Анна Гурова - Мой друг бессмертный

• Название: Мой друг бессмертный
• Автор: Анна Гурова
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-033478-8, 5-9725-0163-5

Ее зовут Вероника. Она трудный подросток из неблагополучной семьи. Но однажды обрывок случайно услышанной мелодии открывает ей путь в ее настоящую судьбу, в мир Мертвого бога…

Его зовут Лешка. Его сбила машина. И это был не несчастный случай, а жертвоприношение. А тот, кто его спас, не просто вернул Лешку к жизни, а выкупил у служителей неведомого божества. Выкупил собой…

Произведение является предисторией к циклу «Черный клан» изданному под псевдонимом Алекс Градов.

---

В студии было еще много всего. Например, краденая трамвайная печка — источник пожарной опасности. Полкомнаты загромождали колонки в рост человека, как работающие, так и нет, — бас-гитарист Нафаня, как натуральный хомяк, тащил в гнездо все, что сгодится в хозяйстве. Он так рассуждал: на халяву и уксус сладкий, а если не работает, можно и починить. Некоторые колонки играли, на других сидели, на третьи ставили чайник — тоже польза. Нафаня, долговязый юноша неопределенных студенческих лет, как раз сидел, пил чай и курил нечто отвратительное, специально, чтобы побесить вокалиста. Рэндом, вокалист, в наушниках и с гитарой сидел на другом комплекте колонок, повернувшись к Нафане спиной. Его глаза были закрыты, длинные черные волосы падали на худое, чисто британское лицо, пальцы бегали по струнам, извлекая мелодичные и не очень созвучия. Губы Рэндома беззвучно шевелились. Не то гитару настраивал, не то новое сочинял. Рэндом был застенчивый и привередливый, пока не выйдет на сцену. Там он впадал в транс, но не всегда, а только когда в ударе. Когда Рэндом бывал в ударе, его товарищи по группе любовались им и мечтали, как однажды раскрутятся и станут богатыми и знаменитыми. А когда нет, то просто играли в свое удовольствие.

На полу напротив Рэндома кучей лежали куртки участников группы. На куртках с ногами сидела Вероничка, смотрела на Рэндома влюбленными шоколадными глазами и ждала, когда он запоет. Вероничка — сама она просила называть ее Ники — не была в группе. Она училась в восьмом классе, дружила с Нафаней, сохла по Рэндому и мечтала научиться играть на бас-гитаре. Нафаня представлял ее соседям по Леннаучфильму так: «А это моя малолетняя фанатка». Соседи понимающе ухмылялись, и их уважение к Нафане возрастало. Вероничка была маленькая, большеглазая, коротко и криво стриженная, поскольку подстриглась сама в знак протеста против тирании бабушки. Рэндом к влюбленной школьнице под боком относился несколько настороженно. Но не гонял. Как и Михалыч — ударник, почтенный отец семейства лет двадцати восьми, который смотрел на Ники примерно как на домашнюю мышь. Пусть будет, раз уж завелась…

Рэндом открыл прозрачные голубые глаза и взял аккорд. Вероничка встрепенулась.

— Спой ту, про автокатастрофу, — умильно попросила она. — Как тот парень лежит на дороге, умирает, а над ним солнце заходит…

— А, «Последний закат». — Рэндом закатил глаза, подумал и сказал: — Не хочу. Не то настроение.

И снова взял аккорд, мажорный. Широко распахнул глаза, вздохнул…

— Ну, решили наконец, как младенца назовете? — громко спросил Нафаня, обращаясь к Михалычу. Рэндом закрыл рот, поднял голову и укоризненно покосился на бас-гитариста.

Упитанный, бритый наголо Михалыч оторвался от барабанной установки, которую как раз монтировал:

— Решили.

— И как?

— Елпифидором.

Нафаня заржал.

— Че, правда?!

— Неправда, — невозмутимо пробасил Михалыч. — Ну извини, достали уже. По двадцать раз на дню спрашивают. Нет, еще не решили.

— У однокашника сын родился, — начал Нафаня, закуривая новую сигарету. — Спрашиваю его: как назвали-то младенца? Он говорит — Семен Семеныч. Я обалдел. Сам-то он — Колян. Это как, говорю — Семеныч? А он: ты не понял — это имя такое, из двух слов.

Нафаня захохотал, выпустил облако дыма. Михалыч сдержанно улыбнулся. На куртках с опозданием захихикала Вероничка. Рэндом брезгливо посмотрел на Нафаню с сигаретой в зубах и капризно сказал:

— Нафаня, хорош смолить. Я не могу петь в дыму.

— Я сейчас открою форточку, — подскочила Ники.

— Лучше пусть катится в коридор. Нафаня, что за говно ты куришь?

— Безникотиновые сигареты «Муравушка», — гордо сказал Нафаня. — Для бросающих курить. Там вместо табака анаша.

— Да неужто? — проявил интерес Михалыч.

— Нет, просто какое-то сено. Но эффект такой же. Выкуришь пачку — и башню сносит напрочь.

Ники влезла на подоконник и с усилием распахнула форточку. В студию сразу полетели снежинки и повеяло морозом. Ники высунула голову в форточку.

— Смотрите! — воскликнула она. — Полнолуние!

— Ники, закрой, — с кислой миной проговорил Рэндом. — Сейчас мы тут вымерзнем. И так сеть на пределе…

— Да, — кивнул Михалыч. — Нафаня, вали в коридор со своим сеном. Или открой дверь, пусть сквозняком кумар отсюда вытянет.

