Виктор Степанов - Юрий Гагарин

• Название: Юрий Гагарин
• Автор: Виктор Степанов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1987

В немеркнущем созвездии героев нашего народа ослепительно ярко сверкает короткая жизнь первого космонавта планеты — Юрия Алексеевича Гагарина. Книга построена на обширном документальном материале, важное место в котором занимают свидетельства близких друзей и соратников Юрия Гагарина, а также собственные воспоминания автора, лично знавшего первопроходца космоса.

Рецензенты: дважды Герой Советского Союза, летчик-космонавт СССР П. Р. Попович; первый заместитель председателя Федерации космонавтики СССР И. Г. Борисенко.

В книге использованы фотографии: П. Барашева, А. Моклецова, И. Снегирева, А. Софийского, М. Харлампиева, В. Шмакова, А. Щекочихина.

---

— Вы знаете, — сказал Юрий тоже не спавшим друзьям, — Васильев спас мне сегодня жизнь… Даже больше, чем жизнь.

Те помолчали в согласии.

— Давай, Юра, спать, — отозвался после паузы Злобин. — Тебе надо выспаться. Завтра снова полеты.

Юрий привстал, облокотясь на подушку, начал глядеть в окно. В полночь уже не было прежней темени. Наоборот, небо светлело. За сопкой, слюдянисто сверкавшей вершиной, вздыхал, ворочался океан. Где-то неподалеку подремывали самолеты. А может быть, два из них тоже переговаривались, вспоминали о случившемся? Вот один подрулил к другому. Он засыпал…

Да, дни теперь сливались, припаивались один к одному, и это была их служба. Романтическое представление о профессии летчика уживалось с другим пониманием начавшейся жизни: труд, напряженнейший труд, в котором чередовались радости и огорчения. Но ведь он сам того добивался, сам шел к цели, не зря моряки говорят: «Красив корабль на картинке, а море с берега». То же можно сказать про самолет, аэродром, да и небо. Работа, работа, ну и, конечно, — нельзя без него — вдохновение.

Холодное — то голубое, то внезапно мглистое — небо становилось родным. Он обживал его, все больше о нем узнавал. И все больше гордился.

Однажды в выходной пошли прогуляться в сопки. Снег уже слинял, тут и там на замшелых скалах проглядывали неяркие, но удивительно веселые северные цветы. Разбрелись, чтобы нарвать букетов. И вдруг наткнулись на проржавленный остов. Самолет? Да, он лежал средь камней, словно кит, истлевший, выброшенный на берег. Без особого труда определили: сбитый во время войны «мессершмитт». Кто-то предположил:

— Сафонов постарался.

— А может, Курзенков?

Об этих героях из уст в уста передавались легенды. Молодые летчики знали их в лицо по портретам, развешанным в ленинской комнате. Сергей Георгиевич Курзенков, Герой Советского Союза, был первым командиром подразделения, в котором служил теперь Юрий.

Если вспомнить героев-оренбуржцев, в какой же замечательной семье подрастал, расправлял крылья Гагарин! Курзенков дружил с Сафоновым.

Когда бы в небе не таяли инверсионные следы, оно бы все было исписано автографами знаменитых полярных асов.

На третий же день войны, когда в сторону Мурманска летел «Хейнкель-111», Сафонов на своем И-16 поднялся наперехват. Маскируясь в солнечных лучах, он набрал высоту и стремительно пошел в атаку. С немецкого самолета по нему ударили из пулеметов, но он не отвернул, пошел на сближение, открыл огонь и сбил стервятника. Фашисты боялись Сафонова. Завидев его машину, они открытым текстом испуганно передавали по радио: «Ахтунг! Ахтунг! В воздухе Сафон! В воздухе Сафон!» По пять-шесть вылетов в день. Летчики спали прямо под крыльями самолетов, подложив под голову парашюты.

«В бою нельзя горячиться, если действовать безрассудно, не спасут ни опыт, ни высокие летные качества машины… Главное — хладнокровие, трезвый расчет, уверенность в своем превосходстве над врагом. Навязывайте противнику свою волю, и тогда победите!» Это завет Сафонова. Только в первые три месяца войны летчики его эскадрильи сбили 49 вражеских самолетов. Пятнадцать из них уничтожил сам командир. Сафонов командовал уже авиаполком, когда вылетел в последний свой бой. Нашим летчикам приказано было прикрывать конвой, шедший в Архангельск. Сорок пять «юнкерсов» налетело на корабли, им наперехват устремились три истребителя. Сафонов атаковал одного торпедоносца, второго, третьего, расстреливая их в упор, а когда стал преследовать четвертого, под ним, невидимый на фоне волн, пронесся другой самолет врага, и воздушный стрелок «юнкерса» успел дать пулеметную очередь… «Подбил третьего… Мотор… Ракета…» Последнее слово, услышанное на командном пункте, было условным извещением о неизбежности вынужденной посадки. Корабельные сигнальщики видели, как самолет Сафонова, теряя высоту, планировал в направлении миноносца «Куйбышев», но не дотянул примерно двадцать кабельтовых, упал в море и скрылся в волнах.

Но бой был выигран! Трое против сорока пяти! Расшвыряв бомбы куда попало, фашистские самолеты ушли восвояси, не потопив ни одного транспорта. Два часа эскадренный миноносец «Куйбышев» искал Сафонова в море и не нашел. Двести двадцать четыре боевых вылета, более тридцати сбитых вражеских самолетов — отважный летчик был посмертно награжден второй медалью «Золотая Звезда». Он был первым, кому во время войны это высокое звание присвоили дважды.

