Варлам Шаламов - Колымские тетради

• Название: Колымские тетради
• Автор: Варлам Шаламов
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Поэзия
• Год: 1998
• ISBN: 978-5-699-07318-4, 5-699-07318-3

В своей исповедальной прозе Варлам Шаламов (1907–1982) отрицает необходимость страдания. Писатель убежден, что в средоточии страданий — в колымских лагерях — происходит не очищение, а растление человеческих душ.

В поэзии Шаламов воспевает духовную силу человека, способного даже в страшных условиях лагеря думать о любви и верности, об истории и искусстве. Это звенящая лирика несломленной души, в которой сплавлены образы суровой северной природы и трагическая судьба поэта. Книга «Колымские тетради» выпущена в издательстве «Эксмо» в 2007 году.

---

Мы отрежем край у тучи

Мы отрежем край у тучи
Острым ветром, как ножом,
И десяток ив плакучих
Мы на случай сбережем.

Нам нужней краюха хлеба,
Но и туча — не пустяк,
Но и туча — благо неба,
Если жизнь у нас в гостях.

Мы опустим тучу ниже,
Зацепив за ветки ив
Небо, небо будет ближе,
Ближе каждому, кто жив.

Чтоб плакучих ив не выше
Был свинцовый потолок,
Чтоб рукой к холодной крыше
Прикоснуться каждый мог.

Мы в ущелье — точно дома
И забыли целый свет.
Нам не страшен грохот грома
И зубчатых молний след.

Исполнение желаний

В избе дородная хозяйка,
Лоснящаяся, как зверь,
Кладет на койку балалайку
И открывает смело дверь.

Она встречает нас как надо,
Как полагается врагу,
Как героиня Илиады,
Она хватает острогу.

Но, приглядевшись к выраженью
Усталых лиц, голодных глаз,
Берет назад свое движенье
И не глядит уже на нас.

А загремев в печи ухватом,
Горячий черпает нектар,
Щекочет ноздри ароматом
Густой качающийся пар.

И, как гомеровская баба,
Она могуча и сильна.
И нам, измученным и слабым,
Чудесной кажется она,

Когда, сменив в светце лучину,
Мурлыча песню, шерсть прядет,
И плечи кутает в овчину,
И вытирает жаркий пот,

И, засыпая над работой,
Не совладавши с дремотой,
Храпит, и в блеске капель пота
Преображается святой.

Мы дружно чавкаем над миской
И обжигаем супом рты,
И счастье к нам подходит близко,
И исполняются мечты.

Жизни, прожитой не так[37]

Жизни, прожитой не так,
Все обрезки и осколки
Я кидаю на верстак,
Собирая с книжной полки.

Чтоб слесарным молотком
И зазубренным зубилом
Сбить в один тяжелый ком
Все, что жизнь разъединила,

Чтобы молот паровой
Утюгом разгладил за день,
Превратил бы в лист живой
Без кровоточащих ссадин.

Стихи? Какие же стихи

Стихи? Какие же стихи
Годятся для такого дела,
И где хранить черновики,
За пазухой, на голом теле?

Какой тоске отдать черед,
Каким пейзажам предпочтенье,
Какое слово не солжет,
Не выйдет из повиновенья?

И кто же так, как я, поймет
Все одиночество рассвета,
Кто в рот воды не наберет
И не поплатится за это?

Все молчит: зверье, и птицы

Все молчит: зверье, и птицы,
И сама весна.
Словно вышла из больницы —
Так бледна она.

В пожелтевшем, прошлогоднем
Травяном тряпье
Приползла в одном исподнем,
Порванном белье.

Из ее опухших десен
Выступает кровь.
Сколько было этих весен,
Сколько будет вновь?

Мне в желтый глаз ромашки

Мне в желтый глаз ромашки
Мучительно и тяжко
Вглядеться иногда,

Когда с душевной дрожью
Иду неспелой рожью
Вдоль черного пруда.

Я помню, как невзгоду,
Морщинистую воду
Стареющих озер

И гроздьями рябины
Нависшие рубины
На белых шеях гор.

Глядеть, глядеть, как в воду,
В погоду и в природу
И там искать ответ

На все мои мученья,
И этим развлеченьям
Конца и краю нет.

