Юрий Могутин - Сокровища Аба-Туры

• Название: Сокровища Аба-Туры
• Автор: Юрий Могутин
• Издательство: Западно-Сибирское книжное издательство
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1978

Повесть воспроизводит события XVI–XVII веков. Основанная на историческом материале, она рассказывает о русских первопроходцах земли Кузнецкой, об основании первых поселений на территории современного Кузбасса. Это первая в художественной литературе попытка воссоздать историю Кузбасса и образы его первопроходцев.

---

Остановившись в балке возле слободки, всадники спешились. Беззвучно поползли юртовщики к избам, держа в зубах тусклые ножи. Ощупью, воровски проскальзывали в двери, не имевшие запоров. Заученно и споро работали ножами в темноте. Привычно, словно баранов, резали кыргызы крестьян. Посельщики умирали, так и не проснувшись.

Одна из изб оказалась запертой, и кыргызы стали бревном вышибать глухую дверь. Заплакали дети, дверь распахнулась, и кочевники наткнулись на огромного мужика в исподнем. Основатель слободки, кузнец и балалаечник Пров Лузга славился в русских присудках недюжинной силой. Схватил Пров двух кыргызцев да так их стукнул лоб о лоб, что у тех глаза из орбит выскочили. А уж на него насела целая толпа. Посельщик шевельнул горою спины, стряхивая с себя басурманов, ударил одного, другого. Третьего ударить не успел. Стукнули и его кистенем по голове — в глазах помутилось. Били до тех пор, покуда не упал кузнец замертво. Всех детей его, внуков и жену со снохой вырезали юртовщики в одночасье. А когда кончилась короткая ночь, вспыхнули сухие смолистые избы, словно порох. Взметнулись к небу столбы пламени и дыма. Оставшихся в живых баб да малых ребятишек угоняли кочевники в рабство. Гибель слободки стала началом погромов по всей Абинской волости.

В ту же ночь восьмого июля, лета 1622-го, в разных местах волости запылали зарева. Кочевники жгли татарские юрты, зароды сена и посевы ячменя.

Пошла гулять кыргызская камча по спинам ясачных. На беззащитных кузнецких татарах вымещали князцы ненависть к казакам. Били за покорность русским, били за скудость албана двоеданцев, за бедность их били. Волками рыскали по аилам албанчи, выгребая у татар ячмень — до последнего зернышка, пушнину — до последней шкурки, железо — до последнего казанка. Оставляли голые стены да пустые короба, обрекая кузнецов на голод.

Полыхали татарские юрты, брели с колодками на шеях те, кому нечем было уплатить албан Ишею — их гнали в рабство. От улуса к улусу, сея смерть и разрушения, черным вихрем метался князь Ишей. Там, где ступали копыта его коней, оставались выжженные поля да головешки. Жарко горело лиственничное корье татарских аилов. Отряды кочевников рассыпались по всей волости. Самый многочисленный, с князем Ишеем во главе, двинулся вдоль Кондомы на Кузнецк. Люди Ишея хватали всех встречных и жестоко избивали, выпытывая у татар все о казаках и Кузнецке.

В те поры вестей ради послан был татарин толмач из Кузнецка в дальний улус: проведать, не замышляют ли какого дурна кочевые люди.

Стояли липкие жары, сухмень. Вылинявшую, застиранную весенними дождями землю теперь безжалостно жарило солнце. Светло-зеленые пятна березовых колков и рваные клочья чернолесья казались новыми заплатами на старой сермяжине земли.

Стомленные полуденным зноем птицы умолкли. Зной заставил татарина Василия разуться. Сморенный, ступал Василий по пыльной дороге босиком. Тугие шары горячего воздуха обдавали его скулы и ноздри и уносились вдаль пахучими вихрями. В том часе на перепутье ноги Василия покрыла кыргызская тень. Окрик пригвоздил его к месту:

— Эй, кем! Каким ветром несет тебя?

Первое, что он увидел, было направленное на него острие копья. Цепкая рука схватила его за ворот, и толмач предстал перед горевшими недобрым блеском глазами степняка. Из-за спины кыргыза выглянул другой — одноглазый старик с иссеченным морщинами, черным лицом. Уцелевший глаз старика был красен и глядел, не мигая.

— Я прознал его. Этот щенок вкупился к бородатым тулаям белого царя! — обрадовался старик, тыча в толмача пальцем. — Он вообразил себя катчи[61].

— Ты служишь казакам? — удивился кыргыз. — Хороший подарок привезу я князю Ишею.

С этими словами он пинком поставил толмача на колени, а старик ловко скрутил ему руки за спиной.

— Надень-ка ему мешок на башку! — деловито распорядился кыргыз. — А то его башка шибко умная.

Старик с деловитой поспешностью исполнил приказание. Толмача взвалили на коня и повезли куда-то на восток.

Татарин Василий, задыхавшийся в мешке от пыли и жары, бился животом о конскую хребтину и все пытался понять, в каком направлении его везут. Он висел головой вниз и при каждом шаге коня тыкался лицом в потный и жесткий бок его, ощущая сквозь мешковину острый запах конского пота. Кони кыргызов шли какой-то дьявольской иноходью.

Временами Василий терял сознание, и сквозь бред до него доносился стук копыт и хриплая обрывочная речь.

Через несколько часов езды зной стал спадать, и татарин понял, что близок вечер и что кыргызы увезли его за много верст от места пленения. Кони то взбирались в гору, то спускались по каменистому склону в распадок.

