Лилит Мазикина - Луна, луна, скройся!

• Название: Луна, луна, скройся!
• Автор: Лилит Мазикина
• Жанр: Ужасы и Мистика

У цыганской танцовщицы из Галиции Лилянки Хорват две жизни: дневная и ночная. Она «волчица» — существо, зачатое женщиной и вампиром и по природе своей вынужденное охотиться на упырей. Лилянка могла бы прочесть лекцию об истинной сущности и привычках вампиров… но жизнь внезапно начинает читать лекцию ей. И эта лекция очень, очень длинна.

---

Лилит Мазикина Луна, луна, скройся!

Глава I

Что за глупость эти вампирские телесаги! Одна за другой они повторяют лживые «аксиомы»: упырь может полюбить смертную девушку, главный враг кровососа — оборотень, и вампиры не отражаются в зеркалах (что вообще уже не лезет ни в какие ворота). Если бы я читала об упырях лекцию, обязательно бы в самом начале опровергла эту чушь. Тезисно:

— вампиры никогда не влюбляются, по крайней мере, в обычных женщин,

— кроме вампиров, не существует других оборотней

— ну и уж конечно, любое физическое тело, живое или мёртвое, отражается в зеркальных поверхностях.

Конечно, кровососы могут испытывать желание. Но это всегда страсть к той, кого любил перед смертью: жене, невесте, просто девушке. Раз за разом он будет приходить к ней, и если женщина достаточно полна сил, чтобы не зачахнуть от вампирской любви, она может даже родить от мёртвого любовника ребёнка. А если или она, или упырь несут в своих жилах перечно-жаркую цыганскую кровь, то ребёнок родится «волком» — существом, отличающимся и от вампира, и от человека. Вот «волки»-то и являются естественными и единственными врагами кровососов.

Нет, мы не испытываем к вампирам какой-то особенной ненависти. Но таков закон природы. Если никто их не будет убивать, они заполонят мир и вымрут от бескормицы. Поэтому природа устроила всё очень мудро: чтобы «волки» не уклонялись от своей обязанности, она сделала так, чтобы мы гибли без крови упырей. Их кровь не даёт нам никакой сверхсилы, она просто удерживает в нас жизнь. Достаточно заготовить её в виде колбасы, чтобы можно было прожить без охоты полгода-год. До того, как был придуман этот простой и эффективный способ, «волкам» приходилось туго: надо было искать кровососа каждый месяц. Многие тогда погибали молодыми, в неравной схватке или просто не сумев выследить добычу. Охотиться ведь непросто. Особого нюха на упырей у нас нет; нам приходится их вычислять. Проще всего, когда они «оборачиваются». Если все вокруг уверены, что видят кошку или бродячего пса, а ты видишь дядьку (или, что реже, тётку) — значит, перед тобой вампир. Но нападать тут же, в лоб, просто нет смысла: наша пища гораздо сильнее нас. Действовать надо хитростью. Выстрелить с короткого расстояния, чтобы он не успел отреагировать на свист стрелы. Или лучше — выследить лёжку. Во сне они почти совершенно беспомощны, а сразу после пробуждения вялые и слабые. Им нужно около восьми-десяти минут, чтобы прийти в себя. За эти несколько минут и можно убить кровососа. Конечно, вампира можно убить и спящего, но это надо ещё подкрасться так, чтобы не встревожить его сон, или подойти к нему в двадцать-тридцать особенных минут на рассвете, когда он не может собраться с силами, даже если проснулся. Поэтому они лёжку выбирают так, чтобы, во-первых, любой незваный гость произвёл шум, во-вторых, добирался до вампирского тела не меньше десяти минут. Отсюда обычай спать в ящиках с тяжёлыми крышками: пока такую сдвинешь, упырь уже очнётся и войдёт в силу.

Я концентрируюсь на этом просто от беспокойства. Прошло уже десять месяцев с моей последней охоты, колбаса почти закончилась. Уже две недели я безуспешно выслеживаю новую добычу.

Казалось бы, в ночной столице с этим не должно быть трудностей. Вампиры любят «затусить» в клубах и барах. Многие поступают очень просто: спаивают девицу из приезжих, предлагают ей покататься на автомобиле, а потом дают ей понюхать тряпочку с хлороформом (те, что послабее) или подавляют волю (сильные и, как правило, старые кровососы) и пируют в своё удовольствие. Если вампир попался погуманней, то он замажет слюной и перевяжет разрез на руке, и девушка с утра обнаружит только небольшую, быстро заживающую царапину. Если же нет, то с утра зарегистрируют ещё одну самоубийцу или жертву ограбления. Да, то, что упыри свою пищу кусают — тоже миф. Клыки у них действительно после смерти немного отрастают в длину, и кровососы охотно используют их в драках, чтобы рвать плоть противника — попробуйте продолжить бой, если у вас полщеки выдрано — но зубы не становятся острее. Так же, как и мы, вампиры пользуются ножами и бритвами, чтобы добыть свою пищу. Последние лет тридцать эстеты из числа упырей также используют иглы вроде тех, которыми берут анализы крови в больницах, потягивая кровь сквозь гибкую трубочку, подсоединённую к игле.

