Роберт Пейн - Ленин. Жизнь и смерть

• Название: Ленин. Жизнь и смерть
• Автор: Роберт Пейн
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-235-02456-7

Изданная в Великобритании в 1964 году, эта книга, переведенная на многие языки, до сих пор является одной из самых популярных биографий В. И. Ленина за рубежом. Свою главную задачу Р. Пейн видел в том, чтобы написать историю «сломленного, измученного, невероятно щедро одаренного природой человека, единственного в своем роде, которого без колебаний можно назвать политическим гением». Удалось ли автору достичь цели? Теперь, с выходом книги на русском языке, судить об этом может не только зарубежный, но и отечественный читатель.

В творческом наследии Р. Пейна немало и других интересных биографий. Эта книга — дебют Роберта Пейна в России. Книга иллюстрирована черно-белыми фотографиями.

---

О внутреннем состоянии Ленина на II съезде мы можем судить, вглядываясь в дошедшие до нас краткие записи и суммирующие замечания, которые он делал, слушая выступления товарищей. На вид — просто каракули. На первой страничке разворота в верхней части слева он шесть раз выводит слово «береза», четыре раза печатными буквами и два раза прописью. Буквы набегают друг на друга, сливаются; он раздражается, затушевывает их; видно, что-то омрачает его. Вот уже три года он не был в России. Безотчетно в его сознании возникает образ березы, но он тут же гонит его от себя. Повторяясь, слово «береза» образует внутреннее пространство на бумаге, и оно заполняется отрывочными фразами, имеющими, на наш взгляд, глубокий смысл.

О внутреннем состоянии Ленина на II съезде партии мы можем судить по этим записям.

Читаем:

«№ 1 (не эластично)

сужение круга и широта

твердость и чистота

идейная группировка

„наши партийные организации

должны быть организации профессиональных революционеров“».

Под этими строчками слово «вред», трижды подчеркнутое, с отходящей от него жирной стрелкой, указывающей на какую-то мысль, сформулированную на правой странице разворота; синим карандашом начерченные прямоугольники и ромбы, возможно, являются геометрическими ассоциациями слов «твердость и чистота». На правой странице он записывает отрывки услышанных им чужих фраз. Но гораздо интереснее фрагменты его собственных мыслей. Он записывает:

Последнее слово, так же как и слово «вред», подчеркнуто трижды.

А еще на одной из страничек его пометок к съезду он дает такую характеристику Троцкому, причем буквально в нескольких словах:

И дальше:

Эти странички беглых записей, сделанных рукой Ленина, выявляют для нас его внутренний мир нагляднее всех его трудов. Тут мысль обнажена до предела, до знака: стрела-гарпун — он должен разить; нужна твердость — он заштриховывает фигуры синим; очень важно — подчеркивает тремя упрямыми линиями. Возникает портрет человека, сосредоточенного на мысли затянуть узел, в данном случае на горле партии. Вот, например, слово «круг» в верхнем углу на левой странице, а под ним: «сужение круга», выведенное более жестким, колючим почерком. Это его воля в графическом воплощении. Как говаривал Троцкий, Ленин был из тех, кто любит гнуть подковы. Из такого теста получаются Робеспьеры, заметил как-то Плеханов.

На II съезде партии Ленин фактически уничтожил двух своих верных соратников — Мартова, человека тонкой души, еврейского интеллигента, ближайшего товарища по работе, какого у него больше не будет (эту пустоту восполнит Троцкий, но только отчасти); и Веру Засулич, свою покровительницу, благословившую его как наследника нечаевских идей. Ни Мартов, ни Вера Засулич так до конца и не оправились от этого удара. Крупская ничуть не преувеличивала, когда писала в своих мемуарах, что Вера Засулич чувствовала, будто получила смертельный удар. Оставить «Искру» для нее значило еще больше оторваться от России, окончательно увязнуть в трясине русской эмиграции. Дело было не только в уязвленном самолюбии; для нее это было вопросом жизни и смерти. Между тем «Искру» стали редактировать трое: Плеханов, Аксельрод и Ленин.

Ленин эпохи II съезда, зубами и когтями сражавшийся за власть, в сущности, был тяжело больным человеком. Крупская свидетельствует, что в то время, когда съезд заседал в Лондоне, Ленин совсем не спал, а поначалу, еще в Брюсселе, с трудом заставлял себя принимать пищу. Многие, кто общался с ним в те дни, отмечали его нервозность, нездоровый цвет лица; их неприятно поражало то, как он грубо перебивает товарищей, постоянно переходит на крик. Думается, он отлично отдавал себе отчет в том, что вел себя недостойно. Но он шел напролом — ему надо было подчинить, подмять под себя съезд, и ему и в голову не приходило отказаться от завоеваний, доставшихся ему такой позорной ценой.

