Василий Щепетнёв - Искатель. 2009. Выпуск №11

• Название: Искатель. 2009. Выпуск №11
• Автор: Василий Щепетнёв
• Издательство: ООО «Книги «Искателя», 2009 г.
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2009
• ISBN: 0130-66-34

Содержание:

Василий Щепетнёв. ДЕЛО О ЗАМОСКВОРЕЦКОМ УПЫРЕ (повесть)

Александр Юдин. ЭДЕМ ДОЛЖЕН БЫТЬ РАЗРУШЕН (повесть)

Сергей Саканский. СОЛНЕЧНЫЙ УДАР (повесть)

Леонид Панасенко. СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ (рассказ)

Леонид Панасенко. С МАКОНДО СВЯЗИ НЕТ? (рассказ)

Владимир Жуков. ЭРА БЕССМЕРТНЫХ (статья)

Владимир Лебедев. МАСКА ШЕКСПИРА (статья)

_{Оформление художников А. Симанчук, П. Высоцкого.}

---

Но здесь моя несчастная родина вступила в войну на стороне противников России! Я испугался, что меня интернируют, и поспешил… поспешил с экспериментом. Я решил погрузить в анабиоз человека. Один из студентов ассистировал мне при синтезе жидкости Ку — так я назвал (временно) состав, открытый профессором Бахметьевым, состав, предотвращающий образование льда в тканях. Так вот, этот студент пришел с войны, на которой получил ранение… довольно неприятное ранение. И он настаивал, чтобы именно ему выпала честь стать первым человеком, испытавшим анабиоз.

А я… Я согласился. Я был уверен в успехе эксперимента и надеялся, что успех упрочит мое положение, и даже, может быть, исправит представление о Болгарии как стране неблагодарной, бьющей в спину России.

Эксперимент удался. Свою помощь и свою клинику для эксперимента предоставил другой энтузиаст науки. В университетской лаборатории опыт над человеком я поставить, разумеется, не мог. Это не был глубокий анабиоз, на первом этапе мы ограничились преданабиозом: температура тела была охлаждена до плюс двенадцати градусов по Реомюру. Все физиологические процессы замедлились приблизительно в сто раз.

Спустя неделю мы начали процесс восстановления жизненных функций, и еще через день студент восстал с экспериментального ложа в полном здравии и ясном сознании. Так мне, во всяком случае, тогда думалось. Он был полон энергии, новых идей.

Но на второй день нахождения в клинике студент исчез. Убежал.

Вскоре я получил письмо, в котором студент писал, что задумал истинную революцию: пересадку головы. Если взять умную голову неизлечимо больного человека и пересадить на туловище здорового глупца, писал он, общество выиграет вдвойне — избавится от дурака и сохранит умного. Этим он и решил заняться.

Я не думаю, не уверен, что именно пребывание в анабиозе изменило психику студента. И до того он был личностью странной, эксцентричной. Чего скрывать, сам факт согласия стать объектом эксперимента говорит сам за себя.

Я отложил письмо, не решив, признак ли это психоза или просто неумная шутка. Но тут случилось страшное событие: одного из студентов университета, также интересовавшегося проблемами анабиоза, нашли обезглавленным. Тело его было практически лишено крови. А спустя пять дней я получил первую посылку… — И Пеев указал на одну из склянок с плавающими глазами.

— Вы не назвали имени студента, — негромко сказал Арехин.

— Имени? — Пеев заглянул в блокнотик. — Валентин Кожи-нов, он открывает список жертв.

— Я говорю о другом студенте. О том, кого вы погрузили в холодный сон.

— Холодный сон? Пусть холодный сон. А имя его… Имя его полиции известно. Это Матвей Доронин.

Арехин посмотрел на Сашку, впрочем, больше для порядка.

Сашка дернул головой — полиция, как же? Они — не полиция, а революционный уголовный сыск.

— Боюсь, мне… нам об этом ничего не известно.

— Неудивительно. Полицию разгромили в первые революционные дни, погибли архивы, пострадали люди… Насколько я помню, Доронин попался во время второго убийства, его схватили, доставили в полицейский участок, допросили, а потом, при пересылке в тюремный изолятор Матвей бежал, выказав невиданную силу. Трое конвоиров серьезно пострадали.

— У него оказалось оружие?

— Руки. Зубы.

Пеев помолчал, затем продолжил:

— Я потому и не сообщал в полицию об этих посылочках. Знал, что Матвей Доронин в розыске, что именно он подозреваемый номер один во всех ужасных убийствах. Рассказать, что он посылает мне глаза своих жертв, — значило только связать свое имя с убийцей, привлечь ненужное внимание полиции. А я еще и подданный враждебной страны…

Потом свершилась революция, погибли сотни, тысячи людей, в гражданскую счет идет на миллионы. И вот приходите вы, новая полиция новой власти.

— Мы не полиция, — вскинулся Сашка.

— Прошу прощения, — без малейшей иронии ответил Пеев. — Уголовный сыск, конечно. Надеюсь, вы сделаете больше, чем полиция прежнего режима.

— Мы постараемся, — пообещал Сашка.

— Но почему — глаза? И почему — вам? — спросил Арехин.

