Александр Лонс - Договор

• Название: Договор
• Автор: Александр Лонс
• Издательство: Поверенный
• Жанр: Детективная фантастика
• Год: 2008
• ISBN: 5-93550-245-4

Когда молодую женщину удручает повседневная обыденность, терзают бытовые проблемы, а душа просит новых ощущений и впечатлений, то можно согласиться на самое странное предложение, что пришло вдруг по электронной почте. А тут еще зануда муж, противный и приставучий начальник, сложности дома и на работе… Все это подталкивает к принятию решения подписать Договор с некоей Силой, которая полностью трансформирует всю жизнь, предоставляет мощные сверхчеловеческие способности, открывает чудесные перспективы…

---

Над столом — маленькая фотография человека с красивым мужественным лицом. На мой немой вопрос Григорий Петрович ответил:

— Это бывший командир Челябинского авиапредприятия, болгарин Пикарий Иванович Иванов. Мы дружили, и он спас мою тогдашнюю семью от неминуемых репрессий. Тогда за мнимые грехи расстреливали. В заключении по моему делу следователь Влодзимирский так и написал: "Полагал бы расстрелять". И "расстреляли". А в сорок шестом за то же самое давали семь лет тюрьмы. Всего-то навсего. Милосердие "Фемиды" Берии — Вышинского — было поистине безгранично. Однако гуманность проявлялась и в сорок первом году. Так, после расстрела обвиняемых их родственникам, чтобы те меньше волновались, сообщали, что их муж, отец или сын осужден на десять лет заключения без права переписки. Какая трогательная забота о родственниках! Некоторые из них десять лет спустя после расстрела пытались выяснить судьбу своих близких. Как видите, я не слишком-то склонен идеализировать прошлое. А не с того ли началась ваша пресловутая перестройка? Только эстафету Влодзимирского и Берии перехватила группа Гдляна.

Я молча слушала.

— Так вот, про Пикария Иванова. Потом, после того, как меня "расстреляли", он исчез. Двадцать лет я разыскивал его следы и нашел. Мне пришла счастливая мысль связаться с Высшим авиационным училищем истребителей в Болгарии. И однажды я получил по почте пакет за подписью начальника училища генерал-лейтенанта Болгарской Армии, в котором высылалась мне полная биография этого человека. После начала Великой Отечественной войны он был отправлен на фронт. Летал сам и обучал молодых полетам на уникальном скоростном бомбардировщике. Погиб он в одном из воздушных боев, растратив весь боезапас и израсходовав все горючее. Легендарная личность.

— А как вы ушли? Я хотела сказать, как спаслись из той страшной Челябинской тюрьмы?

— Из Челябинского централа? Очень просто. Расстреливали обычно в подвальных камерах, удаленных от остальных обитателей. Почти повсеместно это происходило практически сразу после вынесения приговора. Когда за мной пришли исполнитель и два конвоира, я поработал с их сознанием, после чего мы поменялись одеждой с этим исполнителем. Это теперь при расстреле должен присутствовать прокурор, начальник и врач. Тогда было проще.

— Теперь не расстреливают…

— Да? Так вот, я заставил их подписать справку об исполнении приговора, после чего забрал все документы себе. Потом исполнителя взяли под руки и повели. А я шел следом, с заряженным револьвером в руке. Когда мы пришли в расстрельную камеру, этого человека поставили на колени, и я ударил его рукояткой по затылку. Он потерял сознание, и его голова свесилась на грудь. Затем я приставил дуло нагана к его затылочной ямке и два раза нажал на спусковой крючок. Обычно выстрел бывает один — трудно промахнуться, если стреляешь в затылок в упор. Был человек — и нету… Одна пуля прошла навылет — между глазом и носом, а другая — через другой глаз. Лицо было обезображено. Потом я беспрепятственно миновал все посты и ушел менять личность.

— А что вам запомнилось в тот момент особенно ярко?

— Опилки! Обычные древесные опилки на полу расстрельной камеры. Весь пол был усыпан. Без опилок никаких расстрелов не проводилось — прострелить голову — это кровищи-то сколько! И доски по стенам. Это от пуль, чтобы не рикошетировали.

— А кто рядом, на другой фотографии?

— А это Виктор Рудаков. Он воевал вместе со мной, летал на штурмовике ИЛ-2, был ранен, но остался жив, вернулся в строй. Виктор Иванович все годы нашего знакомства поражал меня своей эрудицией и энциклопедическими знаниями, он был прекрасным музыкантом, художником, блестящим лингвистом… — Григорий Петрович немного помолчал, задумчиво глядя в окно, на огромный позолоченный купол храма. — Это его и сгубило. Его арестовали прямо на летном поле, когда мы готовились к вылету. Перед тем, как уйти из жизни, Виктор дал мне наказ. И я его выполнил. А наказ я получил такой: разыскать его сына и передать ему, что отец его любил. Не всем воевавшим отцам удалось увидеть своих только что родившихся сыновей…

— Ваша квартира — это какое-то чудо!..

