Константин Сергиенко - Самый счастливый день

• Название: Самый счастливый день
• Автор: Константин Сергиенко
• Издательство: «Молодая гвардия»
• Жанр: Современная проза
• Год: 1990

Действие повести «Самый счастливый день» происходит в маленьком городке. В одном из сочинений на вольную тему молодой учитель получает признание в любви. События в повести развиваются остро и драматично.

---

— Водки хочешь?

— Я говорил, не пью. Да и вам рановато.

— Разберёмся. Ладно, ступай, учитель. Прохи сегодня нет. Я за него, Тушкан. Если пристанет кто, говори, Тушкан с Прохой вломят. Эй, Синюха, проводи учителя до Святой. А то Лисагор тут бродит. Не слыхал, что у нас война?

— Слышал, конечно.

— Ничего, скоро конец. В балке за лесом отрыли мы пулемёт. Починим, поставим всех лисагоров к стенке, и будет парад на площади.

— Не лучше ли помириться?

— С кем, с Лисагором? А ты знаешь, что он Синюху пописал? Покажи, Синюха. И мою сестру обидел. Спасибо, отец с рейса шёл. Так он чуть отца не зарезал. Нет, не знаю, как Проха, а я с Лисагором до смерти. Я его сам расстреляю! Только вот пулемёт починить.

— Сколько тебе лет? — спросил я.

— Воспитывать хочешь? Вырос давно.

— Пятнадцать, — подсказал кто-то.

— А Лисагору?

— Хрен его знает. Кажись, постарше меня. Но это не отменяет. Я один на один руками его удушу. Только он со своими ходит. Тут пулемёта надо…

На другой день, стесняясь, глядя в сторону, ко мне приблизился Проханов.

— Николай Николаич, эта… чего хотел сказать… если что надо…

— Что надо, Проханов?

— Ну эта… кого замочить…

— Отдубасить?

— Ну да вломить по-хорошему… Если надо…

— Боюсь, не понадобится, Проханов. За предложенье спасибо. «Замочить» не метод для воспитанья.

— А то шепните. Может, обидит кто…

Он смотрел в сторону, и я не мог понять, то ли он пытается сгладить вчерашний эпизод, то ли на самом деле из чувства симпатии предлагает свои посильные услуги.

Разговор с заведующим учебной частью состоялся в понедельник. Наполеон выглядел чрезвычайно оживлённым. Он снова расхаживал по кабинету и снова оглядывал новый костюм, нет ли соринок?

— Был в области. Мы тут сидим, ничего не знаем, учим помаленьку, грешные. А ведь большие грядут перемены! Да, Николай Николаевич, масштабные перемены! Многие головы полетят! — Он удовлетворённо потёр руки. — В будующем году… — он так и сказал, даже принажал на «ю», — в будующем году исторический съезд… Вы партийный? Ах, да. Надо вступать. Кому, как не вам, молодым, непокорным! А то, знаете, мы, старики, засиделись. Много, много нам нового сообщили. Страна накануне событий, тут ухо надо держать востро! Кстати, и о нашем вопросе сказали…

Он налил из графина стакан кипячёной воды и с удовольствием выпил.

— Кстати, о нашем вопросе… Умный был лектор, человек высокий. Он предупреждал. Ой, как умно! Он говорил, наш народ выработал в себе привычку иметь кумира. Тридцать лет, сами знаете, имели. И вот, если лишимся… Вы понимаете?

— Пока нет.

— Народ может лишиться кумира. Что тогда? Смекаете?

— Да как-то не очень, — ответил я.

— Бог ты мой! — воскликнул Наполеон. Он застыл передо мной, выпятив живот и глядя со снисходительной улыбкой. Чего, мол, тут непонятного. — Вот вы, например, плакали?

Всем видом я изобразил непонимание. Наполеон понизил голос:

— Плакали во время похорон? Два года назад? В марте месяце?

— Не помню, — ответил я.

— А весь народ плакал! — Наполеон воздел палец. — Народ лишился кумира. Но продолжает чтить его память. Спрашивается, теперь? Если лишить и памяти. Что будет делать народ? Ну, ну, смекайте…

— Как-то не задумывался, — пробормотал я.

— Искать нового кумира! — воскликнул Наполеон. — Такая мысль. Не моя, конечно. И я не во всём согласен. Но существует опасность. И кто же будет этот новый кумир, спрашиваем мы себя. А, батенька? Думайте, думайте. Вы же молодой, горячий, бескомпромиссный!

— Не могу и представить, — сказал я.

— А представить нетрудно. — Наполеон наклонился ко мне и прошипел раздельно: — Религиозный дурман!

Совершив торжественное дефиле по паркету, Наполеон продолжал:

— Религиозный дурман! Новый кумир для массы… Я не во всём тут согласен, но есть моменты. И они прямо касаются нас. Вы знаете, какой жуткий случай поведали на совещании? В ефремовской школе целый класс состоял из баптистов! Даже учитель баптист! Они на уроках совершали своё мракобесие! Вот до чего доводит потеря идеалов. А ведь были, были у нас идеалы! И было их воплощенье! Я лично не сторонник и не во всём согласен, но стране нужен порядок. А порядок был! Что же теперь? Разброд, шатание, школьники ходят в церковь! Нет, мы не можем этого допустить!

С громким бульканьем он выпил ещё один стакан.