У Ленина был целый месяц после съезда, когда он имел возможность, изучив стенограммы заседаний, осмыслить свою роль на съезде. За это время он составил дневник съезда и написал с десяток статей, в которых касался мелких проблем, обсуждавшихся на съезде. После чего он окончательно подвел итоги II съезда в своей новой книге «Шаг вперед, два шага назад». В ней он подробно объяснял мотивы своих выступлений и одновременно защищался от «щипков» и «придирок» оппонентов. В основном тексте книги вы не найдете и следа его сомнений в своей правоте. Зато в многословных примечаниях и сносках он все-таки нехотя, через силу, пытается оправдаться, хотя тут же «прикладывает» своих противников. Однако чувствуется, что совесть его все-таки беспокоила.

Во время споров, разгоревшихся вокруг газеты «Искра», Ленин в недопустимо грубой форме выступал против Мартова, который потом горько упрекал его за это. В одной из сносок Ленин делает попытку извиниться, но она так и остается только попыткой: «Ленин вел себя, — употребляя его же выражение (Мартова. — О. Н.), — бешено… Верно. Он хлопал дверью. Правда. Он возмутил своим поведением… оставшихся на собрании членов. Истина. — Но что же отсюда следует? Только то, что мои доводы по существу спорных вопросов были убедительны и подтверждались ходом съезда. В самом деле, если со мной оказалось все же, в конце концов, девять из шестнадцати членов организации „Искры“, то ясно, что это произошло несмотря на зловредные резкости, вопреки им. Значит, если бы не было „резкостей“, то может быть еще больше, чем девять, было бы на моей стороне. Значит, тем более убедительны были доводы и факты, чем большее „возмущение“ должны были они перевесить».

Создается впечатление, что агрессивность Ленина на съезде была намеренным, вполне сознательным маневром, своего рода шоковой терапией, этаким террористическим актом, — как он их хорошо всех знал! — и он провел его со всей присущей ему ловкостью и упорством.

Разумеется, Мартов возразил Ленину, обвинив его в «бонапартизме худшего сорта», на что Ленин, отвечая ему, дал следующее определение «бонапартизму»: «…Это понятие… означает приобретение власти путем формально законным, но по существу дела вопреки воле народа (или партии)». А дальше он заявляет: не может быть и речи о том, что он (Ленин) захватил власть вопреки воле народа и партии; наоборот, одержанная им победа явилась выражением воли партии. Бонапартизм был еще слабым обвинением по сравнению с тем, в чем его обличали товарищи по партии. «Заряды посыпались градом, — пишет Ленин. — Самодержец, Швейцер, бюрократ, формалист, сверхцентр, односторонний, прямолинейный, упрямый, узкий, подозрительный, неуживчивый… Очень хорошо, друзья мои! Вы кончили? У вас больше ничего нет в запасе? Плохи же ваши заряды…»

Но если заряды и впрямь были так плохи, то почему же он то и дело возвращается к этой теме, словно обвинения товарищей не дают ему покоя? Видно, его задели за живое. Он чувствовал, что в чем-то они правы, или по крайней мере понимал, что все вышло не так, как надо. В другой сноске к книге «Шаг вперед, два шага назад» он приводит свой разговор с одним из делегатов съезда и какую он, Ленин, дал отповедь этому самому делегату:

«Не могу не вспомнить по этому поводу одного разговора моего на съезде с кем-то из делегатов „центра“. „Какая тяжелая атмосфера царит у нас на съезде!“ — жаловался он мне. — „Эта ожесточенная борьба, эта агитация друг против друга, эта резкая полемика, это нетоварищеское отношение!..“ „Какая прекрасная вещь — наш съезд!“ — отвечал я ему. — „Открытая, свободная борьба. Мнения высказаны. Оттенки обрисовались. Группы наметились. Руки подняты. Решение принято. Этап пройден. Вперед! — вот это я понимаю. Это — жизнь. Это — не то, что бесконечные, нудные интеллигентские словопрения, которые кончаются не потому, что люди решили вопрос, а просто потому, что устали говорить…“

Товарищ из „центра“ смотрел на меня недоумевающими глазами и пожимал плечами. Мы говорили на разных языках».

Крупская, ссылаясь в своих воспоминаниях на приведенный выше отрывок, выразилась так: «В этом весь Ленин». Да нет, тот делегат был ему на один зуб. Где же тут победа в споре? А вот в чем он действительно был большой мастер, так это в «сужении круга». Он смог превратить революционную партию в централизованную, беспощадную организацию; с помощью словечка «расхождение», пожалуй, одного из самых страшных придуманных им ярлыков, он изживал из партии неугодных ему людей, обрекая их на небытие. Ему ничего не стоило унизить, оскорбить человека прямо в лицо, а потом поражаться, почему человек от него отвернулся. Почти на половине страниц своей книги он разносит Мартова, причем не выбирая выражений, а потом искренне удивляется: и чего это Мартов на него в обиде? Беда в том, что всю жизнь в нем боролись два начала — холодная немецко-скандинавская кровь и горячая кровь чувашских предков. В его характере слились эти два качества — он мог ранить людей ледяным презрением, при этом испытывая к ним горячую, пылкую любовь. Да, он был способен на глубокую привязанность и теплоту.