Людмила Бояджиева - Фрэнк Синатра: Ава Гарднер или Мэрилин Монро? Самая безумная любовь XX века

• Название: Фрэнк Синатра: Ава Гарднер или Мэрилин Монро? Самая безумная любовь XX века
• Автор: Людмила Бояджиева
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-068563-9, 978-5-271-29226-2, 978-5-226-02814-4

Жизнь и любовь Фрэнка Синатры, Авы Гарднер и Мэрилин Монро — самая красочная страница в истории Америки. Трагедия и драма за шиком и блеском — сегодняшний гламур, который придумали именно тогда.

Сицилиец, друг мафии Синатра, пожалуй, самый желанный мужчина XX века. Один раз он сделал список из 20 главных голливудских красоток и вычеркивал тех, над кем одержал победу. Постепенно в списке не осталось ни одной фамилии. Ава Гарднер не менее эпатажна. Роковая «фам фатале», она вышла замуж за плейбоя Голливуда Микки Руни девственницей. Самая капризная «игрушка» миллионера-авиатора Говарда Хьюза к моменту встречи с Фрэнком была глубоко несчастной женщиной. Они нашли друг друга. А потом — неожиданный болезненный разрыв. У него — Мэрилин Монро, у нее — молоденькие тореадоры…

Невозможно в короткой аннотации рассказать об этой истории. Хотите сказки с прекрасным и неожиданным концом? Прочитайте о самой нежной, самой циничной и самой безумной любви XX века.

---

— Па! — Глаза пацана сияли на вымазанном лице. — Ну ты глянь — у меня ни одной царапины! Чистенький! И зубы во — все целы! А Дага и Шона я так отделал! — Он показал удары. — Больше не сунутся.

— Хм… — Мартин отложил газету со спортивными новостями. — Пойди вымойся и переоденься. Вернешься через час, а мы с матерью пока будем решать, что с тобой делать.

— Тюрьма по тебе плачет, бандит! — выкрикнула Долли вслед шмыгнувшему за дверь сыну. И, прислушавшись, повернула ручку радиоприемника: — Мартин, скорее! Рузвельт выступает!

К регулярным радиобеседам президента Франклина Делано Рузвельта прислушивалась вся страна, охваченная глобальным кризисом. Катастрофа, парализовавшая развитие Америки на много лет, получила название Великой депрессии.

Все началось с «черного вторника» — краха фондовой биржи 29 октября 1929 года. 5 ноября падение распространилось и на рынок товаров. За три недели кошмара убытки США превысили все затраты за годы Первой мировой войны и составили примерно треть национального дохода!

Начавшись в промышленности и кредитной системе, кризис охватил все другие отрасли хозяйства — строительство, транспорт, торговлю. Промышленность развалилась, будто сметенная гигантским смерчем, около семнадцати миллионов человек остались без работы. Более двух с половиной миллионов потеряли жилье. Стаи голодных оборванцев селились у свалок, осаждали помойки на городских улицах. За восстановление страны взялся новый президент. Рузвельтовский «Новый курс» расширил права рабочих, обеспечил создание профсоюзов и реализацию множества социальных программ. Именно Рузвельт спас капитализм от самих капиталистов, создав прогрессивную модель отношений между бизнесом и государством. Он постоянно выступал по радио, разъясняя населению суть новой экономической политики. За эти выступления, впоследствии получившие известность как «радиобеседы у камина», американцы хватались, как за спасительную соломинку. Рузвельту верили, с надеждой повторяя слова государственного гимна: «Хранит Господь Америку…»

— Слышала, До, что он сказал? «Нам нечего бояться, кроме своего собственного страха»! — Президент запретил оголтелую конкуренцию, взвинчивающую цены, пообещал регулировать рынок, установил минимальные уровни оплаты труда во всех отраслях. — Раз говорит, что не надо бояться, — не будем. Работать надо. Честно работать, только и всего! — рассуждал Мартин.

— А как работать тем, кто понаехал в Хобокен, потеряв работу? Кто ходит с протянутой рукой? У нас в больнице ежедневно рожают бродяжки. Сердце кровью обливается, когда выпроваживаешь мать с ребенком на улицу. Рузвельт обещает программу социальной поддержки! Прекрасно! А где деньги-то взять? Такое огромное государство обанкротилось. Это ж уму непостижимо! — Раскрасневшаяся Долли с грохотом шуровала на кухне. Мытье тяжелых сковородок всегда вызывало у нее прилив социальной активности. — Проклятый капитализм! Совсем заел.

— Ладно, До, не бушуй. Не надо нам пирожных, пусть кусок хлеба будет. А его у нас с тобой не отнимут, поскольку всегда будут рожать и всегда будут гореть. Значит, акушерки и пожарные голодными не останутся. — Он встал и обнял горячие плечи жены. — И парень наш все перерастет, вот увидишь.

«Мне хочется немного оторваться!»

Как накликал Мартин: его пожарный расчет вызвали на собственную улицу — горел магазинчик скобяных товаров. Домишко ветхий, но ведь и до беды недалеко — ветер сильный, рядом сараи, а через два дома расположен и его собственный дом.

Стоя на металлической лестнице, Мартин отчаянно сражался с огнем, направляя в самое пекло струю из брандспойта. Алые отблески играли на его шлеме, вода с шипением набрасывалась на огонь. Только когда все закончилось и пепелище дымилось, разбрасывая гарь, он увидел толпу мальчишек, собравшихся у красной машины. Чумазый Фрэнк возглавлял компанию.