Курзенков. Тоже гроза для фашистов, и его однажды подбили. Он выбросился с парашютом: купол раскрылся, но тут же вдруг оторвался и стал удаляться — осколками снаряда перебило силовые лямки, они не выдержали рывка, оборвались. Летчик падал, мучительно сознавая неотвратимую смерть, сейчас удар о гранит… Он очнулся от невыносимой боли, изо рта шла кровь, а когда сознание начало проясняться, понял, что уцелел случайно, ибо упал на скалу сопки под скользящим углом и угодил в глубокий сугроб.

«Мы находились на передовом форпосте северных рубежей нашей Родины, — писал Юрий Гагарин, — и нам следовало быть такими же умелыми, отважными летчиками, как Борис Сафонов, Сергей Курзенков, Захар Сорокин, Алексей Хлобыстов и многие другие герои Великой Отечественной войны — наши старшие братья по оружию».

Теперь он тоже чуть ли не каждый день уходил в бой, правда, пока учебный. «Противник» — Васильев. Учитель вызывал на поединок ученика. Виражи, виражи, виражи. Но вот оно, вот мгновение — машину Васильева, кажется, можно поймать в перекрестье прицела, но, будто почувствовав острые взгляды Гагарина, он вводит машину в крен, стремительно уходит и опять вонзается в высоту. Теперь и сам начинает атаку, делает левый боевой разворот, заходит в хвост машине ученика, своего «противника». Но самолета Гагарина нет, он растворился. Куда отвернул? Васильев оглядывается и слышит в наушниках бодрый, с веселыми нотками голос: «Атакую! Держитесь!» Васильев пытается ускользнуть, и это вроде ему удается, но на земле фотопленка безжалостно фиксирует поражение.

Немного смущенный командир хлопает по плечу:

— Молодчина! Хорошо, что не копировали, искали себя. Это и спасло вас от проигрыша. Одним словом, Гагарин, победа за вами…

— Как учили…

Небо, полярное небо теплеет, может быть, оттого, что так радостно на душе. Небу нужна земля. На земле нужен дом, своя родимая крыша. Валя приехала в августе 1958-го, шли по улочке городка с тяжелыми чемоданами, но не ждал, не встречал их родной порог. Может, и не надо было жениться, а холостяковать, как другие, ну, к примеру, как тот же неунывающий Дергунов. Юрий не мог без очага, ему нужно было дыхание теплых стен, близость самых преданных в жизни людей. Он привел жену во времянку: такая же молодая семья уехала в отпуск и доверила им свою комнатенку. Конечно. это не то, что хотелось бы. Но вот на стол постелена кружевная скатерка, на тумбочке — знакомая салфетка в цветочках. Шагнули друг другу навстречу, обнялись. Валя оправдывает смущение мужа, его неловкость, что не смог подготовиться к встрече:

— Ничего, Юраша, потерпим. Как говорится, с милым рай в шалаше…

Да, полярное небо становилось роднее. Спасибо вам, наземные службы, за помощь, оказанную при посадках. Но разве не слышен в наушниках другой, призывающий, зовуший к спокойствию, желающий благополучной посадки голос — голос Валюши, жены. Сколько раз словно окликала она его в тумане, во мгле.

Валя иногда приходила его встречать. Юрий сердился, заставая жену у шлагбаума КПП, а она продолжала приходить, и однажды, почудилось, видел ее чуть ли не на аэродроме. Выговаривал: «Тебе что, нечего делать? Боишься, что разобьюсь. Ты только взгляни, какая надежная техника! Это же чудо, а не машины». А про себя радовался: «Замечательно, когда тебя вот так преданно ждут». «Понимаешь, Юра, у меня есть слово, договоренность с твоим самолетом и небом», — то ли в шутку, то ли всерьез объясняла задумчиво Валя. В такие минуты Юрий улавливал грусть и тревогу в ее карих глубоких глазах.

Но вот и своя комнатушка. Своя! И сразу в северный городок, в гарнизон переселилась частичка забываемого Оренбурга, а может быть, Гжатска. Приметил — занавески на окнах такие же, как в Оренбурге, наволочки на подушках похожи на гжатские, и еще что-то едва уловимое, близкое, такое, что после полета хочется лечь и лежать, как мальчишка, ожидая: Валя пройдет и коснется его головы ласковой теплой рукой. И потаенно, с удивлением и надеждой отцовства, взглядывал, как в ней нарождается новая жизнь. Интересно — девочка или мальчик? Он загадал девочку.

Нет, брат, вставай, вставай! Пора наколоть, принести дров, подтопить печку: теперь их в комнате трое, и этот невидимый третий дороже, роднее всего. Надо сходить за водой или «по воду» как поправляла, бывало, в Клушине мать. До краев наполнить кадушку, Вале теперь тяжело.

Вторая полярная ночь, как туча, опускалась за сопки. Какой незаметной прошла она с Валей! Коротали ее — дыханье в дыханье. Напеременки читали Сент-Экзюпери, словно угадавшего и открывшего им их же собственный мир. Слиянность дома, неба и самолета. Как будто они были соседями с этим французским летчиком и тот вылетал с Юрой крыло в крыло.