Альваро Кункейро - Записки музыканта

• Название: Записки музыканта
• Автор: Альваро Кункейро
• Издательство: Радуга
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 1990
• ISBN: 5-05-002556-7

Книга представляет российскому читателю одного из крупнейших прозаиков современной Испании, писавшего на галисийском и испанском языках. В творчестве этого самобытного автора, предшественника «магического реализма», вымысел и фантазия, навеянные фольклором Галисии, сочетаются с интересом к современной действительности страны.

_{Художник Е. Шешенин}

---

— А от меня Семь Жилетов требовал, чтобы я пробирался в дома и осматривал все комнаты и прочие помещения, не пропуская ни одного закутка, и для этого дал мне короткий плащ с рукавами, который достал из дорожного саквояжа, в этом плаще мне легко было выполнять его поручение, потому что, надев плащ, я становился невидимым. Сам он не мог воспользоваться плащом из-за того, что слишком растолстел, раздался в боках и в пузе, и не мог его на себя напялить. Вот это была работенка по мне! Во всей Бретани никто не мог бы рассказать столько разных историй, сколько я, если б за это взялся. Мы с вами могли бы оставаться в этих развалинах два года, и каждую ночь я рассказывал бы вам новые истории, а вы слушали бы затаив дыхание. И вот как-то раз обшаривал я чулан и вдруг услышал шум, в доме поднялась какая-то суета, я приподнял дерюжку и выглянул, хотел посмотреть, что же такое случилось; оказалось, приехала дама, которую все называли мадам Кламо, прибыла она из Монмюрана, привезла в подарок хозяевам дома бочонок яблочной водки и капоры из чистого льна для хозяйских дочек, а их было три, и все — хорошенькие. В начале своей службы у мсье Соломона Капитана я часто заходил в спальни женщин, глядел, как они раздеваются и ложатся в постель, иногда даже осмеливался к ним прикоснуться, хотя мсье Соломон запрещал подобные вещи, но скоро я бросил это занятие, как ученик кондитера со временем перестает интересоваться кремами и бисквитами. А в тот раз я побежал к своему господину Семь Жилетов, который в тот час раскладывал карты, гадая о мировой политике, и рассказал ему о приезде мадам Кламо и как ее спросили про мужа, а она ответила, что муж остался в Монмюране из-за приступа ревматизма, эту болезнь он нажил, долгие годы управляя мортенским дилижансом в любую погоду. Хозяин мой заорал: «Так это и есть господин воришка!», и в тот же вечер мы взяли наемных лошадей и верхом отправились в Монмюран. Хозяин остался в Карадё, а я со своим волшебным плащом поехал в Монмюран и нашел кучера дилижанса Кламо в одном из домов на улице Остерлин, и оказалось, никакого ревматизма у него не было, по крайней мере по нему это было не видно, ходил он легко, а под кроватью у него лежал какой-то чемодан — наверно, тот самый, который он украл у моего господина Семь Жилетов. Тот наказал мне, чтоб я сидел у входа в дом и никуда не отлучался, пока он сам меня не увидит. А кучер дилижанса занимал комнату над таверной, где всегда было полно народу, потому что над дверью висели четыре плети хмеля и от них шел очень приятный запах, в сентябре хмель, как известно, цветет. Сняв плащ, я спустился в таверну выпить пива, плащ положил на скамью и сел на него так, чтобы меня видно было с улицы. После ночной скачки — а я не привык ездить верхом — мне хотелось поесть и поспать. Чтоб подстегнуть жажду, я заказал копченую селедку и фужерского сыра, а после того, как подкрепился, задремал и проснулся лишь из-за того, что приспичило по малой нужде. Встал и пошел на задний двор, забыв на скамье свой волшебный плащ, а когда вернулся, какой-то портной, сидевший в таверне с самого утра, разглядывал мой плащ, вертел его так и сяк, прикидывал на себя — того и гляди, станет невидимым на глазах у всех посетителей таверны, а их было более десяти человек, среди них — старый священник в очках и капрал реннской провинциальной полиции. «Стоящая работа, господа, — говорил портной. — Лувенская шерсть в две нити парижская тесьма!» Тут он запнулся, так как его сильно качнуло, и, продевая руки в рукава, прислонился к стене, с которой тут же и слился — исчез! Все, кто был в таверне, вытаращили глаза. Я бросился было бежать, но капрал сунул мне в ноги саблю, и я налетел на священника, боднув его в живот. В эту минуту сверху спустился этот самый кучер дилижанса и, узнав в чем дело, стал кричать, что я — подручный черта по имени Соломон Капитан, который преследует его не первый год под тем предлогом, что он якобы украл у этого нечистого чемодан. Меня схватили и, поскольку мой хозяин проживал в Ле-Мане, предали суду парижских законников.

— А вот тут можно было бы сослаться на Lex lunia de peregrinis[33], — снова вмешался нотариус.