Мне жить остаться — нет надежды

Мне жить остаться — нет надежды.
Всю ночь беснуется пурга,
И снега светлые одежды
Трясет драконова рука.

В куски разорванный драконом,
Я не умру — опять срастусь.
Я поднимусь с негромким стоном
И встану яблоней в цвету.

Я встану яблоней несмелой
С тревожным запахом цветов,
Цветов, как хлопья снега, белых,
Сырых, заплаканных листов.

Я встану тысячей летящих,
Крылами бьющих белых птиц
Запеть о самом настоящем,
Срывающемся со страниц.

Я кое-что прощаю аду
За неожиданность наград,
За этот, в хлопьях снегопада,
Рожденный яблоневый сад.

Конец надеждам и расплатам

Конец надеждам и расплатам,
Откроют двери в ад — и вот,
Как безымянный скромный атом,
Вернусь в земной круговорот.

Что я земле? Я — след слезинки,
Морщинка на лице жены.
Я — нерастаявшая льдинка,
Что в чаще ждет еще весны.

Пускай толкут, как воду в ступке,
Мои враги, мои друзья
Слова мои и те поступки,
Которым был причастен я.

Мне запечалиться о том бы,
Чего не сделали стихи —
Так не похожие на бомбы
Комочки горя и тоски.

Уйду, уеду в дали дальние

Уйду, уеду в дали дальние
И помолюсь на образа,
На неподвижные, печальные
Твои сиротские глаза.

Но нам не скажет даже зеркало
Отполированного льда,
Чем наше сердце исковеркало
И разделило навсегда.

Ищи, слепая ясновидица,
По карте скрещенных морщин
Все, что болит, что ненавидится,
Чему нет меры и причин.

Чтобы, мои тревожа волосы,
Седые трогая виски,
Грудным опять запела голосом
Слова тоски, слова тоски.

Светотени доскою шахматной

Светотени доскою шахматной
Развернула в саду заря.
Скоро вы облетите, зачахнете,
Клены светлого сентября.

Где душа? Она кожей шагреневой
Уменьшается, гибнет, гниет. Песня?
Песня, как Анна Каренина,
Приближения поезда ждет…

Ты шел, последний пешеход

Ты шел, последний пешеход,
По каменистой речке вброд.

И сопки, как морской прибой,
Гнались упорно за тобой.

Обрушивалась гор гряда
Над теми, кто забрел сюда.

Но ты — ничтожен, слишком мал
Для мести дыбящихся скал.

Ты пощажен в краю родном
И помнишь только об одном —

Не позабыть свой стыд, свой страх,
Гудящий глухотой в ушах.

Ведь мы — не просто дети

Ведь мы — не просто дети
Земли.
Тогда бы жить на свете
Мы не могли.

В родстве с любым — и небо,
И облака.
А то укрылась где бы
Тоска?

И в горле песни птичьей
Подчас тона.
И кажется сугубо личной
Луна…

Может быть, твое движенье

Может быть, твое движенье
В полутьме навстречу мне —
Это только отраженье,
Тень деревьев на стене,

Что свои ломают руки,
Умоляя и грозя,
Потому что им от муки,
От земли уйти нельзя.

Им свои не вырвать корни,
Уцепившись за меня.
Все, что просто, что бесспорно,
Принимаю, не кляня.

Ветка[38]

Наклонись ко мне, кленовая,
Ветка милая моя.
Будь негаданной основою
Обновленья бытия.

Не твоя ли зелень клейкая
Так горька и горяча?
Ты нагнулась над скамейкою
Возле самого плеча.

Я шепчу признанья пылкие,
К твоему тянусь листу,
Что дрожит здесь каждой жилкою,
Ясно видной на свету.

Я твой голос люблю негромкий

Я твой голос люблю негромкий,
Путешественница моя.
Зазвучит ли — глухой и ломкий,
И услышу ли голос я?

Пусть попросит воды напиться,
Пусть шагнет за чужой порог,
Пусть забьется в руках, как птица,
Крепко пойманная в силок.

Непослушное слово скажет
Пусть другому — совсем не мне.
На мое оно сердце ляжет
В темной сказочной тишине.

Пусть другому — я сам докончу,
Я додумаю — для себя,
Еще громче и еще звонче,
Чем выдумывают, любя…

Любая из вчерашних вьюг