Николай Лесков - Заячий ремиз (Наблюдения, опыты и приключения Оноприя Перегуда из Перегудов)

• Название: Заячий ремиз (Наблюдения, опыты и приключения Оноприя Перегуда из Перегудов)
• Автор: Николай Лесков
• Жанр: Русская классическая проза

---

Лесков Николай Семенович Заячий ремиз (Наблюдения, опыты и приключения Оноприя Перегуда из Перегудов)

Н.С.Лесков

Заячий ремиз

Наблюдения, опыты и приключения Оноприя Перегуда из Перегудов

Встань, если хотишь, на ровном месте

и вели поставить вокруг себя сотню

зеркал. В то время увидишь, что един твой

телесный болван владеет сотнею видов, а

как только зеркалы отнять, все копии

сокрываются. Однако же телесный наш

болван и сам есть едина токмо тень

истинного человека. Сия тварь, будто

обезьяна, образует яйцевидным деянием

невидимую и присносущную силу и божество

того человека, коего все наши болваны

суть аки бы зерцаловидные тени.

Григорий Сковорода.

КРАТКОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ

По одному грустному случаю я в течение довольно долгого времени посещал больницу для нервных больных, которая на обыкновенном разговорном языке называется "сумасшедшим домом", чем она и есть на самом деле. За исключением небольшого числа лиц испытуемых, все больные этого заведения считаются "сумасшедшими" и "невменяемыми", то есть они не отвечают за свои слова, ни за поступки.

Приходя сюда с тем, чтобы видеть одного из таких больных, я незаметно перезнакомился и со многими другими, между которыми были люди интересные - в том отношении, что помешательство их было почти неуловимо, а между тем они несомненно были помешаны. Между прочими таков был чрезвычайно трудолюбивый, а притом и очень веселый и разговорчивый старик в бабьем повойнике, по имени Оноприй Опанасович Перегуд из Перегудов. Начальство заведения, прислуга и все больные звали его "Чулочный фабрикант", потому что он во всякое время, когда только не ел и не спал, постоянно вязал чулки и дарил их бедным. Кличкою "Чулочный фабрикант" он нимало не обижался, а даже был ею доволен и находил в этом свое призвание. Он был всеобщий друг и фаворит, его не обижал даже "Король Брындохлыст", сумасшедший человек огромного роста и чудовищной силы, который ходил в короне из фольги и требовал ото всех знаков раболепного почтения, а непокорным ставил подножки и давал затрещины. С Перегудом он проделал это только один раз в первый день его прибытия, а затем никогда этого не повторял и даже ограждал его, как своего "верноподданного болвана" и "лейб-вязалыцика". О причине их дружбы с королем Брындохлыстом еще раз будет упомянуто в своем месте этой истории.

От роду Перегуду было лет за шестьдесят; он был "очень здоров", крепкого сложения, "присадковатой фигуры" и "круглого лица", "як добра каунка", то есть арбуз. Он происходил из мелкопоместных дворян, которых в Перегудах числилось большое изобилие. Попервоначалу он не приготовлялся для вязанья чулок, а даже "урвал себе самое необыкновенное образование" и "исполнял необыкновенный долг службы свыше всякого воображения". Во всем этом Перегуд столько самого себя превзошел, что даже, наконец, "сам для себя стал непонятен и удивителен". По убеждениям он был "частию честолюб, а частию консерватор", а в жизни "любил тишноту" и чтобы "никто один другому не смел позу рожи показывать". И при таких своих дарованиях Оноприй Опанасо-вич Перегуд "всеудивительно себя превознес посредством "Чина явления истины" и потом "сам же - себя жесточайше уменьчтожил". Произошло это удивительно и печально, но Перегуд на то не роптал, ибо все это "походило от собственной его удивленной природы". А природа его была такова, что он еще в детстве своем бегал сам за собою вокруг бочки, настойчиво стараясь сам себя догнать и выпередить. Естественно, что человеку с таким настроением в конце концов не могло быть покойно, и дело дошло до того, что после многих стараний Перегуду удалось сделаться жильцом сумасшедшего дома, где он и изложил в общеинтересных и занимательных беседах предлагаемую вслед за сим повесть.

Но прежде чем передавать повесть Перегуда, прошу позволения сказать нечто о месте, где он жил и действовал, а также об его происхождении.

I

В одной из малороссийских губерний есть очень большое и красивое село Перегуды. По мнению сведущих людей, это село давно бы надо уже переименовать в местечко или даже можно было бы объявить его и городом; но только это нельзя сделать, потому что "против сего есть заклятие от старого Перегуда". А кто такой был старый Перегуд? Это надо помнить, потому что он был когда-то человек очень важный - "казацкая старшина" и лыцарь; он лихо командовал полком, и звали его Опанас Опанасович. В честь его и теперь все его внуки и правнуки, которые носят фамилию Перегуды или Перегуденки, непременно потрафляют так, чтобы их дети мужеского пола были или Опанасы, или по крайней мере хоть Опанасовичи.

