Мэгги Стивотер - Мэгги Стивотер Превращение

• Название: Мэгги Стивотер Превращение
• Автор: Мэгги Стивотер
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Любовно-фантастические романы
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-51341-3

Сэм, юноша-оборотень, в которого влюблена Грейс, наконец-то освобождается от своего проклятия и заново учится жить в облике человека. Сэм мечтает о совместном будущем с Грейс, но, похоже, его мечтам не суждено сбыться. Родители девушки резко против их встреч, а главное, с самой Грейс начинают происходить странные изменения. Неужели проклятие Сэма настигло и ее тоже?

Книги Мэгги Стивотер обрели читательское признание и стали бестселлерами во многих странах мира!

---

Он пропел этот куплет еще дважды, заменив «длятся и закрывают» на «протягиваются и прячут», а потом на «наползают и укрывают». Голос у него был влажный и отзывался эхом.

Я улыбнулась, хотя видеть мою улыбку было некому. Ссора с родителями вдруг отодвинулась куда-то далеко-далеко. Отбросив одеяло, я поднялась и немедленно задела головой одну из бумажных птиц. Та понеслась куда-то по безумной орбите, я поймала ее и принялась разглядывать, из чего все они сделаны. Та, которую я задела, была сложена из газетного листа. Другая — из обложки глянцевого журнала. Третья — из красивой бумаги с замысловатым узором из цветов и листьев. Четвертая, похоже, когда-то была бланком налоговой декларации. Еще одну птичку, крошечную и кривобокую, сделали из двух склеенных скотчем долларовых банкнот. Следующую — из табеля школы дистанционного обучения в Мэриленде. За каждой из них стояла своя история, сложенная на память в журавлика; подвесить их все здесь, над кроватью, было очень в духе Сэма.

Я взяла в руки того, что висел прямо над подушкой. Измятый тетрадный листок был исписан почерком Сэма; словам эхом вторил голос, доносившийся теперь из ванной. Я разобрала строку: «Маленькая девочка в снегу».

Я вздохнула. Меня охватило какое-то странное чувство опустошенности. Той опустошенности, которая скорее благо, отсутствие ощущений, — как будто у тебя долго что-то ныло, а потом боль вдруг отпустила. Как будто я поставила на карту все, чтобы быть с кем-то, а потом поняла, что он — именно тот, кто мне нужен. Как будто я считала себя картинкой, а потом обнаружила, что на самом деле — лишь часть пазла, и вторая, идеально подходящая ко мне часть — вот она, рядом.

Я снова улыбнулась, и хрупкие журавлики заколыхались вокруг меня.

— Привет! — произнес с порога Сэм.

Голос у него был осторожный, неуверенный — мы столько дней провели порознь, что теперь непонятно было, в каких мы отношениях. Волосы у него были взлохмачены после душа и торчали в разные стороны; рубашка с воротничком придавала ему до странности чопорный вид, несмотря на то что была не отглажена и не заправлена в джинсы. Сэм! Сэм! Наконец-то Сэм!

— Привет, — отозвалась я, не в силах сдержать улыбку.

Я закусила губу, но улыбка все равно рвалась наружу и стала еще шире, когда Сэм улыбнулся в ответ. Я стояла посреди его журавликов, и его постель до сих пор была примята там, где я только что лежала, и солнечные лучи заливали нас с ним, и все тревоги прошлой ночи вдруг показались невероятно ничтожными по сравнению с сияющим великолепием наступившего утра.

Меня вдруг накрыло осознанием того, что за невероятная личность этот парень, стоящий напротив меня, и того, что он принадлежит мне, а я — ему.

— Мне сейчас просто не верится, — сказал Сэм, и я увидела у него в руках мой подарочный сертификат, сложенный в журавлика с залитыми солнцем крыльями, — что где-то в мире может идти дождь.

30

КОУЛ

Запах ее крови преследовал меня.

Когда я добрался до дома, Сэм уже уехал; на дорожке перед домом не было его машины, в комнатах было пусто и гулко. Я бросился в нижнюю ванную — коврик до сих пор был скомкан после нашей с Сэмом вчерашней стычки — и пустил самую горячую воду, какую мог терпеть. Я стоял под душем и смотрел, как вода уносит кровь. В тусклом свете, сочившемся сквозь шторку, она казалась черной. Я потер ладони друг о друга и принялся скрести руки, пытаясь избавиться от запаха оленихи, но, как ни старался, все равно его чувствовал. И каждый раз, когда этот запах долетал до меня, она вставала у меня перед глазами. И этот ее темный, покорный глаз, обращенный на меня, в то время как я таращился на ее внутренности.

Потом мне вспомнился Виктор — как он смотрел на меня, скорчившись на полу в сторожке, человек и волк одновременно. Моя вина.

Мне вдруг подумалось, что я полная противоположность своему отцу. Потому что я достиг невиданных высот в разрушении.

