Эдуард Стрельцов - Вижу поле...

• Название: Вижу поле...
• Автор: Эдуард Стрельцов
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Спорт
• Год: 1982

В книге показаны события футбольной жизни 50-60-х годов, наиболее значительными вехами которой были победа на Олимпийских играх в Мельбурне и завоевание Кубка Европы. В рассказе о них раскрывается роль автора в развитии этих событий, его взаимоотношения с другими футболистами и тренерами и значение спорта как великой воспитательной силы.

---

Поэтому реплики-ремарки послужат иногда не столько комментарием, сколько фоном (или своего рода рамкой) для рассказа о том, что показалось наиболее существенным самому Стрельцову.

Внесены реплики будут исключительно с согласия рассказчика и только в те паузы рассказа, которые Стрельцов, а никто другой, сочтет наиболее уместными.

Футбол никогда не был труден для Стрельцова, но жизнь его в футболе была трудной.

Стрельцов — характер в большом спорте.

И особенности работы над этой книгой непосредственно связаны с особенностями ее автора.

…Стрельцов откровенен в ответах. Спроси его о чем угодно — приятном или неприятном — ответит.

Правда, иное воспоминание омрачает его настроение, и дальше он не хочет вспоминать, переводит разговор — как об этом напишешь?

Каких-то моментов из тех, что привлекали всеобщее внимание, всем вроде бы известных, уже описанных, он вдруг не помнит. Действительно, не помнит — ему они не показались существенными.

Иногда он рассеян, легкомыслен в разговоре — и это легкомыслие очень соблазнительно перенести на бумагу, оно характерно для него, но характерно в контрасте с таким Стрельцовым, каким он бывал на поле в мгновения предельной мобилизации.

Конечно, хотелось бы представить в книге фрагменты стрельцовской сосредоточенности, свидетелем которой бывал в разные из его футбольных времен.

Воспоминание двадцатилетней давности. «Торпедо» предстоит игра с московским «Динамо». Торпедовский автобус плывет сквозь толпу к Северным воротам динамовского стадиона. Стрельцову вынужденно предстоит играть с недолеченной травмой (нет соответствующей замены, он необходим команде), но с какой-то веселой невозмутимостью сидит он не в кресле, как остальные игроки, а впереди, на табурете, рядом с шофером, крутит регулятор приемника, отыскивая отвечающую настроению команды музыку. Снаружи к стеклам автобуса притискиваются возбужденные лица болельщиков, на Стрельцова смотрят с яростным любопытством не только торпедовские болельщики — он бывал в такие минуты всем интересен.

А в нем никак внешне не ощущается встречное возбуждение — ни от внимания к себе, ни от предстоящей игры.

Но как, однако, естествен Стрельцов в этом странном спокойствии…

Мяча, правда, в изображенном эпизоде нет, но он как бы уже обозначен в автопортрете — за мячом дело не станет.

Мяч не сразу появился, но появился в тот день, который посчитаем своего рода конспектом книги, конструкция которой тогда же и наметилась: свободный рассказ Стрельцова с комментариями-ремарками.

В этот день мы поехали на стадион «Авангард». Стрельцова пригласили присутствовать на финальном матче мемориала Аничкина.

Виктор Аничкин был известным игроком московского «Динамо», выступал вместе со Стрельцовым за сборную СССР, а незадолго до безвременной своей смерти работал тренером на стадионе «Авангард».

Один из устроителей позвонил накануне и обещал прислать за Стрельцовым машину — черную «Волгу», как он подчеркнул.

Но никто в положенный час не заехал. И мы отправились на трамвае. Вернее, на двух трамваях — без пересадки от дома Стрельцова до «Авангарда» не добраться.

Уже очутившись в полупустом по-дневному вагоне за раскаленными жарой первых осенних дней стеклами, Стрельцов сказал вдруг, что ехать-то нам почти до родных его мест — до Перова.

Мы ехали в том направлении, где все с ним начиналось, где первый удар по мячу отозвался таким удивительным эхом. Эхом, в которое мы, собственно, и въезжали на трамвае, хотя нам еще и предстояла пересадка.

Не знаю, думал ли он об этом.

Я-то, оглушенный несколько будничностью поездки с Эдуардом Стрельцовым на стадион «Авангард», мало кому из московских футбольных завсегдатаев известный, вспоминал тесноту не то чтобы стадионов, но и самих улиц перед стадионами, на которых выступал Стрельцов.

Я видел его, разумеется, не только на поле, но и проходящим сквозь переполнявшую подступы к трибунам стадиона толпу, захлестнутым шумом узнавания, в который он запахивался обыденно уютно, как в плащ.

