Антон Чехов - Том 27. Письма 1900-1901

• Название: Том 27. Письма 1900-1901
• Автор: Антон Чехов
• Издательство: Наука
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1980

Двенадцать томов серии — это своеобразное документальное повествование Чехова о своей жизни и о своем творчестве. Вместе с тем, познавательное значение чеховских писем шире, чем их биографическая ценность: в них бьется пульс всей культурной и общественной жизни России конца XIX — первых лет XX века.

Девятый том включает письма с января 1900 года по конец марта 1901 года.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Обнаружены автографы писем, печатавшихся ранее по печатным источникам и копиям: А. А. Санину (Шенбергу) от 14 января 1900 г., Неизвестному от 18 января 1900 г., С. Н. Худекову от 19 января 1900 г., Ал. П. Чехову от 25 января 1900 г., в редакцию «Русской мысли» от 26 января 1900 г., М. Ф. Терентьевой от 28 января 1900 г., М. О. Меньшикову от 28 января 1900 г., В. А. Лазаревскому от 30 января 1900 г., М. О. Меньшикову от 20 февраля 1900 г., В. А. Лазаревскому от 26 февраля 1900 г., Л. Ю. Арбушевской от 20 марта 1900 г., М. О. Меньшикову от 26 марта 1900 г., Б. А. Лазаревскому от 2 апреля 1900 г., М. О. Меньшикову от 13 июня 1900 г., М. О. Меньшикову от 25 июня 1900 г., Л. Ю. Арбушевской от 27 июня 1900 г., М. О. Меньшикову от 19 июля 1900 г., М. О. Меньшикову от 3 августа 1900 г., М. О. Меньшикову от 2 сентября 1900 г., М. О. Меньшикову от 17 сентября 1900 г., А. С. Суворину от 16 ноября 1900 г., М. А. Членову от 6(19) января 1901 г., А. Л. Вишневскому от 18 (31) января 1901 г., М. А. Членову от 19 января (1 февраля) 1901 г., П. Н. Боярову от 20 февраля 1901 г., Л. Ю. Арбушевской от 3 марта 1901 г., М. П. Чеховой от 16 марта 1901 г.

В тексты писем, автографы которых остаются неизвестными, внесены поправки по копиям М. П. Чеховой (ГБЛ).

В ряде случаев изменены датировки писем (уточнения в пределах одного месяца здесь не отмечаются):

Адресовано: Датировалось ранее: Датируется в настоящем издании: Н. Н. Хмелеву 11 февраля 1899 г. 11 февраля 1900 г. А. Б. Тараховскому 29 января 1900 г. 29 января 1899 г. М. П. Чеховой 31 января 1900 г. 31 января 1902 г. А. Л. Вишневскому 5 августа 1900 г. 5 сентября 1900 г. С. П. Бонье 10 декабря 1900 г. 10 декабря 1899 г. С. Я. Елпатьевскому 1900–1901 гг. 1899 г.

Письмо М. К. Первухину, датированное ранее октябрем 1900 г., идет с датой 1900–1903 гг. Письмо к В. М. Лаврову от 9 января, опубликованное в ПССП дважды — как письмо 1900 года (т. XVIII) и 1901 г. (т. XIX), — печатается в ряду писем 1902 г. (см. т. 10 Писем). Письмо к О. Р. Васильевой, также опубликованное в ПССП дважды, с датой «между 24 и 31 октября 1900 г.» (т. XVIII) и 20 сентября 1901 г. (т. XIX), публикуется с последней датой.

Тексты писем за январь-февраль 1900 г. и примечания к ним подготовлены И. Е. Гитович; тексты писем за март 1900 — март 1901 г. и текстологические примечания к ним подготовлены М. А. Соколовой. Реальные примечания к письмам этого периода составлены А. М. Малаховой; ею же написана вступительная статья к примечаниям.

Раздел «Несохранившиеся и ненайденные письма» подготовлен Н. И. Гитович. Указатель имен и названий составила Ю. Г. Кондратьева.

1900

2991. О. Л. КНИППЕР

2 января 1900 г.

Печатается по автографу (ГБЛ). Впервые опубликовано: Письма, т. VI, стр. 2–3.

Ответ на письмо О. Л. Книппер от 22–26 декабря 1899 г.; Книппер ответила 13 января 1900 г. (Переписка с Книппер, т. 1, стр. 110–112, 116–117).

…перехватывал на почте один наш общий знакомый. — Шутка.

Я не поздравляю Вас с успехом «Одиноких». — Об успехе постановки в Художественном театре пьесы Гауптмана «Одинокие» Книппер писала Чехову 12 декабря 1899 г.: «Прошли „Одинокие“ с неожиданным блестящим успехом, а мы совсем приготовились если не к провалу, то к очень среднему успеху, и вдруг — овации! К спектаклю все подтянулись, играли нервно, а на репетициях совсем пали духом» (Переписка с Книппер, т. 1, стр. 109). Исключительный успех спектакля отмечала и пресса. Почти все газеты выделяли среди исполнителей Книппер, В. Э. Мейерхольда, М. Ф. Андрееву, А. А. Санина, А. М. Москвина.

22-26 декабря Книппер снова писала об этом спектакле: «Увижусь с Вами, буду много говорить об „Одиноких“. Мейерхольд потратил много труда, много нервов и сделал много, но его укоряют за резкость, за суетливость, излишнее нервничанье. Страшный успех имеет Мария Федоровна в роли Кэте — она очаровательна, обаятельна, изящна, мила, но нет мещаночки, серенькой дочери пастора, ограниченной, но глубоко любящей Кэте, и потому делается непонятно, почему Иоганн ищет чего-то другого; такая жена вполне может понять его и быть ему духовно близкой. И правду говорят — при такой Кэте Анна должна быть сверхчеловеком. Говорили мне об этом многие люди, видевшие эту пьесу в Берлине».