Проблема в том, что именно сейчас у меня нет денег, чтобы мотаться по барам и клубам. Поэтому я встаю неподалёку от выходов, надвинув на лицо капюшон, засунув руки в карман, и рассматриваю входящих. Надеюсь, я при этом выгляжу как наркоманка или студентка, мечтающая о том, чтобы оказаться внутри.

Под подозрением оказываются, в первую очередь, пары мужчин. Из-за этого распространённого пристрастия жить парами вампиров иногда ошибочно подозревали в гомоэротизме — в те времена, когда ещё верили в них. Но это не больше, чем вопрос безопасности. Когда на лёжке «волку» приходится вскрывать один из двух ящиков, тот кровосос, которого в данный момент не убивают, успевает набрать силы и напасть на охотника.

Конечно, один из двоих упырей при этом всё равно умрёт, но, согласитесь, шанс оказаться тем, который всё-таки выживет, очень соблазнителен.

К сожалению, «волки» не могут позволить себе тоже охотиться парами. Нас просто очень мало, и потом, мы друг друга переносим даже хуже, чем вампиров.

Ещё один возможный признак упыря — отсутствие румянца. После смерти у кровососов не только отрастают клыки, но и уплотняется кожа, везде, кроме губ, век, сосков и гениталий. В результате кровь через неё практически не просвечивает; на фоне этой матовой кожи особенно ярко выделяются губы и довольно тёмные веки.

Итак, я стою возле клуба и гляжу на проходящих. Я рассматриваю их зубы, пока они разговаривают и смеются, их веки (тёмные — почти у всех), особенно пристально рассматриваю пары приятелей. На мои слишком заметные, серые с серебряным отливом волосы плотно надвинут капюшон, моё лицо наполовину скрыто в его тени. Я дрожу от голода, которого на самом деле ещё нет — от одного его предчувствия, и сжимаю кулаки в карманах куртки. Меня немного знобит, то ли от волнения, то ли от ночной прохлады. Охранник поглядывает на меня с неудовольствием, но я никому не мешаю, и он не станет меня прогонять. У меня нет денег и кончается колбаса. Я найду упыря, отсеку его мозг от тела и наберу кровь в приготовленные длинные мешочки из свиных кишок. Когда она свернётся — а она у кровососов быстро сворачивается — я завяжу их и положу в рюкзачок. Такой колбасе не нужна дополнительная обработка, она может храниться очень долго. Таково уж свойство крови вампира. Потом я заберу с лёжки деньги, у упырей всегда много денег, и заплачу за апартман вперёд на несколько месяцев.

Хатку я нашла чудесную: спальня, гостиная, высокие потолки, светлые стены. Сплошное ощущение света по утрам. Правда, моё утро начинается довольно поздно, около полудня. Ещё когда я не охотилась, очень не любила спать ночью, а с утра всегда была деревянная.

Когда я просыпаюсь, то ничем не лучше упыря: слабость, тяжесть в голове и конечностях, скованность. Раньше я мучилась, проделывая долгий путь на кухню, теперь просто нажимаю на кнопку кофеварки.

Кофе и водой она заправлена с вечера. Под краником стоит чашка с двумя кусочками сахара на дне. Кофе в постель — необходимое условие, чтобы ожить за десять минут, а не за полчаса-час. Кофеварка шипит, потом булькает, и я, не разлепляя глаз, осторожно вытаскиваю чашку и ставлю рядом с аппаратом. Там же, на тумбочке, стоит крохотный картонный кубик со сливками внутри. Я вытягиваю один из уголков носиком, прокалываю специальной пластиковой палочкой фольгу — два кружка, один на носике — и аккуратно, унимая дрожь слабых рук, наливаю в кофе. Маленькой серебряной ложечкой, которой уже больше ста лет — память о никогда не ведомой мне прапрапрабабушке — я привычно размешиваю своё утреннее зелье. Сливки делают кофе не таким горячим и не таким грубым для моего желудка.

Труднее всего — поднести ко рту чашку. Но я всегда справляюсь с этим, и вторую чашку пью уже стоя в проёме балконной двери, купаясь в солнечном свете, покусывающем плечи летом и бодряще-прохладном зимой.

По воскресеньям возле кубика со сливками стоит и блюдечко с обжаренным заскорузлым кружочком кровяной колбасы. Ещё одно магическое снадобье.

Я думаю об этом кроваво-чёрном кружочке на ярко-красном лаке гаэллисского блюдечка, и меня снова пробирает дрожь. Очень холодная ночь. Надо было надеть не носки, а шерстяные чулки на вязаной резинке, какие носят школьницы. Джинсы продувает насквозь, и кожа на ногах покрывается твёрдыми, как на хорошем огурце, пупырышками. И я не могу понять, кто из проходящих мимо меня несёт в своих венах драгоценное зелье.

— Барышня скучает? — раздаётся чуть не над ухом мурлыкающий баритон. Я вздрагиваю и оглядываюсь, стараясь не уронить капюшона с головы. Невысокий, едва ли метр семьдесят, крепко сбитый мужчина с тёмными, гладко зачёсанными назад волосами и аккуратной полоской усов над полными вишнёвыми губами. Его улыбка мне нравится: белые удлинённые клыки. Конечно, такие бывают и у обычных людей, и всё же что-то — может быть, просто желание, принимаемое за инстинкт — подсказывает мне, что он — вампир. Я еле удерживаюсь от того, чтобы подступить к нему вплотную и принюхаться. Спрашиваю: