Владимир Лапенков - История нетрадиционной ориентации. Легенды и мифы всемирной истории.

• Название: История нетрадиционной ориентации. Легенды и мифы всемирной истории.
• Автор: Владимир Лапенков
• Издательство: Яуза
• Жанр: История
• Год: 2006
• ISBN: 5-9764-0009-4

Параллельно с официальной историей всегда существовала другая — маргинальная, воинственно-полемическая, остервенело опровергающая самые устоявшиеся и общепризнанные факты.

«Серьезные» историки брезгливо обходят эти сенсационные гипотезы стороной. А зря. Химеры общественного сознания — интереснейший предмет для исследования.

Автору этой книги удалось собрать что-то вроде кунсткамеры самых диковинных, самых уродливых и причудливых исторических легенд и мифов «нетрадиционной ориентации».

«Арийская прародина» и «Велесова книга», легендарная Атлантида и таинственная Шамбала, поиски Святого Грааля и мифической Гипербореи, загадки начальной истории Руси и «шумеро-казацкие веды», новое русское язычество и последняя тайна Сиона — самые скандальные, самые спорные исторические гипотезы, самые неожиданные доводы и разоблачения в новой сенсационной книге В. Лапенкова. Не пропустите!

---

В то же время вряд ли стоит придумывать себе дополнительные трудности. Я имею в виду, в первую очередь, варягов и русь. Время легендарного «призвания» варягов — это время реального освоения военно-торговых путей из Балтики в заморские южные земли, «из варяг в греки» и «в арабы» (Сёркланд, Земля Сорочииская). Ладога с VIII в. — главный транзитный пункт, связывающий оба этих пути с прибалтийскими странами и Севером Европы.

Противники скандинавского происхождения руси ссылаются на то, что такого «племени» в истории северных народов не зафиксировано. Правильно. Так же, как изначально не существовало племени викингов, норманнов, аскеманнов, аль-маджусов или «племени» пиратов. Да и могла ли — там и тогда — некая народность подчинить себе международную торговлю, не имея даже государственного устройства? Ответ очевиден. Поэтому термин «русь», они же «варяги», мог быть только соционимом, и, следовательно, за ним скрывались воины, мореплаватели и купцы различных национальностей, объединенные одной, вполне функциональной и исторически обоснованной целью. И Нестор здесь выразился достаточно определенно — «сице бо звахоу Варягы Русью».

Заметно, кстати, что топонимы, образованные от этих терминов (а также от более первичного «варанг»[107]), в основном расположены вдоль упомянутых водных путей, от Черноморского Понта и вплоть до берегов Англии и Франции[108].

Западные славяне были такими же воинами и пиратами, как и скандинавы. Но все же, как мы знаем из истории, последние «отметились» в плане дальних военных походов немного более ярко, и нет ничего удивительного, что полиэтничная русь, «под чутким скандинавским руководством», захватила торговые водные «артерии», по которым на юг отправляли меха, мед, воск и рабов, а на север шли партии с предметами роскоши и — главное — с серебром… Дирхемы! Дирхемы! Дирхемы!..

При непрекращавшейся экспансии саксов, франков, данов и бесконечных внутриславянских войнах вести о свободных землях на Востоке, да еще близ «серебряного пути», должны были сильно воздействовать на активное славянское население. И вот словено-свеонская интернациональная орда «солдат удачи», под покровительством своих дружинных богов Перуна и Велеса[109], прочно захватывает земли балтофинских племен, находящихся по большей части еще в первобытном состоянии. Хотя, несмотря на неизбежную борьбу за первенство, чему есть недвусмысленные археологические свидетельства, есть свидетельства и того, что некоторые северные финские племена сменили районы местожительства, приблизившись к Ладоге. Этносы вполне приспособились друг к другу именно на социальной почве. Та же работорговля не могла осуществляться без участия местных племенных элит: элиты всегда торгуют своим народом.

Вероятный приход словен «с моря» имеет еще одно подтверждение. Если присмотреться к археологической карте Приильменья, на которой отмечены словенские сопки, открывается интересный факт: хорошо заметно их распространение от устья Волхова у Ладоги на юг к Ильменю и далее — вширь по малым рекам. Трудно представить себе обратную картину их распространения, наподобие кинокадров с разбитой чашкой, вновь собирающейся из осколков.

Словене, пришедшие со скандинавами, надолго сохранили и вечевую традицию «свободных бондов», и экспансионистский запал ушкуйников (ср. образ Васьки Буслаева, имеющий свою параллель в «Саге о Боси»).

Иное происхождение у псковско-смоленских и полоцких кривичей: они тоже явно пришли с Запада, но сухопутным путем, вместе с балтами (на балто-финскую территорию). Исторически их можно связать с прибалтийскими вендами из устья Немана, а само их имя имеет прямое отношение к балтскому жреческому роду Криве-Кривайтиса. Таким образом, с южных берегов Балтийского моря на восток двинулись две волны славян: кривичи, построившие Смоленск, Полоцк, Витебск, Псков, и словене, создавшие Новгород; не считая радимичей и вятичей, которые «пришли от ляхов».