Я Мейерхольду писал и убеждал в письме не быть резким в изображении нервного человека. — См. письмо 2903 в т. 8 Писем.

Рецензент газеты «Курьер», отмечая общий высокий уровень исполнения, режиссуры, об игре Мейерхольда писал: «…кажется, артист недостаточно проникся идеей автора. Он должен особенную энергию вложить в те места роли, в которых наиболее ярко рисуется автором духовная борьба „одинокого“ <…> г. Мейерхольд сделает значительно больше для правильного истолкования характера Иоганнеса, если откажется от излишней суетливости, переходящей по временам в какую-то беготню. Иоганнес должен быть в высокой степени раздражителен, резок, нервен, но не суетлив. Голос его от самых нежных, душевных нот должен в минуты резкого возбуждения доходить до крика, мучительного стона, но каждая фраза, каждое слово должны доходить до слуха зрителей. В заключительной сцене драмы, после ухода Анны, когда Иоганнес решается на самоубийство, артист слишком злоупотребляет изображением нервного возбуждения, граничащего с сумасшествием. Сцена эта и без того удивительно драматично написана Гауптманом, что менее беспокойная игра артиста положительно усилит впечатление, а никак не ослабит» (1899, № 352, 21 декабря).

О том же писал в «Русских ведомостях» И. Игнатов: «Г-н Мейерхольд, исполнявший роль Иоганна, сделал из него совершенного неврастеника, человека развинченного и неустойчивого, страдания которого всего скорее возбуждаются несоответствием между размерами амбиции и количеством амуниции. Он не только раздражается жизненными мелочами, но мечется в раздражении, не только мучительно сознает свое духовное одиночество, но проявляет свои мучения в порывистых жестах, в беготне по комнате, в постоянном дрожании рук, в повышениях голоса, часто не соответствующих умеренности выражений. Перед нами тип неврастеника, неустойчивого, бессильного, нигде и никогда не способного найти удовлетворение. Его увлечение Анной представляется зрителю не глубоким чувством, основанным на взаимном понимании и сходстве стремлений, а временами капризом больного, может быть, жалкого по своим страданиям, но антипатичного по своему узкому эгоизму и по своей душевной дряблости. При таком освещении меняется не только психология данного лица — меняются и основная мысль драмы, и отношение зрителя к поставленному вопросу» (1899, № 349, 18 декабря).

Сестра говорит, что Вы чудесно играли Анну. — Книппер писала Чехову о своей неудовлетворенности исполнением роли Анны: «Перед Анной Map я пока чувствую себя бессильной, играю очень бледно, слабо; теперь у меня больше свободного времени, буду ею заниматься, хочу, чтобы она меня хоть немножечко удовлетворила, а играть так — одно терзание для меня».

В «Нов<ом> времени» очень похвалили Вашу труппу. — 28 декабря 1899 г. в «Новом времени» (№ 8561) было напечатано «Письмо из Москвы» П. Перцова по поводу спектакля Художественного театра «Дядя Ваня»: «Играют пьесу Чехова <…> бесподобно. Это не только талантливо — это, употребляя модную квалификацию, „сверх“ талантливо. Можно поздравить Петербург, если он увидит этой зимой „Дядю Ваню“ в исполнении труппы г. Станиславского. Самое замечательное в этом исполнении — бесспорно ансамбль и режиссерская „постановка“. Это уже не „сцена“, на которой „играют“, — это просто подлинная „будничная жизнь“, точно перед вами случайно выломали стену в чужую квартиру и вы сделались невольными свидетелями ее жизни. До чего обдумана каждая мелочь, как выдержаны все оттенки обстановки <…> Право, глядя на эту игру, я невольно подумал, что наш театр вовсе уже не находится в таком „декадансе“, как обыкновенно уверяют. Пусть нет теперь Щепкиных, Мартыновых, Самойловых, зато явилось то, чего, быть может, и не могло быть в эпоху крупных артистических индивидуальностей. Если нет великих актеров, зато народился „великий ансамбль“ — такое дружное, ровное, согласное исполнение, которое стоит всякой блестящей индивидуальности и которому предстоит, я думаю, самое широкое будущее в сценическом искусстве, „социальном“ по самой природе.

Но и на общем фоне превосходного исполнения выделяется г. Вишневский в роли незадачного дяди Вани, нервно и страстно проводящий свою партию, и г-жа Лилина — Соня, так тонко и искренно передающая историю своей бедной, надломленной любви, что краткую вспышку ее юного счастью <…> трудно слышать без сильного волнения.

И удивили меня москвичи своим хладнокровием и сдержанностью. Театр был, конечно, набит, а между тем — аплодисменты жиденькие, вызовы вялые, и в антрактах всё такие же вялые, сонные лица, точно и не было на сцене ничего яркого, сильного, „дух захватывающего“. Тут впечатления „с холодом в спине“, как говаривал Достоевский, а они ходят по фойе также чинно и равнодушно, „как ни в чем не бывало“. Уж каких им надо зрелищ — бог их ведает. Тоже „хмурые люди“ из чеховской публики. Нас, петербуржцев, бранят за „холодность“ и „бездушие“, но, боже мой, мы каждый спектакль отбиваем себе все ладоши, вызывая Фигнера. Мы умеем встречать Савину и Комиссаржевскую, Варламова, Давыдова и Сазонова — да всё талантливое. И дайте нам такую пьесу и такую игру — и увидите, как мы будем хладнокровны. Ох, не устарела ли уже слава Москвы, как якобы „экспансивной“ и „увлекающейся“?