев ненавидят национал-социалистов, как чуму. Сам Глейхен презирал этот коричневый сброд и в своем фанатизме был еще неистовей, чем Марион.

– Мужество и терпение, терпение и мужество, фрейлейн Марион! – говорил он. – Вот увидите, весь мир восстанет против этой банды.

Есть, значит, и такие немцы! Эта мысль была отрадой для Марион. Теперь ее глубоко волновало то, что седоголового Глейхена отправляют на фронт.

Каждую неделю Марион навещала больную фрау Глейхен и очень подружилась с ней.

Нет, не так уж все безнадежно! Амзельвизские садоводы и крестьяне были так же приветливы и услужливы, как прежде. Марион все отчетливее сознавала, что только некоторые слои народа, и прежде всего развращенная молодежь, выказывают ненависть к евреям; «чернь и юношество, натасканное травить людей», – как говорил Глейхен, и это сознание вселяло в нее бодрость и надежду.

Время от времени случалось и что-нибудь неожиданно приятное. Так, ее прежний поклонник, юный Вольф фон Тюнен, награжденный Рыцарским крестом, на глазах у всех радостно приветствовал ее на Вильгельмштрассе и проводил через весь город. Конечно, капитан с Рыцарским крестом мог вести себя как ему угодно. Но все-таки это было нечто, и Марион в тот день чувствовала себя счастливой.

Бодрое настроение Марион объяснялось еще и другой причиной, о которой никто не подозревал. Большая тяжесть спала с ее души: гаулейтер забыл о ней. По-видимому, он больше ею не интересовался, и Марион вздохнула с облегчением. Ей было известно, что сначала он был в России, потом ездил по политическим делам в Бухарест и, наконец, много месяцев провел в Риме. В город он наведывался очень редко и оставался в нем несколько дней, не более. Однажды он передал ей привет через ротмистра Мена, в другой раз прислал букет великолепных красных роз, которые мамушка тут же выкинула на помойку, как будто они были отравлены. Больше она о нем ничего не слышала и благодарила за это судьбу.