Петр Елисеев - Привал на Эльбе

• Название: Привал на Эльбе
• Автор: Петр Елисеев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: О войне
• Год: 1960

Над романом «Привал на Эльбе» П. Елисеев работал двенадцать лет. В основу произведения положены фронтовые и послевоенные события, участником которых являлся и автор романа.

---

— А школа от вашей хаты далеко? — шепотом спросил мальчуган.

— Если будем жить в Ростове, где мой старший брат живет, там на каждой улице школа. Если в станице, где я жил с отцом, — там школа в полукилометре. Какой класс окончил? В седьмой пойдешь, а Вера в Ростовский мединститут поступит. Так? — Михаил отвел ее руку, которую она не отрывала от лица, и участливо взглянул на нее.

— Не время сейчас думать об этом, остаться бы живыми.

— Останемся. Поедем, Костюшка, на Дон? Какие у нас яблоки, груши, вишни! А рыба донская? Закинешь сети — вытянешь: лещи, судаки вот такие, — развел руками Михаил. — А сельдь донская? Эх, Док родной, тоска берет по тебе. А театр ростовский? Во всем мире нет такого. Все кресла обшиты красной кожей. Где ни сядешь — все равно в середине, против сцены. А сцена? Площадь!

— Где это так? — спросил Элвадзе, быстро войдя в дверь.

— У нас на Дону, — гордо сказал казак. — Садись завтракать.

— А про цимлянское сказал?

— Ты пил его?

— Если все шампанское, которое я выпил, вылить в одно место, озеро получилось бы. — Сандро сел за стол.

— А нашего медку хотите? — Вера подала ему стакан.

— Угощают — воду пей! — Элвадзе опрокинул стакан.

Михаил поднес ложку ко рту и отвернулся.

— Не могу есть: глаза просят, а душа отказывается.

— Через не могу надо есть, брат мой. Дай только боли волю — помрешь! У меня против боли два средства: сон и еда. Позавтракаешь, отвезу тебя в санбат — командир приказал. — Элвадзе поставил котелок на стол. — Я приготовил для тебя харчо.

Елизаров взял ложку.

— Это не соус?

— Что соус? Пустяк: нарезал мяса, картошки, сварил, и готово. А харчо — сначала мясо сварил, потом лук, чеснок положил, потом рис, кислые сливы, перцу положил, чтобы во рту горело.

— А соль кладется? — спросил Михаил, отведав харчо. — А перцу-то сколько — рот жжет.

— Эх! — Сандро хлопнул ладонью себе по шее и стал солить харчо. — Засыпался.

— Влюбился, наверное, — заметила Вера.

— Точно в воду смотрели! — Элвадзе наклонился к автомату, держа руку на сердце.

— Спасибо, Сандро, не могу больше.

Михаил встал, оделся, посмотрел в окно. Орел бил копытом землю. Рядом с ним стоял темно-гнедой конь Бараш, которого дали Елизарову после гибели Булата.

Все вышли во двор. День был осенний. Михаил не хотел казаться грустным на прощанье. Он сунул в руку Вере записку. В ней были слова признания: «Расстаюсь с тревогой: придется ли встретиться? Эх, война проклятая! Может, в вечную разлуку ухожу. А хочется всю жизнь быть с вами!..

Искренне уважающий вас донской казак Михаил Елизаров».

Он заглянул в лицо Веры. Глаза ее были полны слез.

Вера вздохнула: больно ей было провожать молодого казака…

— Помни, не забывай, — шепнула она ему, украдкой поцеловала и закрыла рукой глаза. — А записку не надо, грустная очень… — тихо добавила и сунула бумажку в его карман.

Михаил, тронутый поцелуем девушки, не мог ничего сказать. Никакими словами не выразить той радостной взволнованности. Ведь это первый поцелуй девушки, красивее и умнее которой, как казалось Михаилу, нет во всей Белоруссии.

Оставшись во дворе с Костюшкой, Вера прижала брата к своей груди и молча гладила его вихрастые волосы. Вся ее нежность и ласка перешли к единственному родному мальчику, с которым тоже приходится расставаться. С кем он будет, сиротка? Что посоветовать и наказать обездоленному братишке? Родных и близких знакомых нет, всех разогнала война. Что он будет есть, где спать, кто оденет его?

Вера зашла с Костюшкой в санчасть, достала из кармана банку консервов, сахар — вот и все, что могла она дать ему.

— Если наши будут отступать, у немцев не оставайся. Ростовский адрес Михаила не теряй! — сказала ему на прощанье.

Вера накинула на плечо санитарную сумку и пошла искать Тахава. Может, тоже надо отправить в санбат упрямого башкира, сбежавшего из санчасти?

Где-то вдали загремели выстрелы. Над селом появились вражеские самолеты.

Полк получил приказание отойти в лес, раскинувшийся в двух километрах восточнее села. Первый эскадрон, прикрывавший отход, направился в сосновую рощу. Вера, придерживая свою туго набитую сумку с красным крестом, шла за эскадроном позади всех. Она все время оглядывалась, искала глазами братишку, но так и не увидела.

