Эстель Монбрен - Убийство в доме тетушки Леонии

• Название: Убийство в доме тетушки Леонии
• Автор: Эстель Монбрен
• Издательство: АСТ, АСТ Москва, Транзиткнига
• Жанр: Детектив
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-034521-6, 5-9713-1339-8, 5-9578-3318-5, 985-13-5903-3

Таинственные «черные тетради» Марселя Пруста.

По воспоминаниям домоправительницы, великий писатель уничтожил их незадолго до смерти.

Истина?

Ложь?

Легенда?

Для обсуждения загадки «черных тетрадей» в маленьком музее — «доме тетушки Леонии» собираются члены Прустовской ассоциации. Потрясающее открытие, о котором собирается сообщить председательница ассоциации, должно стать ключом к тайне исчезнувших рукописей — однако, к несчастью, именно оно становится мотивом для жестокого УБИЙСТВА…

---

Патрик Рейнсфорд коротко кивнул и сложил руки на груди, словно защищаясь от воображаемых ударов.

— И наконец, до этого ужина каковы были ваши отношения с мадам Бертран-Вердон?

— Сугубо профессиональные, господин комиссар, — живо парировал Патрик Рейнсфорд. — Я познакомился с ней два или три года назад в Вашингтоне. Когда она узнала, что я в Париже и собираюсь участвовать в конференции, устраиваемой Прустовской ассоциацией, то пригласила меня на музыкальный вечер у нее дома, где было еще человек двадцать. И в следующий раз я увидел ее только здесь, за ужином. Наши, как вы говорите, «отношения» на этом заканчиваются.

Не была ли горячность, с которой Патрик Рейнсфорд отрицал свое близкое знакомство с жертвой, слегка нарочитой? Жан-Пьеру Фушру вспомнился стих из «Гамлета»: «Эта женщина слишком щедра на уверения».[24] В самом деле, никто не хотел признаться, что «хорошо знал» Аделину Бертран-Вердон, подумал комиссар, и запустил последний пробный шар:

— И вы решили участвовать в конференции…

— Послушайте, комиссар, я, кажется, проявил максимум терпения, но я не понимаю, чем еще могу быть вам полезен, — прервал его Патрик Рейнсфорд. — Признаться, я немного устал и хотел бы пойти спать.

— Ах да, все эта смена часовых поясов, — пробормотал Жан-Пьер Фушру. — Конечно, мы можем продолжить завтра. Но прежде чем вы уйдете, я хотел бы спросить: видели ли вы вчера вечером кого-нибудь после мадам Бертран-Вердон?

Профессор Рейнсфорд поколебался секунду, провел рукой по волосам и ответил:

— Нет, никого. Как я вам уже сказал, я пошел прямиком в свою комнату. Именно это я хотел бы сделать сейчас, с вашего позволения…

«Он будет угрожать мне адвокатом, и к тому же американским адвокатом», — подумал Жан-Пьер Фушру. Поэтому он счел более благоразумным пойти на мировую.

— Ну конечно. Я благодарю вас за сотрудничество. Должен сказать, что редко встречаются свидетели, столь внимательные к деталям и нюансам, как вы. Сказывается, видимо, практика литературного анализа.

В свое последнее замечание он не вложил ни малейшей иронии, поэтому его удивила реакция американского профессора.

— Моя область — не литературный анализ, а теория критики, комиссар, — бросил он в ярости, направляясь к двери. — И так как к концу этого месяца мне как раз необходимо закончить статью, я не могу позволить себе терять время, особенно когда со мной нет моих помощников… — Он уже схватился за ручку двери, но, передумав, обернулся к поднявшемуся было Жан-Пьеру Фушру и ехидно добавил: — О, теперь я вспомнил. Вчера вечером на лестнице, поднимаясь в свою комнату, я заметил секретаршу мадам Бертран-Вердон.

— Жизель Дамбер? — уточнил комиссар.

— У нее не было другой, насколько я знаю. И она выходила из комнаты мадам Бертран-Вердон.

Выпустив эту отравленную стрелу, профессор Рейнсфорд скрылся, оставив комиссара сбитым с толку неожиданным поворотом разговора.

Глава 12

Выйдя из кафе, Жизель не нашла в себе сил идти дальше и опустилась на ту самую скамейку, на которой утром она сидела вместе с Эмильеной. Декорации сменились — резкий зимний свет уступил место ватным сумеркам. Прямо перед ней тускло светила лампочка, висящая над входом в здание вокзала. Сразу за скамейкой начиналась густая мгла Вокзальной улицы, которую через равные промежутки рассеивал искусственный свет муниципальных фонарей. Напротив освещенных окон гостиницы-ресторана чернел пустой дом, его несуразный силуэт угрожающе возвышался на фоне сада, в глубине которого угадывался разрушенный сарай.