— Вот вы, Николай Николаевич, положа руку на сердце, скажите, хотели бы, чтобы ваш класс состоял из одних баптистов?

Я только пожал плечами.

— А к этому может прийти. Ну, или там просто верующие. Сначала один ученик, потом другой, остальных вовлекают. И вот вам вместо гимна «Боже, царя храни»! Прямо перед лицом комиссии! Хорошенькая картина, а?

— Просто жуткая, — согласился я.

— А вы не шутите, тут не до шуток.

— Я не шучу.

— Как там у вас, кстати, с этой… Арсеньевой? Провели работу?

— Да, я был у неё.

— Каковы результаты? Она на самом деле посещает церковь?

Спокойно, спокойно, сказал я себе. Мгновенье помолчав, собравшись, я глубоко вздохнул и начал:

— Всё это преувеличение, Иван Иванович. Ложные слухи. Арсеньева действительно была в церкви, но один только раз. Дело тут вот в чём. Бабушка её была верующей. Иногда ходила в церковь со своей знакомой, тоже старушкой из какой-то окрестной деревеньки. Так вот однажды эта старушка забрела к Арсеньевой, попила чайку, а потом отправилась в церковь. Арсеньева решила её проводить. Старушка маленькая, немощная. Они всё о бабушке говорили, вспоминали её. Так и дошли до церкви. А потом Арсеньева ушла. Вот и вся история…

Наполеон молча расхаживал по кабинету. Наконец он сказал:

— А почему вы считаете, что это правда? Может, Арсеньева вас обманула?

Сейчас мне придётся сказать, самое главное. Я вновь призвал на помощь всё хладнокровие.

— Иван Иванович, у меня есть некоторые основания считать, что это правда. Дело в том, что я сам оказался невольным свидетелем…

Наполеон остановился.

— Свидетелем чего?

— Я расскажу по порядку. Кажется, это было четвёртого ноября, в воскресенье. Днём я готовился к уроку, а вечером пошёл гулять. Пошёл первый снег. Для меня это всегда событие. Я люблю бродить по первому снегу. В городе его сразу затопчут, а за окраиной он всегда чист. И я пошёл по дороге. Я не знал, куда она ведёт, но снег на ней был очень чистый. Я медленно шёл, часто останавливался. Закидывал голову, чтобы на лицо падали снежинки. Вы же знаете это ощущенье, когда на лицо падает первый снег?

— Хм… — сказал Наполеон.

— И вот, когда в очередной раз я так остановился, меня обогнали две женщины. Одна маленькая, старушка, другая молодая, высокая. Они медленно шли, но я стоял, и они обогнали меня. Я и дальше брёл с той же скоростью. Стоял подолгу, слушал падение снега, оглядывал поля. А потом, может быть, через час или полтора, навстречу мне показалась фигура. И когда мы почти разминулись, я узнал в ней Арсеньеву. Конечно, встретив ученицу в пустынном месте, далеко за городом, я не мог просто разойтись. Я пошёл с ней обратно и спросил, разумеется, как она здесь оказалась. Она объяснила, что к ней приходила давняя знакомая бабушки, завтра годовщина её смерти. Они пили чай, вспоминали. Знакомая засиделась, и Арсеньева решила её проводить.

— Куда? — резко спросил Наполеон.

— Я так понял, старушка жила в деревне.

— А если они вместе ходили в церковь?

— Если бы они вместе ходили, то вместе бы и вернулись. Но я свидетель, что Арсеньева возвращалась одна.

— Арсеньеву видели в церкви! Она вам сказала, что была там со своей старушкой?

— Нет. Но если, положим, и зашла погреться, что же тут криминального? Я понял, что старушка жила в деревне.

— Как зовут?

— Кажется, бабка Матрёна.

— Странно всё это, Николай Николаевич…

— Что же, Иван Иванович, странного?

— Почему вы раньше не доложили?

— О чём?

— О том, что встречаете по ночам ученицу. Каких-то тёмных старушек. Может, они в секте одной?

— Не считал нужным докладывать, Иван Иванович. Ибо не видел в этом ничего особенного. И ни в какой секте Арсеньева не состоит. Я уже говорил, что сектанты не ходят в церкви. Они, да будет вам известно, отлучены.

— Мне известно, — зловеще произнёс Наполеон, — мне многое известно. Но об этом потом…

— Я свободен?

— Да. Но у меня к вам просьба поприсутствовать на комитете. Арсеньева ведь комсомолка? И вы комсомолец. Нет, я ни в коем случае не равняю вас с комсомолом школьным. Вы, конечно, более высший, — он так и сказал «более высший», — руководящий, так сказать, комсомол. Вот и поприсутствуйте на комитете. Там будет вопрос об Арсеньевой.

— Но никакого вопроса нет! Я объяснил!

— Это вы объяснили, — произнёс Наполеон с нажимом. — А они сами хотят решать. Мы не можем запрещать молодёжи. Будьте любезны, Николай Николаевич. Вы, само собой, не обязаны. Но мы вас просим. Тем более что у вас дополнительные сведения. Они помогут прояснить картину. Сами знаете, комиссия скоро. У нас не должно быть секретов. Пусть товарищи знают. И если в школе что-то не так, мы понесём ответственность. Да! — Наполеон поднял палец. — Сейчас не время скрывать правду!