10

Речка Шатринка разделяла село пополам. В центре, против кооператива и школы, через реку переброшен длинный деревянный мост. На середине возвышалась триумфальная арка с надписью: «Добро пожаловать! Колхоз «Полесье».

Парторг Величко, коренастый азовский казак двадцати пяти лет, с реденькой бородкой и усиками, похожими на перышки молодого скворца, грустно посмотрел на большие деревянные буквы, покрытые лаком вишневого цвета, и твердо зашагал к мосту. За ним пошли Тахав и Ломакин — уральский колхозник.

— Еще подумают немцы, что для них поставлена арка. Мы им сейчас другую встречу приготовим. — Величко подошел с миной к мосту.

На западной окраине показались танки. Засвистели над минером пули, врезывались в перила моста, в телеграфные столбы. Загудели мины. Все распластались. Один снаряд с протяжным воем ухнул совсем близко. Тахава засыпало землей.

По-над речкой, направляясь в санбат, ехали Элвадзе и Михаил.

— Не подъезжайте сюда. — Величко махнул рукой и прилег, услышав новый гул снаряда.

— Убит? — Михаил прыгнул с коня, бросился к Тахаву. — Жив! Давайте посадим его в седло. Вези, Сандро.

— Езжай ты, — предложил Элвадзе.

— Я не довезу, — сказал Михаил и стал поднимать башкира на своего коня. — Я с парторгом как-нибудь доберусь до леса.

Тахав молчал. Голова его потяжелела, клонилась вниз. В ушах раздавался сплошной шум, напоминающий гул водяной мельницы.

— Минируете мост, товарищ парторг? — спросил Михаил, проводив товарищей.

— Да, но немцы уже держат его под обстрелом.

— Мы с Ломакиным попробуем помешать им.

Михаил взял автомат Тахава, запас патронов и притаился за углом кооператива, в конце улицы, тянувшейся от моста, Михаил заметил трех мотоциклистов, которые обстреливали мост.

— Послужи, родной, — пробормотал он над автоматом, поставил прицел на шестьсот метров и пустил добрую очередь.

Немцы скрылись за хатами.

— Ставьте скорее мины, товарищ парторг! — крикнул Михаил, не спуская глаз с улицы.

Мины были установлены. Казаки побежали по огородам на восточную окраину. Михаил начал задыхаться. Длинная шинель путалась в ногах, за шпоры цеплялась ботва картофеля. Ему стало жарко. Пот капал с лица. Голова кружилась. Лицо пылало. Он стал отставать. Позвоночник болел, идти стало тяжело, больно.

— Товарищ Елизаров, не отставайте! — крикнул Величко.

— Бегите быстрее, — отвечал, задыхаясь, Михаил, — минируйте и тот переезд. Не успеем — прорвутся…

— А как же вы? — тревожился Величко.

— Потом я догоню.

Пластуны побежали. «Не удержали село, опять отступаем», — подумал с горечью Михаил. Он на ходу снял шинель, перебросил ее через плечо и зашагал по огородам, пригнув голову. Кругом жужжали пули, будто он проходил мимо пасеки. «Заметили, видно, гады, а тут проклятая лихорадка трясет», — с досадой подумал он.

Что-то шлепнулось об его голенище. Левое голенище наполнилось чем-то теплым, мягким. Михаил упал. Опираясь на локти, он пополз между ветвистой ботвы помидоров. Где-то совсем близко послышался шорох и посвист. Елизаров оглянулся. Будто пчела ужалила его в подбородок. Во рту стало солоно. Михаил приложил палец к подбородку. По кисти потекла струйка крови. «Почему же не больно? Может, так и умирают?»

Голова клонилась к земле, в глазах дрожала муть, но он полз дальше, добрался до сарая. Только теперь он почувствовал жгучую боль в ноге и подбородке. Еще жарче стало. Хотелось пить.

У речки, совсем недалеко от него, возились немцы. Одни разбирали стену и потолок школы, другие носили бревна и наводили переправу через Шатринку. Михаила охватило жгучее волнение. «Может, не надо вступать в неравный бой?» — подумал он, но вспомнились слова Пермякова: «Береги себя, а врага бей везде и всегда». Елизаров улегся поудобнее между широкими кустами крыжовника, навел автомат, дал длинную очередь. Страх и отчаяние исчезли, когда он увидел, как немцы падали от его пуль, уцелевшие разбегались.

«А, черти, прячетесь!» — торжествовал Михаил. Думать о том, что ему уже не выбраться из села, не хотелось, а все-таки думалось. Кровь из подбородка капала на желтые листья огурцов, ярко окрашивая их. Гитлеровцы опять столпились у переправы. Михаил обстреливал их. Автомат умолк. Последний диск кончился. Патронов больше нет. Какая досада!

Михаил приподнялся на локтях и оглянулся вокруг: куда бы спрятаться? Никого нигде не видно. «Эх, нашелся бы человек, скрыл бы меня от фашистов». Казаку пришла в голову и такая мысль: «Найти бы лошадь, сесть на нее и умчаться».