— Я прошу вас обойтись без громких слов и фраз в мой адрес.

— Но это действительно так!

— О, есть множество других таких чудес. Например, некоторые музеи-квартиры.

— Да? И где они?

— Например — в вашем родном Питере. Там есть роскошная квартира Федора Шаляпина. Она сохранилась ценой жизни одного актера из Мариинского театра, которому Шаляпин, уезжая, все оставил. В блокаду в нее стали вселяться самые разные люди, которые принялись жечь мебель, книги. Тогда этот актер стянул все в одну комнату и сумел сберечь очень много реликвий, а сам умер от голода. Его дочка и жена, вернувшись из эвакуации, приняли на себя заботу об этих вещах. Еще пример. Жена и дочь академика Павлова сохранили все так, как было при его жизни. Павлов вообще не позволял прикасаться к предметам на своем столе — и это его распоряжение близкие выполняли и после его смерти. Все до сих пор так и лежит, как при его жизни.

Немного помолчав, он вдруг сказал:

— А вы знаете, ведь меня обокрасть пытались!

— Да? Вас? И как? То есть, я хотела спросить, как такое вообще возможно?

— Да не особенно и возможно. Вот, смотрите, даже в газете пропечатали. Не люблю я эту газетку, но все равно выписываю.

С этими словами он протянул мне номер "Московского Богомольца", показав на заметку в разделе "Быстро в номер" под громким названием — "В "Доме на набережной" пытались обокрасть сотрудника Минобороны". Заметка гласила:

"Попытку ограбления квартиры в знаменитом "Доме на набережной" (улица Серафимовича, 2) вчера ночью пресекли сотрудники милиции и Отдела вневедомственной охраны Юго-Западного округа столицы. Как сообщили нашему корреспонденту в ГУВД Москвы, в 01.07 в оборудованную сигнализацией квартиру ответственного сотрудника Минобороны РФ забрался преступник. Когда он столкнулся нос к носу с работниками милиции, то спустился на землю по тросу строительной люльки и попытался сбежать. Стражам порядка пришлось открыть огонь, и вор сдался. Им оказался двадцатилетний учащийся. Проводится расследование".

— Он ничего не украл?

— Его быстро спугнули, и он побежал. Когда взяли, то при нем ничего моего не нашли.

— Да, забавно.

— Это вам кажется забавным? А странным вам здесь ничто не кажется?

— Что именно? — не поняла я.

— Подойдите к окну.

Я подошла. Посмотрела на белую громаду Храма, на свинцовые воды реки, на набережную, на далекий асфальт…

— Видите?

— Высоко…

— Вот. Вы можете отсюда спуститься по железному тросу?

— Я — могу.

— И я могу. А простой парень? Он не каскадер, и не экстремал. Он всю кожу с ладоней содрал, пока спускался.

— А кто он?

— По всему выходит, что учащийся медучилища. В его кармане найден именной проездной билет. Потом его опознали по месту учебы и соседи по общежитию…

— А сам он что говорит?

— Он ничего не говорит. С того момента, как его привезли в участок, он молчит. Ни единого слова из него не вытянули.

"Привезли в участок?" — странное выражение…

— Молчит, и все?

— Молчит как камень. Уже провели психиатрическую экспертизу и диагностировали биографическую амнезию и афазию. Сейчас он в клинике Сербского.

"Почему не в Институте Сербского?"

— Зачем этот юнец полез именно к вам?

— Сначала я подумал, что его привлекли мои книги.

— Они такие дорогие?

— Да, и не только. Это — сама история. Некоторым раритетам вообще цены нет, и они нигде не фигурировали ранее. А при современном падении нравов в среде молодежи… о присутствующих не говорят… так вот, при современном падении нравов и тяге к быстрому обогащению, любой из томов, стоящих на этих полках, потянет не на одну тысячу долларов. Или как у вас принято изъясняться, — "баксов".

"Он не особенно и скрывает ту неприязнь, которую ко мне испытывает, — подумала я. — Интересно, почему?"

— Потому, что вы подозреваете меня. Нет-нет, ваше "Зеркало" практически безупречно. И ваши схемы защиты вполне приемлемы. Но, согласитесь, мы с вами в несколько различных весовых категориях. Конечно, с моей стороны это не очень этично, но когда речь идет о расследовании убийства, этические категории неуместны. Не правда ли?

— Ну, это как посмотреть. Если меня что-то раздражает в других людях, значит, этот же недостаток есть и во мне, и пришло время избавляться от него.

— Вы читали мою биографию? Читали. Поэтому давайте начистоту, без всяких этих ваших следовательских уловок. Я через такое прошел, что вам… простите старика.

— Да бросите вы. Какой вы старик? Вам в городских соревнованиях можно участвовать.