Я протянул руку и до упора выкрутил кран с холодной водой. На миг вода сравнялась по температуре с моим телом, и я почувствовал себя невидимкой. А потом она стала ледяной. Я чертыхнулся и подавил первое побуждение выскочить из ванны.

Кожа немедленно покрылась мурашками, так стремительно, что ее даже защипало, и я запрокинул голову. Вода потекла по шее.

Давай. Превращайся.

Но вода была недостаточно холодной, чтобы вызвать превращение; единственным результатом стала боль в животе и подкатившая к горлу тошнота. Я выключил душ ногой.

Почему я все еще человек?

Я ничего не понимал. Если причиной превращений была наука, а не магия, они должны подчиняться определенной логике. Однако же новоиспеченные волки превращались каждый раз при разной температуре… это противоречило всякой логике. Я не мог увязать в единое целое Виктора, безостановочно превращавшегося из человека в волка и обратно, безмолвно наблюдавшую за мной белую волчицу, надежно заключенную в свою волчью шкуру, и себя самого, слоняющегося по дому в ожидании превращения. Я кое-как обтерся полотенцем для рук, которое висело у раковины, и принялся шарить по шкафам в поисках какой-нибудь одежды. В конце концов я подобрал себе темно-синюю фуфайку с надписью на груди и какие-то джинсы, которые были мне великоваты, но хотя бы не падали. Все время, пока был занят поисками, я не переставал думать, один за другим перебирая возможные варианты.

Может быть, Бек ошибся и превращения на самом деле вызваны не изменением окружающей температуры. Возможно, она служит лишь катализатором. В таком случае механизм превращения может запускать что-то еще.

Мне нужна была бумага. Я не мог думать, если не удавалось записать свои мысли.

Я сходил в кабинет Бека за бумагой, прихватив заодно и его ежедневник, и уселся за столом в гостиной с ручкой в руке. В тепле я немедленно пригрелся и разомлел; мне вспомнился обеденный стол в родительском доме. Каждое утро я усаживался за него с блокнотом для записи идей — эту мысль мне подкинул отец — и делал домашние задания, писал тексты для песен или просто заметки о чем-то интересном, что видел в новостях. Это было давно, когда я еще верил, что мне суждено изменить мир.

В памяти всплыло лицо Виктора с полузакрытыми глазами — он тогда впервые попробовал какую-то очередную таблетку счастья. Лицо матери, когда я послал их с отцом к черту. Бесчисленные девицы, которые, проснувшись, обнаруживали, что провели ночь с призраком, потому что я к тому времени успевал отбыть, пускай и не во плоти, в очередное путешествие к вершинам кайфа. Прижатая к груди рука Энджи, когда я признался, что изменял ей.

О да, мир я изменил. Еще как!

Я раскрыл ежедневник и принялся пролистывать его, не вчитываясь, лишь бегло проглядывая записи в поисках зацепок. Попадались короткие заметки, которые могли оказаться полезными, но сами по себе были бессмысленными.

«Сегодня я нашел мертвую волчицу. Незнакомую. Пол сказал, что она прекратила превращаться четырнадцать лет назад. Вся морда у нее была в крови. Запах от нее шел просто ужасный». Еще: «Дерек превращался в волка два часа, несмотря на жарищу. Мы с Ульриком весь день ломали над этим голову». Еще: «Почему Сэму выпало так мало лет, намного меньше, чем всем остальным? Он лучший из нас. Почему жизнь так несправедлива?»

Я уткнулся взглядом в руки. Под ногтем большого пальца до сих пор оставалась запекшаяся кровь. Вряд ли она могла пережить превращение, и потом, в таком случае она была бы на шерсти, а не на коже. Значит, кровь попала туда уже после того, как я стал человеком. За те неизвестно сколько минут, когда я уже получил обратно свое человеческое тело, но еще не стал Коулом.

Я положил голову на стол; разгоряченной коже дерево показалось ледяным. С ходу разобраться с логикой превращений не получалось. Но даже если бы мне это удалось — даже если бы я выяснил, что на самом деле заставляет нас превращаться в волков и обратно и что в это время происходит с нашим разумом, — какой в этом смысл? Ну, останусь я волком навсегда. И весь этот труд только ради того, чтобы сохранить жизнь, которую я все равно не запомню? Жизнь, которая не стоит того, чтобы ее сохраняли?

Я по опыту знал, что существуют более простые способы избавиться от сознательных мыслей. И знал один такой способ, который неизменно срабатывал и который у меня до сих пор не хватало духу испробовать.

Как-то раз я заговорил об этом с Энджи. Это было еще до того, как она меня возненавидела. Я бренчал на синтезаторе, вернувшись из своего первого турне, где весь мир, полный возможностей, расстилался у моих ног, как будто я был королем и завоевателем одновременно. Энджи еще не знала о том, что я изменял ей в турне направо и налево. А может, и знала. Я прекратил играть и, не снимая руку с клавиш, сказал ей:

— Я тут думал, не покончить ли мне с собой.