Жизель казалось, что она угодила в ловушку. Она вся дрожала, разрываясь между необходимостью вернуться в «Старую мельницу» и желанием отправиться в Париж, в свою квартирку, чтобы хоть немного прийти в себя. Мелькнула мысль: Катиша наверняка обидится, что хозяйки нет уже вторую ночь подряд. У кошки были собственные — в основном неблаговонные — способы выражать свое неудовольствие… Доведенная до полного изнеможения, умственного и физического, Жизель уже ничего не чувствовала. Даже холода. У нее была только одна мысль: поскорее вернуть утерянные тетради. Для этого ей нужно было найти сумку. И только внештатный работник знает, где она. Но никто не знает, где найти этого самого работника. Она не хотела даже думать о других возможностях и успокаивала себя мыслью о том, что стоит только дождаться возвращения Альбера, и все будет в порядке. Она даже серьезно подумывала провести ночь здесь, на этой скамейке, чтобы не пропустить его.

«Эти тетради прокляты», — подумала она. Скольких жизней они уже стоили! Ей было горько вспоминать свою радость от неожиданной находки и живейшее чувство признательности к Эвелине, с того света давшей ей новый стимул, заставивший приняться за работу. Жизель усердно расшифровывала странички, с обеих сторон и даже на полях заполненные неразборчивым почерком Марселя Пруста. В этих переплетенных в молескин тетрадках находилось подтверждение ее гипотезы о преемственности текстов, о том, что ключевой эпизод «Утраченного времени» был перенесен из раннего автобиографического романа, а не является позднейшей вставкой, как думали все исследователи до недавнего времени. Юный аристократ, единственный прототип беглянки Альбертины,[25] много раз упоминался в авторских пометках и на полях. Эвелина завещала Жизель то, с чем та могла произвести революцию в изучении Пруста и обеспечить свое научное и университетское будущее.

Как же она была наивна, заговорив об этом с Аделиной Бертран-Вердон! Но она и не подозревала, насколько председательница Прустовской ассоциации вероломна и двулична. Она очень хорошо помнила их первый разговор на эту тему. Аделина непринужденно спросила ее между двумя административными просьбами-приказаниями:

— Ну, Жизель, как продвигается диссертация?

— Нормально, только предпоследняя тетрадь 1905 года оказалась немного сложной для расшифровки, — рассеянно ответила она.

Аделина резко подняла голову от вороха бумаг на столе и повторила пугающе медленно:

— Предпоследняя тетрадь 1905 года… Но ее нет в архиве Национальной библиотеки!

— Нет, я работаю с ней у себя дома, в частном порядке.

Жизель не собиралась продолжать, но она еще не знала Аделину. Скорчив капризную гримасу, та стала настаивать, льстить, намекнула, что может помочь с расшифровкой непонятных мест, и не отставала до тех пор, пока однажды холодным мартовским утром Жизель не принесла ей одну тетрадь. И тогда, увидев расчетливое и алчное выражение, на секунду сменившее невозмутимую маску, которую ее начальница поспешно натянула обратно, она должна была догадаться, какой оборот примут события.

— Да, в самом деле, с первого взгляда это и правда можно принять за записи Марселя Пруста, — осторожно заметила Аделина. — Но сейчас столько фальшивок… Надо проконсультироваться с экспертом. Где вы нашли это, Жизель? Вы говорили об этом с кем-нибудь из вашего окружения?

— Я собиралась сообщить моему научному руководителю, профессору Вердайану, но он все время в разъездах, его невозможно застать.

— Это даже неплохо, дорогуша, — продолжала Аделина, постукивая по подбородку накрашенным и отточенным ногтем. — Гийом, конечно, очень мил, но, вы знаете, у него свои заскоки. С другой стороны, кто-нибудь вроде Филиппа из издательства Мартен-Дюбуа может нам помочь их опубликовать.

— Я бы предпочла сначала защитить диссертацию, — слабо пискнула Жизель, ошеломленная непредвиденным развитием событий.

— Послушайте, дорогуша, диссертации защищают все, — сказала Аделина, поочередно выбиравшая три разные темы для своей диссертации, но так ни разу и не преодолевшая второй страницы вступления. — Зато мало кому посчастливится опубликовать неизданные документы, — добавила она тоном, каким обычно бранят непослушного ребенка. — Я посмотрю, что тут можно сделать.

Она схватила бесценную тетрадь и исчезла раньше, чем Жизель сообразила, что произошло.

Бесспорно, с этого утра отношения между двумя женщинами изменились. Аделина применяла к Жизель тактику контрастного душа: разговаривала с ней то как с лучшей подругой, то как с прислугой, и Жизель не могла понять, от чего зависят эти перепады настроения.

Вплоть до вечера, когда она сама позволила Аделине украсть тетради. В начале сентября Жизель с некоторой опаской сообщила Аделине, что закончила диссертацию и собирается отдать ее профессору Вердайану с просьбой назначить дату защиты. Вопреки ее ожиданиям Аделина не стала ее высмеивать, поздравила и попросила только показать ей «остальные тетради». Жизель сомневалась достаточно долго, чтобы Аделина догадалась, что попала в точку.

— Я могла бы также прочитать ваш труд до того, как вы отдадите его своему научному руководителю, — любезно предложила она. — Вы же знаете, у меня наметанный глаз на опечатки. Послушайте, давайте я подвезу вас до дома сегодня вечером.