Наконец послышались голоса множества людей, собачий лай, пахнуло дымом близких костров. Кони заржали, взяли в галоп, и кыргызы с пленным толмачом влетели в становище.

Пленника сбросили с лошади. Кто-то содрал с его головы мешок, полоснув ножом возле самого горла по мешковине с веревкой. Десятки глаз, жестоких и жалящих, буравчиками вонзились в толмача. Это были глаза людей, привыкших к виду крови и пожарищ, и пленник почувствовал, как ужас охватывает все его существо, лишая дара речи. Наверное, подобное испытывает жертва под ножами мясника.

Молчание нарушил старик с хищной фигурой, державший в руках котомку татарина:

— Посмотрим, что носит с собой слуга бородатых тулаев, прежде чем отправить его к верхним людям.

С этими словами старик перевернул котомку пленника, сшитую из дерюжки. На землю посыпались просяные лепешки, берестяная сулейка с абырткой и толстая книга в дощатом переплете, исписанная славянской вязью. Кыргызов мало интересовали лепешки и абыртка, зато книга — старого письма, заляпанная воском Библия, со страницами, испачканными красно-бурыми пятнами давленой мошкары, — вызвала у них любопытство и удивление. Старик вертел книгу и так и сяк, обнюхивал ее и рассматривал, то поднося к глазам, то отдаляя от них.

— В ней, должно быть, записаны поучения толстобрюхих урусских шаманов тощим и сердитым казакам? Отвечай же, или я развяжу твой мерзкий язык!

— Эта книга называется «Библия», — хриплым от испуга голосом сказал толмач. — В ней записана жизнь святых и самого бога.

— Так расскажи нам про них перед смертью.

— Чтобы рассказать Библию, не хватит и двух лун…

— Кулугур[62]! Ты говоришь языком лжеца! — взвизгнул старик. — Тащите его к князю!

Двое дюжих чалчи в черных шабурах схватили пленника за руки и поволокли к холму, где белела большая юрта. К черному кусту был привязан карабаир князя — красивый, но перекормленный конь серой масти.

Неподалеку догорали остатки какого-то строения.

На земле под деревом сидели две странные, скрюченные фигуры. Только приглядевшись, можно было понять, что это — люди. Руки их были связаны за спиной, на ногах громоздились большие деревянные колодки, а на головы несчастных надеты большие закопченные казаны.

«…Должники князя… — догадался толмач. — Алман не смогли заплатить, бедняги. Сколько они тут сидят?..»

Тяжелые казаны пригибали бедолаг к земле, и они, верно, давно бы уже свалились на бок, если бы не веревки, которыми они были прикручены к дереву.

Татарин Василий скользнул глазами выше по вершине холма.

На кошме возле белой юрты сидел князь Ишей. Его отечное лицо выражало полное равнодушие ко всему происходящему.

Великолепный живот князя возлежал на подушках. В руках его дымилась комза. У ног Ишея сидел кудлатый волкодав с блестящими глазами и неестественно розовым языком.

— Сжалься, владыка, — заплакал татарин Василий, прикусывая непослушную прыгающую нижнюю губу, — не погуби моих малых детей…

Ни один мускул на лице князя не дрогнул. Отсутствующий взгляд его потухших глаз устремлен был в небытие.

— Князь Ишей не услышит твоей мольбы, — захихикал старик. — Мудрейший разговаривает с вечностью.

Татарин Василий ощутил вдруг сладковатый запах анаши, источаемый трубкой князя.

Одноглазый кыргыз ткнул Василия рукоятью камчи в бок:

— Недавно мы отобрали у твоих тулаев огненную палку. Однако эта шайтанова выдумка взорвалась в руках у Нояна, едва он попытался выстрелить из нее. Видишь, как изукрасило, — говорящий показал на свежий шрам, изуродовавший щеку старого кыргыза. — Растолкуй-ка нам, таныш, отчего это огненные палки урусов взрываются в руках у кыргызов?

— Трудно сказать, — пожал плечами Василий. — Пищалью надо уметь пользоваться. Каждое оружие слушается только своего хозяина.

А про себя подумал: «Видать, перестарались, пороху вбухали сверх меры да свинцовый заряд туго в ствол забили».

— Говорят, ты знаешь язык урусов? — полюбопытствовал кыргыз с обезображенной шрамом щекой. — Я много ездил с князем. Я слышал языки носатых китайцев и самоедов, но никогда не слышал языка бородатых урусов. Говорят, урусы молятся на крестовину, а их шаман ходит в золотом халате. Так ли это? Должно быть, царь урусов шибко богат. Он пьет огненную воду, которая называется «водка» и которая веселит душу и делает мужчину беспомощным, как ребенок. У бородатых урусов один бог на всех. Но они построили ему столько больших юрт из дерева и камня, что в них уместятся все кыргызские и татарские божки вместе с шаманами. Жилища бога называют урусы цер-кофь, и крыши на них из золота. Видишь, мы все узнали про урусов. Расскажи нам мало-мало про белого царя. Когда мы сожжем Кузнецк и приволокем на аркане воеводу, Ишей Номчин поведет всех кочевых людей и тадар-кижи на Московию. Мы отнимем у белого царя всю огненную воду и все товары урусов. Каждый кыргыз будет носить золотой халат урусского шамана. А великому Хара-Хуле мы подарим крышу с юрты урусского бога.