Но так ли уютно ему в обыкновенных буднях, как бывало в буднях славы (к людям его уровня известности такое определение применимо, не так ли»?

Мы молчали дорогой. Я неловко себя чувствовал из-за невольных наблюдений за ним и от тех мыслей, что приходили в голову в связи с наблюдениями, которых требовала книга. Кажется, я уже догадывался о неизбежности записывать не одни лишь разговоры, но и молчание, недосказанное, не высказанное впрямую.

Он, так получилось, диктовал мне это молчание — книга начиналась.

Вслух же он сказал: «Удостоверение заслуженного мастера забыл… Могут же не пропустить».

Но никакого контроля вообще не было — нас пропустили беспрепятственно.

На «Авангарде» проводились какие-то соревнования школьников. Финал мемориала, в котором, как позже выяснилось, встречались две заводские команды, намечался на более позднее время. И пришедшего загодя Стрельцова никто не встречал. Сам же он не представлял, куда идти, к кому обращаться. Но никакой обиды, никакого недовольства в нем я не заметил. Он смотрел на происходящее здесь без особого любопытства, но и без раздражения.

Мы присели на скамейку невысоких трибун, стали смотреть на бегающих по гаревой дорожке школьников. И тут появился пригласивший и не заехавший за Стрельцовым устроитель и повел к директору стадиона.

Директор сказал, что он давний болельщик «Торпедо» и рад познакомиться со Стрельцовым.

Потом директора отозвали по какому-то делу. Вернувшись, он сказал, что сотрудницы стадиона просят разрешения взглянуть на Стрельцова, — и в кабинет вошли две женщины, как выяснилось из дальнейшего разговора, не такие уж заядлые болельщицы футбола, но «кто же не знает Стрельцова?!».

Стрельцов воспринял интерес к себе как должное. Он нисколько не удивился высказанному директором сожалению, что до сих пор в Перове не разыгрывается приз Стрельцова для школьников. Сказал только, что откуда-то из-под Донецка получил письмо от ребят, приглашавших приехать, посмотреть турнир, посвященный ему.

Потом заговорили о том, что перед сегодняшним матчем хорошо бы Стрельцову сказать несколько слов и сделать первый удар по мячу.

Насчет первого удара он спорить не стал, улыбнулся, но от речи попробовал уклониться. Однако когда ему стали подсказывать возможные варианты выступления, Стрельцов уже принял решение: «Я скажу, каким Витя был товарищем!»

У микрофона он, однако, вяло и тихо скомкал несколько невыразительных слов

…Потом надо было произвести ритуальный удар по мячу, и Стрельцов шагнул от микрофона на поле. Шагнул, как все в этот будний день делал, буднично, не меняя слегка валкой своей походки, направился к центру. Но прикоснувшись подошвой обычных своих туфель к непрестижному газону «Авангарда», он моментально очутился в ином зрелищном измерении. Да, скромная картина, открывшаяся собравшимся здесь немногочисленным болельщикам цеховых команд, после введения в ритуал такой фигуры, как Стрельцов, немедленно преобразилась. И ему уже ничего не оставалось, как процитировать себя — он пробил пяткой.

И на завизированном им поле началась игра, по окончании которой победители сфотографировались вместе со Стрельцовым.

Стрельцов не тот человек, который мог бы после ритуала покинуть трибуну, я догадывался, что он останется и вежливо досмотрит игру.

Он смотрел на поле с интересом.

Мне приходилось слышать от него сдержанные оценки и самых знаменитых игроков. Представлял я и меру его снисходительности.

Но, по-моему, никто из сидящих рядом с ним не ожидал, что он захочет вникнуть в ситуацию, отнесется с уважением к событиям развернувшейся перед ним игры, по-любительски беспорядочной. Он не сопереживал, но вполне сочувствовал тем, кто был сейчас на поле. Он ни в коем случае не смотрел на них свысока — смотрел глазами человека, знающего, как трудна игра, перед загадками которой в чем-то и равны — к счастью ли, к сожалению — и великие таланты, и бездарности.

И я подумал, что от непосредственности Стрельцова-зрителя, возможно, и начиналась его непосредственность игрока, ставшего ни на кого не похожим мастером.

Вот так, наверное, когда-то впервые он увидел футбол и удивился ему. И удивление так и не оставило его, достигшего в этой игре вершин, приобретшего имя, которое стоит лишь произнести, как сразу же возникают картины футбола, отмеченного фамильным своеобразием…