Итак, Русь сама себя «призвала», и «призывала» не один раз, от «воеводы» Бравлина до Олега Вещего. Первая половина IX в. — эпоха «ярости норманнов». 830-е гг. — опустошение Фрисландии, 841 г. — сожжен город Руан, 842 г. — разгром Квентовика (Кале), 843 г. — опустошение Нанта, 844 г. — нападения на Лиссабон и Севилью, 845 г. — взятие Гамбурга и Парижа, около 860 г., или немного раньше, сожжена Ладога (ср. летописное «изгнание варягов»; из чего, кстати, можно сделать вывод, что создатели ПВЛ могут ошибаться, по-своему трактовать и «фильтровать» факты, но они не лгут). Однако, несмотря на разрыв в несколько лет, трансторговый путь не мог быть заброшен или отдан на усмотрение местным племенам.

В результате этих процессов возникла некая специфическая цивилизация — поверх континентальных народов и гособразований — своего рода талас-сократил, объединившая в одном экономическом интересе скандинавов, балтов, финнов, славян, волжских булгар, хазар, евреев[110], арабов и западных европейцев. В такой ситуации Киев не мог больше оставаться в роли периферийного западного данника хазар или их степных союзников. Но и степняки, далекие от морского и торгового образа жизни, должны были уступить славянские земли тем, кто в них больше нуждался. Уступить, что называется, прогрессу. Эпоха культурной изоляции и провинциализма для Киева закончилась.

Далее заработала объективная историческая логика. На одном торговом пути нечего делать двум государственным образованиям. Ладога, Новгород, Северная Русь, а с другой стороны Русь Киевская были обречены на единство. (В таком контексте можно использовать и не до конца корректный термин Прицака — «торговая компания Русь».) В этом же геополитическом ключе решилась и «широтная» проблема конкуренции Киева и Коростеня: несмотря на то, что Коростень изначально был явно сильнее, он был обречен ввиду своего маргинального положения на днепровском пути.

Однако «континентальные» реалии Восточной Европы не только никуда не делись, но и набирали силу. С VIII в. потепление климата и усиление влажности привели к более интенсивному освоению пашенных земель, вызвали демографический взрыв, дальнейшее расселение земледельческих народов и возникновение новых городов на былых охотничьих территориях. Русь явно перерастала рамки транзитного образования. Ранние варяги ославянились, поздние становились служилым войском, наемниками, купцами, чиновниками и полностью ассимилировались[111].

Святослав, со своими космополитическими планами и языческими взглядами, шел против течения истории и, независимо от личной доблести, обречен был на гибель. Видимо, первым это понял «старый» Свенельд, сумевший сохранить себя и свой род при нескольких поколениях великих князей. Кстати, понятное стремление летописцев-идеологов придать правящей династии необходимый («виртуальный») международный блеск и статус как раз и доказывает отсутствие у нее, как и у всякой пиратской вольницы, «голубой крови» и реальных прав на аристократическое положение. И то, что сами династы ясно отдавали себе в этом отчет, объясняет (и акцентирует) их матримониальные связи с побежденными, но «славными» Амалами.

Итак, мы остановились на том, что талассократия («Море») была «преодолена» континентализмом («Сушей»). На этом фоне экспансия новых степных народов (печенегов, торков и половцев) сыграла немаловажную роль в смене геополитической парадигмы на Руси, оторвав ее от непосредственного выхода к южным морям. Но сама идея талассократии не была забыта, став элементом литературного дискурса. Наиболее ярко она выражена в «Слове о полку…», где автор вдохновенно воспевает былые «жирные времена» и мелкий, хищнический, по сути, поход князя Игоря, из-за идеи, которую автор вкладывает в это событие. Разгромить «Поле», «поискать града Тьмутороканя… испити шеломомь Дону», вновь заставить служить себе «земли незнаемы».

В данном контексте можно еще раз вспомнить о «готских девах» и предложить еще одно прочтение. Именно девы, т. е. подруги, невесты, наложницы русов, звенят подаренным златом. Степняки разорвали связь Руси с Причерноморьем и Приазовьем, и девы теперь «лелеют месть Шаруканю». Действительно, злато теперь достается половчанкам — и в результате грабительских походов самих половцев, и в качестве платы за военные союзы, и, наконец, в качестве приданого. Да и сами степняки уже властвуют над территорией, на которой когда-то царили аланы и русы, готы и амазонки…

Из всех консервативных романтиков автор «Слова» самый проникновенный, и на его стороне была своя правда: лишенная «морской идеи», Русь сразу перестала быть функционально единой, перешла в состояние бесконечных внутренних дрязг (оборотная сторона свободы). Впрочем, элита сохранила худшие, пиратские черты талассократии, только проявлялись они уже на собственном, «континентальном» народе, поэтому же, чисто психологически, ничто не мешало ей не только воевать со Степью, но и объединяться с нею. Объединяться в главном — в дележе добычи.