Ольга Скороходова - Как я воспринимаю, представляю и понимаю окружающий мир

• Название: Как я воспринимаю, представляю и понимаю окружающий мир
• Автор: Ольга Скороходова
• Издательство: Педагогика
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1972

Болезнь в детстве сделала О. И. Скороходову полностью слепоглухой. Однако она нашла в себе силы учиться и работать. Под руководством проф. И. А. Соколянского она получила образование.

Предлагаемая книга — уникальное произведение автора, лишенного зрения и слуха. В ней с большой полнотой характеризуются особенности познавательных процессов человека, лишенного основных дистантных рецепторов.

Книга предназначена для учителей, научных работников в области психологии, педагогики, философии и будет с интересом прочитана широким кругом читателей.

---

В памяти назойливо повторялись стихи Языкова:

Легко мне, так легко, как будто я летаю,
Летаю и пою, летаю и пою.

— Как чудесно, как бодро я себя чувствую сейчас! Вы только подумайте, Мария Николаевна, что за утро, какая чистота воздуха! Мне чудится, что вокруг нас разливается брызжущая радость, сверкающая всеми оттенками радуги; хотя я никогда радуги не видела, но она мне сейчас такой представляется: красивой, весёлой, как это утро…

— Вот вы все видите, слышите, а я чувствую и представляю по-своему, — говорила я, обращаясь к М. Н. — Скажите мне, испытываете ли вы такое же наслаждение, как я?

— Да, да! Я тоже наслаждаюсь и радуюсь тому, что вижу вокруг себя. Все зеленеет и сверкает на солнце, а птички так хорошо поют.

— Поют? Я не представляю, как они поют, но если бы можно было поймать птичку и приложить палец к ее горлышку, когда она щебечет, я бы ощутила вибрации, в кончиках моих пальцев осталось бы это ощущение и я бы думала, что тоже слышу, как птички поют…

Так, разговаривая, мы спускались к пруду по узенькой тропинке, змейкой извивавшейся между кустами и высокой травой. Я думала, что вода теплая, ласковая, как это утро, и смело вошла в пруд. Но вода оказалась холодной и плескала на песок не особенно ласково.

Я вскрикнула, засмеялась и выбежала на берег.

— Ай, ай, Мария Николаевна!

— Что такое?

— Мне казалось, что этот пруд очень маленький и с теплой водой, а она такая холодная.

— Еще рано, а пруд большой и, наверное, глубокий. Кругом деревья, много тени. Представляете себе эту картину?

— Нет, не совсем. Вот если бы вы поводили меня по берегу, показали деревья, если бы я могла сама проверить глубину, тогда бы лучше представила все это почти так же, как и вы, только без света, без окраски, а тень я ощущаю…

— Далеко в воду заходить нельзя, глубоко. Многие деревья растут прямо в воде, но что можно будет показать, я вам все покажу.

Рядом с лагерем находилось село Рай-Семеновское. В лагере для нас не нашлось отдельной комнаты, мы решили нанять себе уголок у кого-нибудь из колхозников. Но дня два или три мы еще прожили в лагере. Помню одну неприятную, дождливую ночь. М. Н. легла спать на кухне, а меня пригласила в свою комнату врач. В этот вечер я чувствовала себя очень утомленной, не было желания ни разговаривать, ни двигаться. Но в комнате врача мне все же захотелось на всякий случай ознакомиться с обстановкой и расположением комнаты, однако я постеснялась. М. Н. только показала мне те предметы, которые находились ближе к кровати, чтобы я не ушиблась или не свалила чего-нибудь. Показала также стол, на котором оставила для меня воду. Я легла спать. В комнате было прохладно, пахло сыростью.

Мне представлялось, что все предметы, которые я успела осмотреть, — конечно, я догадывалась, что в комнате были еще и другие предметы, которые я не осмотрела, — могли бы недружелюбно, отчужденно посмотреть на меня, если бы были живыми. Казалось мне так оттого, что комната и находившаяся в ней обстановка были незнакомы, непривычны. Те предметы, которые стояли ближе к кровати, как будто умышленно расположились на дороге, а те, которые я не осматривала, до которых не дотрагивалась — например, стулья, столики, шкаф, а также вторая кровать, где спала врач, — словно старались спрятаться от меня и шепотом поддразнивали: «Достань нас, потрогай нас». Так я и уснула с ощущением такого поддразнивания.

Долго ли я спала, не знаю. Но проснулась потому, что мне было холодно. Я вспомнила, что на сундуке М. Н. оставила мне тёплый платок; надо было найти его и накрыться. Чтобы не разбудить врача — я была уверена, что хозяйка комнаты уже спит, — я тихо встала с постели и, осторожно ступая, начала искать сундук. Как известно, комната была мне незнакома, поэтому я шла очень нерешительно, опасаясь, что могу опрокинуть или свалить какую-нибудь вещь. Платок я нашла итак же осторожно вернулась к своей кровати. Я быстро легла в постель, рассчитывая на то, что скоро согреюсь, но в ту же секунду вскочила с кровати…

Что случилось? Почему моя постель стала мокрой? Я в первую минуту совершенно растерялась. Невозможно, чтобы кто-нибудь подошел и облил мою постель водой. Я старалась представить себе расстояние от кровати к столу; быть может, я сама случайно задела платком кружку с водой, и она упала на постель. Но нет, я находился не так близко к кровати, кружка, если бы я ее пила, скорее упала бы на стул или на пол. Что же случилось? А главное, где-то рядом чужая постель и незнакомая мне женщина, которая, наверное, спит… Что же мне делать? Быть может, разбудить хозяйку комнаты? Но что я ей скажу?.. Однако делать нечего, надо будить хозяйку. Осторожно ступая, я предприняла обход комнаты, отыскивая другую кровать. Но, не доходя кровати, я нашла дверь, выходившую в коридор. Потянула за ручку — дверь была не заперта. Я двинулась дальше и скоро нашла кровать, на которой кто-то спал. Не зная, как зовут врача, я не стала ее звать вслух, а лишь осторожна потрясла за плечо. Она, по-видимому, крепко спала и совсем не слышала, как я путешествовала по комнате.

