Петр Елисеев - Привал на Эльбе

• Название: Привал на Эльбе
• Автор: Петр Елисеев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: О войне
• Год: 1960

Над романом «Привал на Эльбе» П. Елисеев работал двенадцать лет. В основу произведения положены фронтовые и послевоенные события, участником которых являлся и автор романа.

---

— Вы ответьте на вопрос, — перебил Якутии Пермякова.

— Вы, товарищ генерал, сказали, что дивизия выступит в конном строю после авиаподготовки…

— Правильно, я сказал. Но если появились другие, лучшие возможности, можно было бы пересмотреть план операции. Вы понимаете, что такое пароль? Зная пароль врага, можно без звука снимать его охранение, захватить войска врага врасплох, спящими. Неужели вы, командир полка, не поняли такой простой истины? Хорошо, что Елизаров догадался, правда с некоторым опозданием, прийти ко мне. И, как видите, эскадрон выполнил свою задачу… А потери действительно тяжелые…

Подробно разбирая операцию, генерал Якутин сказал, что эскадрон Елизарова открыл путь дивизии. Не будь этого, дивизия в общей сложности понесла бы больше потерь. Упрекнув Пермякова, генерал еще раз подчеркнул, что если бы эскадрон Елизарова сразу выступил, как только узнал пароль врага, то он с меньшей потерей ворвался бы на высоту.

— В общем, капитан Пермяков, — сказал в заключение Якутин, — вы проявили непонимание в этом деле и неоправданно глушили инициативу командира эскадрона. Елизаров — молодой офицер, но понимает службу, разбирается в боевой обстановке. Нам очень пригодились его наблюдения о системе обороны и распорядке дня врага. При составлении плана операции мы многое учли из его докладной записки. Хорошо он действовал и в этих боях. Я решил представить его к награде.

Совещание кончилось, когда за окном засинело утро. Постепенно на востоке чуть заалела румяная полоска зари. От ее краев разбежались ярко-желтые лучи. Начиналось утро.

Пермяков и Елизаров, немного отстав от других офицеров, шли в расположение полка по безлюдной улице села, с вечера запорошенной тонким слоем снега. Прихваченный ранним морозом, снег певуче скрипел под ногами. Пермяков, выпустив длинное облачко дыма, заговорил первым:

— Довольны своим выступлением? Высекли меня…

Елизаров молчал. У него на фронте выработалась привычка слушать, не перебивая, возражать — если прав.

Когда Пермяков закончил, Михаил сказал:

— Мы с вами вдвоем, товарищ командир полка. Разрешите откровенно поговорить.

— Я всегда приветствовал откровенность. Мы, по-моему, не враги, а друзья: вместе за одно дело воюем.

— Вы все-таки не признали своих ошибок на совещании у генерала, — слегка волнуясь, начал Михаил, — а отрицать ошибку — вдвойне ошибка. Вы как-то сказали: «Осознай ошибку и больше не ошибайся». Умно сказано. Ответьте, пожалуйста: вы говорите истину только для других? Вы извините меня, что я так резко ставлю вопрос. Коль к слову пришлось, хочется поговорить по душам. Вы — умный воспитатель, хороший политический руководитель, чуткий человек, но иногда ошибаетесь. А вам кажется, что ваше мнение всегда идеально. Вы не хотели и слушать меня, когда как-то зашел разговор о пополнении материальной части подразделения. Вы отчитали меня, даже оскорбили, когда я сказал вам о пароле. В военном деле дискуссий быть не может, но советы допускаются. Вы советов не признаете.

Пермяков внимательно слушал слова младшего лейтенанта, искренне удивлялся, что так дельно рассуждает Елизаров, которого он учил уму-разуму. Рядом с ним шел теперь совсем другой человек, не тот, что в первые дни фронтовой жизни. Он уверенно спорит со старшим по званию и опыту в военных делах. Спорить с начальником не полагается, но Пермяков допускал это в такой обстановке. В споре рождается истина, оттачивается мысль, а это полезно и ему, командиру полка, и другим.

Капитан мысленно давно уже согласился с Елизаровым, но сознаться в своей неправоте тяжело. И он решил пока защищаться:

— Товарищ Елизаров, как вы думаете, у вас бывают ошибки?

— За одну печальную ошибку вы хотели отдать меня под суд. Я буду благодарен вам до самой смерти за то, что дали возможность искупить свою вину, — искренне признался Михаил.

— Слушая вас сегодня, Михаил Кондратьевич, — продолжал Пермяков, — я осознал не только свои ошибки, но начинаю осмысливать и ваши. Вы слишком самостоятельным хотите быть. Правда, инициативу я всегда приветствовал и буду приветствовать. Но что плохо? Вы не согласовываете свои действия. Чрезмерная независимость может принести вам когда-нибудь огромный вред. Любое начинание только выигрывает, если оно взвесится и обсудится вместе с другими. Я сам это почувствовал сегодня на совещании у генерала.