— Грамоты я не знал и рассказал обо всем, что мне было известно и что я сам делал; вызвали в Париж супругов Левжан, а Семь Жилетов как сквозь землю провалился, и меня приговорили к сожжению на костре на площади Сен-Жермен, обвинив в смерти портного, которого с тех пор никто не видал, и в сговоре с Сатаной. Пока разгорался костер, сложенный из сухих дубовых поленьев, я даже радовался, что наконец-то погреюсь. Но скоро задохнулся от дыма, потерял сознание и, наверно, так и не пришел бы в себя, если бы не почувствовал, что меня кто-то дергает за уши и дует мне в лицо, брызгая слюной. Это был Соломон Капитан: окутанный дымом, мой хозяин отводил языки пламени, как в лесу отводят ветки деревьев, он примчался спасать меня, но опоздал. «Выдохни посильней!» — крикнул он. Я выдохнул, как только мог, и почувствовал, что покидаю свое горящее тело и будто оно уже и не мое, я не чувствовал ни боли, ни едкого дыма. И вот я оказался в ладонях мсье Соломона Капитана, который сказал: «Еще немного — и я не успел бы спасти даже твой дух!» «И то слава богу, — сказал я, — это не так уж мало». И вот теперь я дух, лишенный всякой плоти, а зубами щелкаю потому, что никак не могу привыкнуть к холоду, после того как погрелся на костре в августе того года. Семь Жилетов был в ярости, всячески поносил моих родителей, но меня это не обижало, ведь своих родителей я не знал. «Ты заслуживаешь того, чтобы я сунул твой дух в тело совы!»— орал он. Но все-таки сунул меня в мыльницу для прованского лимонного мыла, и мы поехали в Каор, где он хотел купить два зуба какого-то бедолаги, которого повесили в канун праздника Святого Андрея. И как же это он не знал, что у того висельника не было ни одного зуба? Как видно, у Соломона Капитана ничего толком не получалось. После этого случая с зубами висельника он на все махнул рукой, в том числе и на сердитые послания из преисподней, а в них его предупреждали, что если он хочет по-прежнему бродить по земле, то должен больше стараться; и так он был раздосадован, что забыл меня у подножия виселицы. Кое-как я выбрался из мыльницы и пустился но белу свету, сам не зная куда. Очень я благодарен господину доктору Сабату, ведь это он подобрал меня на дороге неподалеку от Шартра и даже написал своим знакомым, не знает ли кто, где теперь Соломон Капитан и состою ли я до сих пор у него на службе.

Рассветало. Огонек — дух Ги Черт Побери — понемногу меркнул, и все громче слышался стук зубов. Ги по-прежнему сидел на каменном орле Святого Иоанна, и по всей разрушенной церкви Святого Евлампия разносилось «трах-тах-тах-тах», словно это была особая монотонная молитва. Мадам де Сен-Васс пудрила вновь появившуюся грудь, а мсье Куленкур де Байе подкручивал кончики черных и длинных усов. Дворянин из Кельвана вернулся из известковой ямы в отличном расположении духа.

— Господин музыкант и мой наследник! Может, сыграете контрданс по случаю обретения мною новой, более совершенной плоти?

Каменный Святой Евлампий снял ногу с руки музыканта. Де Крозон осенил себя крестом. Летучие мыши возвращались в свои гнезда на колокольне. Вдали, в Кернаскледене, пели петухи, а на амвоне старого монастыря, где провела ночь компания мертвецов, ржал Гвардеец, знаменитый вороной господина полковника.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ПУТЕШЕСТВИЯ

Из развалин монастыря Святого Евлампия выехали рано утром, и наш музыкант, который провел ночь без сна и все еще не пришел в себя от изумления, вызванного всем, что он увидел и услышал, с удовольствием взирал на восходившее солнце и на своих уважаемых, хотя и многогрешных, спутников, вернувшихся в бренную земную оболочку, и ему захотелось поиграть на бомбардине; он попросил разрешения у честной компании, сославшись на то, что музыкант, играющий на духовых инструментах, должен упражняться в своем искусстве, чтобы не ослабели губы, — и все охотно согласились его послушать. Перестук зубов Ги Черт Побери уже стал для музыканта таким же привычным, как тиканье настенных часов в родительском доме, однако из всей компании мертвецов больше всего ему нравилась мадам де Сен-Васс, которую он считал теперь самой печальной дамой в подлунном мире, и еще полковник Куленкур де Байе, самый непреклонный из всех, дворянин по всем статьям. Он по праву стоял во главе компании.

— Сыграйте, пожалуйста, хоть одну валентину, господин музыкант, — попросил мсье де Нанси.

— Сыграйте, чтоб я забыл обо всех своих невзгодах, господин музыкант, — поддержал просьбу палача дворянин из Кельвана, — ибо обретенная нынче утром новая плоть кажется мне тяжеловатой.

— В первые дни создается такое впечатление, что у тебя новый камзол и рубашка из грубого полотна, — подхватил нотариус.