— Па! Мы тебе помогали. Все канистры с бензином из сарая в сторону оттащили. А то как рвануло бы! — отрапортовал он.

— Молодцы, парни! — Сматывая толстый шланг, Мартин помахал помощникам рукавицей. И подумал: «Может, у сына наследственная тяга к профессии? Не испугался же огня, сообразил!»

Много позже он узнает, что запалил бумагу у скобяной лавки сам Фрэнк — уж больно ему хотелось продемонстрировать пацанам величие своего отца, борющегося с огнем.

Долли тоже размышляла о будущей профессии сына, но в другом ключе: она не слышала никогда про великих пожарных! Вот писатели — другое дело. Денежно и не опасно. Но начинать, конечно, надо с самого малого… Она не скупилась на слова, расписывая способности сына Альберту Тотто — крестному отцу Фрэнка, руководившему небольшой газетой в Хобокене. Вскоре младшего Синатру взяли туда курьером. Но таскать тюки с газетами за одиннадцать долларов в неделю — не большая радость, тем более когда шеф — сам крестный.

— Другие вон сидят и пишут! А чего тут сложного — сходил на баскетбольный матч и пиши, что видел. Сходил на боксерский турнир — снова есть о чем начирикать! Я ж в спорте дока! — напирал Фрэнк. — Ма, пусть крестный сделает меня репортером.

— Фрэнки, мальчик… Не сомневаюсь, у тебя получится. Но надо подождать. Ты всего полтора месяца в газете, — засомневалась Долли.

Однако юный Синатра отличался упрямством и напористостью, частенько переходящей в наглость. Вскоре случай помог ему. Журналист, ведущий спортивную колонку, погиб в автокатастрофе, и Долли решила, что настала пора сыну попросить для себя место погибшего Пита.

— С Богом! — перекрестила она уходящего Фрэнка и принялась готовить праздничные медовые коржики, уверенная: у ее сына все получится. Трубку заверещавшего телефона Долли сняла липкой от теста рукой. В трубке бушевал Альберт:

— Долли! Мать твою так! Забирай своего щенка. И учти: я ему больше не крестный! Охренели совсем! — Короткие гудки у испачканной мукой щеки. С упавшим сердцем Долли подняла глаза — в дверях стоял Фрэнк. На лице — смесь обиды и бравады. Он еще не решил, что лучше пустить в ход.

— Тебя выгнали… — пролепетала Железная До. Коржики в духовке пахли так торжественно. — Альберто кричал как резаный.

— Ха, еще бы ему не орать! — Юный журналист рухнул в кресло и закинул ногу на ногу. — Такого осла и тупицы, как этот дядя Альберт, надо поискать. Взбесился прямо!

— Ты попросил его дать тебе должность Пита?

— Черта с два! Буду я просить! Я сел на освободившееся место и вежливо так велел рыжей тетке — она у них вроде прислуги — подать мне кофе. Я же собирался писать, а журналисты, когда пишут, всегда пьют кофе! А она разоралась: «Ты откуда такой выискался, щенок!» Именно, ма! Так и сказала: «ще-нок». Я не бью женщин, но в эту стерву пришлось запустить папкой. Такой толстой, с завязками, в которой бумаги были. Попал, конечно. Ну… она разоралась, полицией пугала. Набежали какие-то хмыри. А твой дорогой Альбертик прямо в плечо мне вцепился клешнями и вытолкал вон…

В комнате появился заспанный Мартин.

— Так я ему вмазал прямым хуком! Свалился мешком! — доложил Фрэнк отцу.

— Молоток, Фрэнки! Это по-нашему. — Отец со сна не разобрался в ситуации.

— Пресвятая Богородица, за что мне это?! — В полуобмороке упала на табурет Долли. — Лучше бы мне сразу в могилу! Два урода на мою шею. Клянусь, это и святая не вынесла бы! — Долли воздела пухлые руки к раскрашенной статуэтке Богородицы, освещенной красными свечами. — Дай мне умереть спокойно! Матерь Божья, за что, за что такие испытания?

Демонстративно вздыхая, Фрэнк набил карман орехами, приготовленными для посыпки коржиков, и улизнул из дома.

«Я улечу, признаюсь, далеко!»

На следующий день состоялся семейный совет. Присутствовали бабушка Соня, некогда спасшая новорожденного внука и давно оглохшая от старости, доктор Карло, директор школы и два двоюродных дяди Мартина, надевших ради такого случая черные, пропахшие нафталином костюмы. Стол Долли накрыла шикарный: жареное мясо со сладким перцем, сицилийское салями, овечий сыр, горы зелени и две бутылки темного вина. Фрэнка не позвали. Взрослые должны решить будущее мальчишки… Ели активно и молча. Потом мужчины покурили и принялись размышлять.

— Инженер — вот мое мнение. Это перспективно. Заработки хорошие. Рост промышленности в стране… — Школьный директор запнулся, покачал головой и грозно изрек: — Только для этого учиться надо!

— Врачом его лучше сделать. Врачом! — подал голос старший дядя Мартин, хромой от рождения. — Вон у меня колено третий месяц болит. Софья оглохла. А все почему?

— Не-е-е-т! — Голос Железной До перекрыл поднявшийся гвалт: каждый хотел рассказать о своих болезнях. — Авиатором! Только авиатором. Я как посмотрю в небо, когда они там летают, и как представлю моего мальчика в летной форме, аж дух захватывает! Наша Демократическая партия ратует за молодежь. Перед молодыми открыты все дороги…