Слушая командира полка, Михаил убеждался в том, что Пермяков не злится за критику. Как всегда, строг, но справедлив. Елизаров дружески козырнул, примирительно сказал:

— Слушаюсь, товарищ командир полка, я учту ваши замечания.

7

Дивизия была на переформировании. Пополнение прибыло молодое. Работы с новичками много. Кондрат Карпович, назначенный старшиной эскадрона, наводил суровые порядки. Подкручивая усы, он наказывал молодым солдатам:

— Прежде всего казак должен коня в сытости держать. Сам голодай — коня корми. Опять-таки чистота амуниции. Удила, мундштуки, стремена серебром чтоб горели. Седло так потребно натереть, чтобы перед ним можно бриться.

Кондрат Карпович почти каждый день осматривал оружие и был особенно требовательным в этом деле. Он пришел во взвод, в котором командиром первого отделения был Тахав, только что вернувшийся из санбата. Хотя старшина отлично знал всех казаков, но по примеру старших командиров, придя в подразделение, обычно спрашивал:

— Кто здесь командир?

— Командир отделения сержант Керимов, — четко отвечал Тахав, чтобы доставить удовольствие старому казаку.

— Чей автомат семнадцать ноль пять? — старшина посмотрел в дуло оружия.

— Сержанта Керимова, — опять задорно ответил Тахав.

— Грязно. Получите наряд, сержант Керимов, — безапелляционно сказал Кондрат Карпович. — В службе ни родни, ни дружбы… Не вступать в пререкания.

Старшина продолжал обход. Он осматривал клинки, с удовлетворением ухмылялся себе под нос. Состояние шашек Кондрат Карпович признал образцовым. Все были начищены, блестели на солнце, как зеркальные стекла, и тонко смазаны ружейным маслом.

— Добре казаки содержат холодное оружие, молодцы, надо объявить благодарность, — бормотал Кондрат Карпович… — Елки зеленые! — вдруг воскликнул он, взявшись за клинок, стоявший в углу, за кроватью. — Чей?

— Ветеринара, — ответил Тахав.

— Кличь его сюда.

— Он не подчинен командирам взводов.

— Все одно. Я ему зараз покажу подчинение.

Вошел Яков Гордеевич. Рукава гимнастерки были засучены. За время армейской службы он стал заправским ветеринаром, прочитал много книг о своей службе.

— Ваш клинок, товарищ ветинструктор?

— Мой, Кондрат Карпович, — по-дружески ответил Яков Гордеевич.

— Где вы находитесь: на службе в кавалерии или хозяйской конюшне? Почему пришли с засученными рукавами?

— Я осматривал копыта лошадей.

— Не резон. Вызывает начальство — подтянитесь. Худо, товарищ ветинструктор. Устава внутренней службы не знаете. И оружие запустили, — вынул старшина саблю из ножен.

Ржа покрыла лезвие.

— Вы же фрицу кровь заразите этим клинком.

— Ничего, пусть заразится его нечистая кровь, — заметил седой украинец.

— Пусть заразится, — передразнил Кондрат Карпович своего друга. — По казацкому уставу (хотя такого устава на бумаге нет) врага надо одним ударом развалить до пояса. А этим клинком тыкву не разрубишь. Получайте наряд — дневальство на конюшне.

— Не согласен, — покачав головой, возразил Яков Гордеевич и взял свою саблю. — Я тоже начальствующее лицо эскадронного масштаба — ветеринарный инструктор, непосредственно подчинен командиру эскадрона.

Старшина тронул себя большим пальцем в грудь, как бы сказав, что он старше, и вышел вместе с другом.

Яков Гордеевич обиделся: он привык обращаться со своим старым другом запросто, такой официальный тон пришелся ему не по душе. Он не оспаривал правоту Кондрата Карповича, согласился вычистить клинок, но хотел только, чтоб с ним его друг не обращался как с новобранцем.

Они зашли в сарай, где были размещены лошади кавалеристов. Яков Гордеевич стал продолжать свою работу — осматривать копыта. Он с удовольствием приговаривал: «Нормально, вполне нормально». Подошел он к коню Кондрата Карповича.

— Ногу, Беркут, — слегка ударял он ребром ладони лошадь под колено.

Беркут поднял ногу. Ветеринар детально осмотрел копыта, ковку.

— Э-э! — протянул он, осмотрев ямку под щиколоткой задней ноги. — Мокрица, товарищ старшина. Для порядку придется доложить командиру эскадрона, товарищ старшина.

— Заладил: «старшина, старшина». Аль имя мое не знаешь?

— По уставу обращаюсь, — кольнул глазами Яков Гордеевич казака. — Вы только что отчитывали меня.