— Да ты че? — возмутился Нафаня. — Учуют, подумают, что «трава», со всего этажа сбегутся. И так уже соседи приходили, типа, за спичками, раза четыре.

— Ничего им не давай! Гони всех!

— А я песню сочинила, — заявила Ники, осторожно вытаскивая из форточки голову. — Прямо сейчас.

Рэндом и Михалыч скорчили одинаково пренебрежительные рожи. Нафаня удержался.

— Круто! — вежливо сказал он. — Валяй!

— Только в ней еще мелодии нет, — застенчиво сказала Ники. — И слов тоже. Я могу пересказать общий смысл. Про солнечное затмение. Можно?

— Можно, — уныло позволил Рэндом, отложил гитару и потянулся за чайником.

Глядя в темное окно, Ники нараспев, с подвываниями, завела речитативом:

— Однажды я взглянула на солнце и вижу — оно стало черным. Солнце открывает свой зрачок и видит меня. Мы смотрим друг на друга. Оно хочет со мной говорить… Я отвечаю ему: я тебя слушаю. И солнце начинает петь. Оно поет на древнем неизвестном языке. На этом языке люди никогда не говорили, это язык богов. Голос солнца смертельно опасен… Из его зрачка исходит невидимый свет. Оно поет и убивает, но не слушать его невозможно…

Ники говорила все тише и тише, пока не замолчала совсем. Потом сморгнула и, неловко потоптавшись на подоконнике, слезла на пол. Несколько секунд в студии все молчали.

— А дальше? — спросил Нафаня

— Дальше я испугалась, — сказала Ники. — И в тот же миг солнце замолчало, закрыло свой зрачок и перестало быть черным. Стало обычным.

Все дружно посмотрели в окно.

— А ничего, — сказал Рэндом. — Что-то в этом есть… какая-то шиза. Можно попробовать сделать песню.

— Это не шиза, — возразила Ники. — Это правда. Так все и было. Я шла из школы, случайно глянула через левое плечо, а солнце — черное…

— И разговаривает, — ухмыляясь, подхватил Нафаня.

— Не разговаривает, а поет!

— Да это не ее тема, — заявил Михалыч. — Это она переврала «Сплин», у них что-то такое есть, сейчас вспомню…

— Я сама сочинила! Дураки! — свирепо крикнула Ники. — Ничего вы не понимаете!

Музыканты разразились хохотом. Ники в гневе, грозная, как вставший на дыбы бурундук, очень их веселила.

— Ники, сколько тебе лет? — отсмеявшись, спросил Нафаня.

— Мне? Скоро четырнадцать, — ответила Ники, мрачно сверкнув на него глазами.

Нафаня присвистнул.

— А я думал, максимум двенадцать. Ты не детдомовка, случайно?

— Сам ты детдомовец, — обиделась Ники. — У меня мама есть. И бабушка.

— Я как-то, еще в школе, в больнице с детдомовскими лежал, — пояснил Нафаня. — Они все выглядели младше своего реального возраста. Задержка развития. А глаза у них взрослые… как у тебя.

— Сам ты с задержкой развития! — рявкнула Ники, не разобравшись, дразнят ее или пытаются оскорбить. — Этот… олигофрен!

— Ну, теперь пошла беситься, — закуривая, устало проговорил Михалыч. — Совсем безмозглая девка, да еще с вот такенными тараканами в голове!

— А нечего меня унижать!

— Вероничка, — холодно произнес Рэндом. — Твои тараканы — это твои проблемы, а у нас вообще-то репетиция. Нафаня, если она опять будет тут буйствовать, больше ее сюда не приводи.

Ники побагровела, потом побледнела — и выскочила из студии, с грохотом хлопнув дверью.

— Вот прикинь, Михалыч, — донесся ей вслед жизнерадостный голос Нафани, — вырастет у тебя Елпи-фидор) станет такого же возраста, как Ники, и будет на тебя зыркать исподлобья и орать: «Папа, ничего ты не понимаешь!»

— И в комнату к себе убегать, хлопнув дверью, — добавил Рэндом.

Музыканты снова захохотали.

Ники фыркнула, прикрыла за собой дверь и сразу очутилась в непроглядной темноте. Все бесхозные лампочки в коридорах Леннаучфильма давно расколотили или повывинтили. Под ногами хрустело что-то похожее на осколки стекла. Ники чиркнула зажигалкой, и на пару секунд в поле зрения возникли грязные стены с отпечатками подошв. Промелькнули и снова пропали во тьме. «Надо было взять фонарик», — запоздало сообразила Ники. Старожилы тут без фонаря вообще не ходили, а то и ноги поломать было запросто можно. Но не возвращаться же в студию — ведь задразнят насмерть! Ники все никак не могла привыкнуть к манере ребят непрерывно подкалывать ее. В первое время дело едва не доходило до драки. Потом, когда Ники поняла, что ее не хотят обидеть, стало чуть полегче. Михалыч, который дразнил ее реже всех, — скорее всего, ему было просто лень этим заниматься, — посоветовал ей: «Просто не обращай внимания на их треп. Это ж так, словесный понос. Болтают, а ты пропускай мимо ушей. Лучше слушай, когда поют». Ники пыталась следовать разумному совету, но получалось не всегда.