Владимир Звегинцев - Очерки по общему языкознанию

• Название: Очерки по общему языкознанию
• Автор: Владимир Звегинцев
• Издательство: Либроком
• Жанр: Языкознание
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-397-00330-8

В книге выдающегося отечественного лингвиста В.А.Звегинцева рассматривается большинство проблем, которые, по мнению автора, должны были войти в программу отечественного курса по общему языкознанию. Задача книги в значительной мере заключалась в том, чтобы, прежде чем приступить к составлению собственно учебника, подвергнуть предварительному обсуждению наиболее общие и наиболее важные проблемы теоретического языкознания.

Книга предназначена филологам всех специальностей, аспирантам и студентам языковых вузов, а также всем, кто интересуется лингвистикой.

---

Примерами переосмысления слов общенародного языка могут служить: воробей «замок» (спугнуть воробья «сломать замок»), голуби «белье на чердаке»(спугнуть голубей «обокрасть чердак»), слинять «убежать», попасть в девятку «быть пойманным», каблук ломать «изменять женщине», не в цвет «неудачно», плясать чечетку «доносить», посадить на скознях «взять на прицел жертву», подкатить шарики «выдать милиционерам» и пр.[353].

Усечения слов, перестановка слогов, замена звуков и пр. встречаются и в воровском арго, но редко. Подобные способы создания «тайных» языков чаще всего встречаются в школьных (или школярских) арго. В немецких школьных «языках», например, выделяют язык— р, язык— b, язык— nif, язык— пj и пр. Эти «языки» включают р или b (с любой гласной), nif или nj в каждый слог после гласной. Так, вместо нормальной фразы wir wollen fortgehen — «мы хотим уйти» получается wipir wopollen foportgepehn (язык— р) или wibir wobollen fobortgebehn. Точно так же вместо Tisch «стол», Stuhl «стул», Tinifisch, Stunifuhl (язык— hif) или вместо Stuhl — Stunjuhl (язык— nj). Характерно, что немало подобным образом перестроенных жаргонных слов перешло в разговорную литературную и даже научную речь. Таковы Philister «обыватель» (из Fister), Kladderadatsch «шум, грохот», scharwenzeln «подлизываться», schmarotzen «жить на чужой счет, паразитировать» (ср. Schmarotzerpflanze «растение-паразит», Schrnarotzertum «паразитизм») и пр.[354]. Русской параллелью к такого рода языкам может служить (в ряду многочисленных вариантов) «язык» с включением после каждого слога звука к с гласным, повторяющим гласную слога: Прибежали в избу дети принимает форму прикибекежакалики в икизбуку декетики.

Арго могут иметь региональные различия. Например, воровское арго Средней Азии включает значительно большее количество заимствований из тюркских языков, чем другие его разновидности, в то время как арго преступников Западной Украины имеет больше заимствований из польского языка. Кроме того, арго не является стабильным. Уже само его назначение — скрывать под непонятными словами подлинный характер деятельности от непосвященных — заставляет подвергать арго постоянному реформированию. Ведь со временем отдельные элементы арго становятся понятными для слишком широкой публики. Но вместе с тем арго обладают и своеобразным «основным словарным фондом», который остается сравнительно устойчивым, приобретая только новые синонимы.

3. Пожалуй, наибольший интерес представляет третья группа явлений, относящихся к социальной дифференциации языка и связанных с социальным членением общества, обслуживаемого данным языком. Следует при этом еще раз подчеркнуть, что речь идет не о распадении общенародного языка на ряд самостоятельных и отграниченных друг от друга классовых языков, а о так называемых социальных диалектах, т. е. о социальных разновидностях единого общенародного языка. Социальная дифференциация общенародного языка всегда дает себя знать — в одних случаях с большей силой, в других — с меньшей; все зависит от конкретных исторических условий существования народа. В свое время об этом хорошо писал П. Лафарг: «Язык отражает в себе изменения, происходящие в человеке и в среде, в которой последний развивается. Изменения в укладе жизни человеческого общества, как например, переход от сельской жизни к городской, а также политические события кладут свой отпечаток на язык. Народы, у которых политические и социальные сдвиги быстро следуют друг за другом, видоизменяют быстро свой язык; наоборот, у народов, не имеющих истории, язык становится неподвижным. Язык Рабле через столетие после смерти этого писателя был понятен только лишь для образованных читателей, а исландский язык… сохранился почти в неприкосновенности в Исландии»[355].

