Александр Панарин - Политология. Западная и Восточная традиции: Учебник для вузов

• Название: Политология. Западная и Восточная традиции: Учебник для вузов
• Автор: Александр Панарин
• Издательство: Книжный дом "Университет"
• Жанр: Политика
• Год: 2000
• ISBN: ISBN 5-8013-0091-0

В учебнике «Политология. Западная и Восточная традиции» впервые в отечественной литературе представлен сравнительный анализ основных принципов политической жизни на Востоке и на Западе. Автор реализует свою концепцию политологии как гуманитарной науки, в которой делается акцент на духовных, идеологических и культурных факторах политической жизни. Это особенно актуально для Российской Федерации как полиэтнического государства, находящегося на перекрестке миров Востока и Запада, Севера и Юга.

Учебник адресован студентам, аспирантам, преподавателям и экспертам, специализирующимся в области политологии.

---

Фундаменталистски оснащенное Добро сегодня мстит Красоте (всем видам художничества) за то, что в XX веке художественный авангард проявил себя богоборческим и антицерковным. С православной церковью, в частности, сегодня случилось нечто похожее на то, что случилось с интеллигенцией «шестидесятников» прошлого века в России. Эта интеллигенция превыше всего поставила принцип социального служения народу и социальной правде, и на этом основании ею были взяты под сомнение собственно эстетико-художественные вопросы литературы и искусства. Разночинная интеллигенция понизила общий уровень духовного производства в России, слишком жестко подчинив его социальному идеалу.

Сегодня нечто аналогичное совершает церковная или приобщенная к церкви интеллигенция. Богослужение в широком смысле слова – как спасение мира, лежащего во зле, – понимается ею как несовместимое с любыми попытками «прельщения красотой», со свободными искусствами. В этом проявляется застарелая болезнь русского православия. Н. А. Бердяев писал о нерешенности на Почве православия проблемы культуры: «Аскетическое православие сомневалось в оправданности культуры, склонно было видеть греховность в культурном творчестве… Религиозное, моральное и социальное сомнение в оправданности культуры есть характерно русский мотив» [121]. Однако, если этот мотив сохранится в русской церкви, это предопределит и в будущем непримиримый раскол русской культуры: интеллигенция, профессионально связанная с научной и художественной формами духовного производства, будет оставаться либо откровенно атеистической, богоборческой, либо, что более вероятно в контексте нашей жизни, будет искать союза с другими, сектантскими церквами против православия.

Теократическое движение имеет свою оправданность и свои перспективы в нашу постиндустриальную эпоху, столкнувшуюся с глобальными проблемами, порожденными богоборческим модерном. Но это движение должно считаться с тем, что в центре постиндустриальной эпохи стоит уже не материальное, а духовное производство, не предприятие, а университет. Следовательно, теократическое движение должно не отталкивать университет от себя своею идеократической нетерпимостью, а найти с ним общий язык. По-видимому, именно из диалога университета и церкви может родиться феномен постиндустриального общества с православным лицом – если ему вообще суждено родиться.

Второй наряду с интеллигенцией силой, с которой теократическому движению предстоит вступить в диалог, является национальное предпринимательство. Сегодня ведущий предпринимательский слой в России представлен компрадорской буржуазией, связанной большей частью не с продуктивной экономикой, а с финансово-спекулятивными аферами, с банковским капиталом. Этот капитал ничего не инвестирует в национальную экономику и больше служит специфическому финансовому интернационалу, заявляющему, что национальный экономический суверенитет вообще является устаревшим понятием, ибо центрами стратегических экономических решений стали такие вненациональные инстанции, как МВФ, МБРР и др.

Таким образом, предпринимательство «новых русских» знаменует собой ревизию классического предпринимательства по двум решающим критериям:

1) оно является не национальным, а антинациональным, компрадорским;

2) оно связано не с производительной деятельностью и характерными для нее чертами – бережливостью, партнерской ответственностью, моралью накопления (всем тем, что применительно к западному предпринимательству М. Вебер связал с протестантской этикой и что у нас когда-то проявилось в старообрядческой этике), а с криминально-спекулятивными аферами, требующими и соответствующей психологии.

Ясно в этих условиях, что перед Россией стоит задача, не отказываясь от предпринимательства, не реставрируя антирыночную утопию, решать эти проблемы. Может быть, теократическое движение станет одной из реальных исторических альтернатив компрадорско-криминальному альянсу, разрушающему и разлагающему Россию. Но эта перспектива открывается лишь в том случае, если теократическое движение не станет просто репрессивным по отношению к рыночной экономике и предпринимательству. Теократическая аскеза не должна принимать форму принципиального, садомазохистского отвращения к телесно-материальным проявлениям человеческой активности в мире. И в этом отношении нам предстоит реабилитировать православную традицию, которая в своих глубинных истоках и в своих высших творческих формах отнюдь не страдала гнушательством к телесной стороне мира.