Такая уже "поведенция", щоб молодое дитя всегда звалось "у дiдову честь", ибо "дiд того стоил".

- Я вам про него отлично могу все рассказать, - говорил, сдвигая на затылок колпак, Оноприй Перегуд и рассказывал длинную историю, из которой я подам только любопытнейшие извлечения.

Прошу меня не осудить за то, что здесь его и мои слова будут перемешаны вместе. Я допустил это для того, чтобы не все распространять так пространно, как говорил на гулянках Оноприй Перегуд. Многое, по его мнению важное, на самом деле мне казалось неважным и опущено, как совершенно не идущее к делу, или же изложено кратче моими словами, причем вся суть событий сохранена, а откинуты повторения и другие приемы многословия мечтательного маньяка, через которые рассказ его был бы не свободен от длиннот и через то непременно утрачивал бы интерес.

II

Полковник Опанас Опанасович, или, как принято говорить, "старый Перегуд", сам и основал село Перегуды. Сначала здесь ничего не было, а потом стоял только млын, или по-российски "мельница". Знаете, песенку по-малороссийски спивают: "був да нэма, да поiхав до млына", а кацапы поют: "было да нетути, и поехал на мельницу..." Преглупая кацапузия, а все непременно норовит везде на свой фасон сделать! Ну да ладно! А потом еще позже около млына стал Перегудов хутор, а еще позже, как божиим произволением люди понарожались и население умножилось, то уже стало и село. Вот тогда дiд Опанас закрутил себе чуб и стал навыдумливать: нарыл прудов, насажал рыбы с Остра и завел баштаны да огороды и как стал собирать жинок и дiвчат на полотье, то за их помочью, - пожалуйте, - еще больше людей намножил, и стало уже так много христиан, что, как хотишь, а довелось построить для них и церковь и дать им просвещенного попа, чтобы они соблюли закон христианский и знали, какой они породы и чем их вера лучше всех иных вер на свете. Иначе они не могли бы себя содержать в оообливости без различия с литвою и ляхами, а наипаче с лютерами и жидами. Старый Перегуд все и сделал, что было надобно, и ничего за ним не стояло: он срубил и церковь с колокольнею и привез откуда-то попа Прокопа всем на заглядение, ибо это был человек самого превосходного вида: рослый, пузатый и в красных чоботах, а лицо тоже красное, як у серафима, а притом голос такой обширный, что даже уши от него затыкали.

Старый пан Опанас был уж такой человек, что если он что-нибудь делал, то всегда делал на славу; а как он был огромный и верный борец за "православную веру", то и терпеть не мог никаких "недоверков" - и добыл в Перегуды такого отца, который не потерпел бы ни люторей, ни жидов, ни - боже спаси - поляков. Если совсем правду сказать, то оба они не очень-то уважали и господ москалей и даже постоянно не иначе их называли, как "чертовы дети", но, чтобы не накликать этим к себе "москаля на двор", - они в открытую борьбу с москалями не вступали, а только молилися тихо ко господу, щобы их "сила божа побила".

В обхождении с властными людьми дедушка Опанас был весьма благоискусен, особенно с теми, которые этого стоили; но при этом оставаясь с людьми одной своей "верной природы", Перегуд не скрывал, что он искренно поважал только одно доброе казачество, и для того хранил до них такую верность и вежливость, что завладел всею перегудинскою казачиною и устроил так, что все здешние люди не могли ни расплыться по сторонам, ни перемешаться глупым обычаем с кем попадя. Опанас Опанасович закрепостил их за собою и учинился над ними пан, еще где до Катериных времен! Так это сделал Перегуд еще при той казацкой старине, про которую добрые люди груди провздыхали и очи проплакали. И сделал он все это за помощию старшин так аккуратно, что все перегудинские казаки и не заметили, "чи як, чи з якого повода" их стали писать "крепаками", а которые не захотели идти для дiдуси на панщину, то щобы они не сопротивлялися, их, - пожалуйте, - на панском дворе добре прострочили, некоторых российскими батогами, а иных родною пугою, но бысть в тiх обоих средствах и цiна и вкус одинаковы. Но, а как это новым перегудинским крепакам, однако, все-таки еще не нравилось, то, чтобы исправить в них поврежденные понятия и освежить одеревенелый вкус, за дело взялся поп Прокоп, который служил в красных чоботах и всякую неделю читал людям за обеднею то "Павлечтение", которое укрепляет в людях веру, что они "рабы" и что цель их жизни состоит в том, что они должны "повиноваться своим господам". А чтобы это было крепко на веки веков, произошло то заклятие, которое не дозволяет селу Перегудам переименоваться ни в торговое местечко, ни в город.