Наконец, мне удалось разбудить ее и рассказать о случившемся. Возможно, она ничего не поняла из того, что я ей говорила, но быстро вышла из комнаты. Через минуту она вернулась в сопровождении М. Н.

— Что у вас тут случилось? — спросила М. Н. Я рассказала.

— Успокойтесь, все пустяки. Сейчас льет сильный дождь. Врач говорит, что это старый дом, крыша плохая и во многих местах протекает.

М. Н. и врач осмотрели комнату и убедились, что с потолка каплет прямо на мою постель. Я сразу успокоилась, стало даже смешно, что я так перепугалась. Но если бы этот дом был мне знаком, я могла бы себе представить его дряхлость и тогда сразу поняла бы, в чем дело.

Утро после этой неприятной ночи было солнечное, ликующее, вызывающее желание только радоваться всему и сделать в жизни большое, полезное дело… И совсем уж никак нельзя было представить, что ночью лил дождь, что я провела ночь в какой-то сырой, холодной комнате. Эта комната не сохранилась в моей памяти как нечто реальное — она вся распалась, рассыпалась, расплылась в неопределенной форме, как кошмарные, когда-то давно приснившиеся сны.

* * *

Нам удалось найти чистенькую комнатку у одной колхозницы, куда мы не замедлили переселиться. Питание мы получали из лагеря, который находился на горе в конце села. Это было недалеко и я часто вместе с М. Н. ходила за обедами не только ради прогулки, но еще и потому, что стремилась все ощущать, воспринимать, представлять. Ведь, когда мы проходили с одного конца села на другой, я на пути воспринимала различные запахи: те, которые исходили из каждого дома, и запахи трав, полевых цветов, росших в траве под заборами или в маленьких овражках; ощущала запах реки.

В это же время М. Н. рассказывала мне то, что она наблюдала сама. Если я ей говорила, что ощутила такой-то запах, исходивший из дома, мимо которого мы шли, она мне описывала внешний вид дома и двора.

В том домике, где мы сняли комнату, я уже ознакомилась с обстановкой и расположением дома, осмотрела даже — насколько могла достать рукой — наружные стены дома. Это дало мне возможность по-настоящему представить русскую избу. Ведь я родилась и провела свое детство в украинском селе. Мне хорошо знакомы глиняные хаты с глинобитным полом (долiвка). В книгах я Читала о бревенчатых русских избах, но думала, что такие избы были только у лесничих: ведь в лесу нетрудно нарубить деревьев и сколотить бревенчатую избу.

У нашей хозяйки внутри дома стены оклеены обоями. Снаружи видны гладкие, крепкие бревна, плотно и аккуратно уложенные одно на другое, словно в игрушечной пирамидке. Щели аккуратно заложены паклей. Все сделано прочно и хорошо, и тем не менее поражалась тому, что люди живут в таких домах, а не в хатах. Вместо крыльца была маленькая верандочка, обвитая диким виноградом. Во дворе росло много деревьев, кустов сирени, цветов. Я думала, что это был маленький садик, а не двор, и поэтому домик со стороны улицы как бы прятался в зелени. М. Н. показала мне всё, что можно было осмотреть. У меня сложилось очень благоприятное представление об этой обстановке. По вечерам мы сидели на веранде. Пока было светло, М.Н. что-нибудь читала мне, а когда становилось темно — так темно, что она уже ничего не разбирала в книге, — она описывала мне картину ночи.

Иногда бывали очень темные вечера, и от этого звезды казались ярче и крупнее. Когда об этом говорила М. Н., мне представлялось, что там вверху, где-то очень-очень высоко, горит множество электрических лампочек, сделанных в форме пятиконечных звёзд. Света я не представляла, а только как бы ощущала нагретые электричеством стеклянные звезды. Еще М. Н. рассказывала, что за селом находилась фабрика. Вечером там зажигались яркие электрические огни, которые очень красиво выделялись на фоне неба… Но эта фабрика была так далеко от меня. Я не могла ее никаким способом ощутить, поэтому не имела о ее внутреннем устройстве ни малейшего представления; мне просто представься в том направлении, куда указывала М. Н, далеко и одиноко стоящий большой корпус. Но я знала: фабрика существует реально я не сомневалась, что М. Н. говорит правду, ибо то же самое мне повторял сын нашей хозяйки. Но если я мысленно не отделяла слова «фабрика» от понятия корпуса дома, то фабрика все-таки была для меня только словом, обозначающим что-то реальное, какой-то предмет, контуры которого как бы расплывались в воздухе, не принимая в моем представлении никакой определенной формы, не производя на мое восприятие никакого впечатления. Я думала в то время, когда М. Н. говорила мне об огнях фабрики: «Вот если бы я могла подойти к ней настолько близко, чтобы ощущать хотя бы дым или другие запахи (фабрики без запахов или дыма я не могла себе представить), тогда бы эта фабрика стала для меня чем-то конкретным, имеющим свою определенную форму и облик»