— Не знаю. Быть может… быть может, он меня не любит. Или, напротив, любит, как понять мысли сумасшедшего? Я считаю, что он каким-то образом пытается оживить головы своих жертв. А когда это не удается, извлекает глаза, консервирует их и присылает… Думаете, я сам не ломаю голову, почему — мне?

— А список жертв? Он ничего вам не говорит?

— Некоторые из этого списка были моими студентами.

— А последняя жертва? Елизавета Смолянская?

— Она посещала лекции профессора Бахметьева, но после его кончины прекратила. Мы были знакомы, хотя гораздо лучше я знаю ее сестру Наталию.

Дверь без стука распахнулась:

— Доктор, там больному хуже стало, — позвал санитар. С порога слышалась сивуха.

— Иду, иду, — Пеев поднялся. — Извините, должен вас покинуть.

— Я вас провожу. Только два вопроса. Тот доктор, в клинике которого вы проводили эксперимент, кто он и где он?

— Клиника перед вами, сейчас это госпиталь для раненых. До революции она принадлежала доктору Вандальскому, Петру Николаевичу. Сразу в феврале он написал дарственную на клинику на мое имя — не знаю, имела ли она тогда законную силу, сейчас-то очевидно нет. А сам отправился в Финляндию, откуда намеревался перебраться в Швецию, а после окончания войны — в Германию. Ему, специалисту по челюстно-лицевой хирургии, война заготовила работы на многие годы вперед. Вестей от него не имею.

— Доктор, поживее, — нетерпеливо позвал санитар.

— Вот видите. Страна победившего пролетариата.

— Ну, от санитара-то я вас, пожалуй, избавлю, — ответил Арехин. — Ну-ка, милейший, извольте подойти поближе.

— Это ты мне говоришь, что ли? — с удивлением спросил санитар.

— А разве здесь есть еще кто-то?

— Коли нужен, сам и подходи. Теперь не прежние времена, когда буржуйские вши нами помыкали.

— Ах, подойти. Ну, хорошо, подойду. — Арехин неторопливо приблизился к санитару. Сашка и глазом моргнуть не успел, как санитар скрючился.

— Иййй, — тоненько застонал санитар. Тоненько и тихо.

— Ты, дружок, верно сказал, теперь не старое время. Чикаться с тобой некогда и некому. Фамилия?

Санитар пытался ответить, но, кроме судорожного писка, ничего не выходило.

— Зачем вы так? — спросил Пеев.

— Надо, Христофор Теодорович, надо. Вы идите к больному, вдруг действительно медлить нельзя, а я с санитаром немножко побеседую. Идите, — сказал он тихо, но вышло, что не подчиниться нельзя.

Пеев только вздохнул, бочком проходя мимо согнутого санитара.

— Итак, повторяю — но только один раз. Фамилия?

— И… Иванов, — с трудом выговорил санитар.

— Иван Петрович, Курской губернии, Щигровского уезда, Каменской волости, деревня Лыково?

— Так точно.

— Что ж ты, Иван Петрович, воруешь? И у кого, у своего брата-пролетария?

— Ни… Никак нет…

— Нет? Не верю. Ну-ка, братец, вставай.

С трудом, но санитар стал во фронт.

— Ну-ка, левый карман выверни, быстро!

— Я… — Но, взглянув на Арехина, зачастил: — Это я больным нес, да позабыл…

— Ты выворачивай, выворачивай. Нет, не так, дай-ка, я тебе помогу.

Карман у санитара оказался хитрый: к дну его был пришит чулок, набитый бинтами, коробочками, пузырьками.

— По законам революционного времени за кражу медикаментов, предназначенных для солдат-красноармейцев… — деревянным, казенным голосом начал Арехин.

— Пощадите, — рухнул на колени санитар, — пощадите, Александр Александрович, заставьте век Богу молиться за вас.

— Признал? — усмехнулся Арехин.

— Признал, ваше высокоблагородие.

— И ждешь, что — пощажу?

Санитар не ответил, только всхлипнул.

— Ладно, иди. Я подумаю, — махнул рукой Арехин.

Санитар поднялся и, сгорбленный, на полусогнутых ногах, вышел за дверь.

Сашка молчал, дивился.

— Вот так, Александр. Мир тесен, а натура человека неизменна. Кто до революции крал, тот и сейчас крадет, если возможность видит. Ну, ладно, больше нам здесь делать нечего. Держи, — он дал Сашке коробочку со склянками.

— А… А зачем они?

— Вещественные доказательства.

7

Что такое вещественные доказательства, Сашка не знал, но звучало серьезно. Он вертел слова и так, и этак. Получалось просто: вещи, которые что-то доказывают. Что? Кто-то убивает людей, отрезает их головы, затем вырезает человеческие глаза, кладет их в склянку, заливает музейным спиртом и посылает доктору Пееву.

Сидя на кожаных подушках «Паккарда» он поделился соображением с тезкой А.

— Не факт, Александр, не факт. Не факт, что глаза эти взяты у жертв. Не факт, что брал их тот же человек, кто совершал убийства. Не факт даже, что все убийства совершал один и тот же человек. Не факт, что их посылали доктору Пееву.