Одним из высших достижений православной мысли является учение св. Григория Паламы (XIII век). Он решительно выступал против дуализма неоплатоников, противопоставляющих тело, как «темницу души», «сосуд мерзостей и пороков», горней устремленности духа. Как пишет И. Мейендорф, «св. Григорий Палама чрезвычайно живо чувствует противоречие между Евангелием и спиритуализмом платоников; для него тело не есть седалище зла в человеке» [122]. Православная аскетика Гр. Паламы ничего общего не имеет с бегством от материи индуистов или неоплатоников. Напротив, здесь утверждается мотив светлого космизма, весьма близкий и русской народной традиции (образ Великой Матери-Земли), и позиции русской православной церкви в пору ее высшего творческого подъема (XIII-XIV века). Живопись Андрея Рублева – это явленный в красках образ светлого космизма, где материя (природа) не отлучена от Бога, а выражает трепет Божественного творчества и откровения. Как учит Гр. Палама, Бог всецело обнаруживается, живет в «каждой из богодостойных энергий». «Замысел Божий о вещи – не отвлеченное понятие, но сама эта вещь по преображении (пресуществлении, одухотворении) своей эмпирической природы» [123].

Эта идея о приобщенности телесного Космоса к благодати, о неутраченных Божественных потенциях тварного мира, была воспринята деятелями русского религиозно-философского ренессанса начала XX века. Начиная с B. C. Соловьева, в русской религиозно-философской мысли нащупывается синтез религиозного и эстетического начал. Ключевым здесь является понятие Софии – Премудрости Божией. В Ветхом Завете София говорит: «Я родилась… когда еще Он не сотворил земли,. когда Он уготовлял небеса… полагал основания земли: тогда я была при нем художницею». В этом тексте творение мира Богом – художественный акт, и делает его таковым София. Именно эстетизм в религиозной философии, легитимированный Вл. Соловьевым с помощью образа Софии, высвободил русскую богоискательную мысль из оков, позволил примирить и синтезировать эстетические, нравственно-религиозные и жизнеустроительные поиски. Отныне «чувственное не исключено из Абсолютного Сознания… Оно не только мысль, не только чувственность, но абсолютный синтез того и другого. Возникающее здесь понятие духовно-чувственного… было глубоко проанализировано… Флоренским и Лосевым, и было ими отождествлено с понятием символического (символа)». [124]

Последовательное применение этого принципа к предпринимательской деятельности и на этой основе духовно-христианская реабилитация ее была осуществлена С. Н. Булгаковым в «Философии хозяйства». Хозяйство у Булгакова софийно в своем метафизическом основании, в нем проявляется миссия человека в мире – раскрыть и реализовать софийность природы. Хозяйство до грехопадения и после – разные. Любовный труд свободного развертывания человеком софийных потенций тварного Космоса является в равной мере не только хозяйством, но и искусством [125]. Несомненно, что подлинная «национализация» российского предпринимательства – его возвращение в лоно национальной, православной и патриотической традиции – будет происходить под знаком идей экологической, нравственной и социальной ответственности предпринимательства, посредством которых нации предстоит преодолеть новую для нас форму компрадорского нигилизма. В этом смысле церковь для нашего будущего предпринимателя – не место ритуального покаяния после очередных неистовств, а центр действительного преображения сознания экономической элиты на основе понимания того, что хозяйство – не сфера, изначально отлученная от высших, богоспасительных практик, а сфера софийная, где человеку предстоит подтвердить великий тезис богоспасительности мира.

Третьей силой, с которой предстоит считаться теократическому движению в России, являются левые партии социальной защиты угнетенных, униженных и обездоленных. После революций 1848 года в Европе эти партии стали изменять и христианским и патриотическим идеям. Они захотели стать церковью для пролетариев, заменяющей обетование небесное обетованием коммунистическим – будущего рая на грешной земле. Сегодня, после гигантских катаклизмов богоборческого революционизма, все, кто способен учиться на историческом опыте, усвоили, что такой революционизм ведет не только в тупики ГУЛАГа, но и в тупики законченного имморализма, нравственного одичания. Это означает возможность возвращения левых в церковь. Но для этого и церкви надо подготовиться к диалогу с левыми и вместо демонстративного отрешения от мирских вопросов обратиться к самому болезненному из них – социальному.