Но дело не только в том, что темпы исторического развития народа находят свое отражение в больших или меньших изменениях языка. Сама социальная структура общества, большая или меньшая степень отграниченнности его социальных слоев друг от друга также оказывают прямое влияние на общенародный язык, способствуя его социальной дифференциации. Ф. Энгельс указывает на конкретный случай такой дифференциации: «…английский рабочий класс с течением времени стал совсем другим народом, чем английская буржуазия… Рабочие говорят на другом диалекте, имеют другие идеи и представления, другие нравы и нравственные принципы, другую религию и политику, чем буржуазия»[356].

Таким образом, социальная дифференциация общенародного языка есть естественное следствие сложного социального строения общества; это абсолютно реальное лингвистическое явление, а поэтому полное право на существование имеет и термин «социальный диалект».

В связи с изложенным представляется необходимым устранить одно недоразумение. На протяжении своей работы Сталин несколько раз повторяет мысль, относящуюся к его полемике против теории классовости языка. В ответе Санжееву в работе «Марксизм и вопросы языкознания» он формулирует ее следующим образом: «Классовые диалекты», которые правильнее было бы назвать жаргонами, обслуживают не народные массы, а узкую социальную верхушку». Он также многократно говорит, что такие классовые «диалекты», или жаргоны, обречены на прозябание и отмирание.

Как было показано выше, социальная структура общества может вызвать к жизни далеко не однородные языковые явления. Здесь возможно и классовое использование чужого языка (и уже поэтому в данном случае не может быть речи о жаргоне), и различные арго и жаргоны (которые, однако, не могут быть классовыми по той простой причине, что ни школьников, ни бродячих артистов или торговцев, ни тем более воров никак нельзя именовать отдельными социальными классами). Остается социальная дифференциация общенародного языка. Но некоторое видоизменение общенародного языка в определенной социальной среде не может, конечно, быть исключительной привилегией социальной верхушки — аристократии или буржуазии. Если, например, общество членится на классы буржуазии, пролетариата и крестьянства, то естественно ожидать дифференциацию языка по всем этим социальным образованиям и, следовательно, есть все основания говорить о соответствующих социальных диалектах. Не следует только исходить при этом из заранее заданных схем и механически переносить социальную структуру на структуру языка. Теоретические предпосылки, изложенные выше, указывают на такого рода социальную дифференциацию общенародного языка, повторяющего социальную структуру общества, но формирование всякой общественной структуры всегда проходит в конкретных исторических условиях, вследствие чего и язык неодинаковым образом проводит свою социальную дифференциацию. В данном случае выводы зависят от действительных языковых фактов. Последние также должны решать вопрос и о том, прозябает ли тот или иной социальный диалект на данном этапе развития общества и при существующих в нем конкретных социальных отношениях, или, напротив того, ведет вполне уверенное существование.

Социальная дифференциация языка, как правило, осуществляется за счет лексики, семантики, стилистики и фразеологии — и всегда на основе общенародного языка. Поэтому вполне правомерно говорить о социальных диалектах как об ответвлениях общенародного языка. Собственно лексические различия социальных диалектов имел в виду А. И. Герцен, когда писал: «Простой смертный носит рубашку, а барин — сорочку…один спит, а другой почивает, один пьет чай, а другой изволит его кушать ([357])[358]. Применительно к английскому обществу об этом же говорит в романе «Айвенго» В. Скотт, указывая, что до тех пор, пока животные бегают на крестьянских полях, они именуются ox (бык), calf (теленок), sheep (баран), pig (свинья). Но стоит им попасть на господский стол, как они получают уже иные, французские в своей основе, названия: beef (говядина), veal (телятина), mutton (баранина), pork (свинина). Еще более характерный пример социальной дифференциации языка мы обнаруживаем в комедии Шекспира «Как это вам понравится». Шут Тачстон (Оселок) держит следующую ироническую речь:

Therefore, you clown,abandon— which is in the vulgar leave, — the society — which in the boorish is company— of the female, — which in the common is woman; which together is, abandon the society of this female or, clown, thou perishest,or, to the better understanding, diest[359].

В переводах параллельное чередование аристократической и крестьянской лексики в речи Тачстона пропадает. (Например, в переводе П. И. Вейнберга этот отрывок звучит так: «Вот почему, деревенский неуч, покинь — то есть, говоря низким слогом, оставь — сообщество — то есть, говоря деревенским слогом, компанию — этой самки, то есть, говоря обыкновенным слогом, этой женщины. А все это вместе значит: покинь сообщество этой самки, или, дружок, ты погибнешь; или, чтобы выразиться понятнее для тебя, ты умрешь».)