Мэгги Стивотер - Мэгги Стивотер Превращение

• Название: Мэгги Стивотер Превращение
• Автор: Мэгги Стивотер
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Любовно-фантастические романы
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-51341-3

Сэм, юноша-оборотень, в которого влюблена Грейс, наконец-то освобождается от своего проклятия и заново учится жить в облике человека. Сэм мечтает о совместном будущем с Грейс, но, похоже, его мечтам не суждено сбыться. Родители девушки резко против их встреч, а главное, с самой Грейс начинают происходить странные изменения. Неужели проклятие Сэма настигло и ее тоже?

Книги Мэгги Стивотер обрели читательское признание и стали бестселлерами во многих странах мира!

---

— У меня умер брат, — сказала я ему.

Волк и ухом не повел; мокрый снег падал с неба и лип к его шкуре.

— Я та еще стерва, — сообщила я.

Он был все так же неподвижен. Мне пришлось сделать небольшое усилие над собой, чтобы примирить в своем сознании глаза Коула и эту волчью морду.

Я развернула пакет с хлебом и вытряхнула ломти на землю перед собой. Он не шелохнулся — просто смотрел, не мигая, человеческими глазами на волчьей морде.

— Но все равно зря я тебе сказала, что ты не умеешь целоваться, — добавила я, дрожа от холода. Что еще сказать про тот поцелуй, я так и не придумала, поэтому заткнулась.

Я развернулась, но, прежде чем вернуться в дом, сложила одежду и спрятала ее под перевернутым цветочным вазоном у крыльца. А потом ушла. А он остался один в темноте.

Из головы у меня не выходили его человеческие глаза на волчьей морде; в них была такая же пустота, как у меня в душе.

13

СЭМ

Я скучал по матери.

Я не мог объяснить это Грейс; когда она думала о моей матери, то видела лишь страшные шрамы, которые родители оставили у меня на запястьях. Отчасти так оно и было; воспоминания о том, как они пытались прикончить маленькое чудовище, в которое я превратился, так плотно засели в моей голове, что порой казалось — череп вот-вот взорвется. Старая боль укоренилась настолько крепко, что я ощущал холодную сталь бритвы всякий раз, когда оказывался поблизости от ванны.

Но у меня сохранились и другие воспоминания о матери; они всплывали в памяти, когда я меньше всего этого ожидал. Как, например, сейчас, когда я сидел, сгорбившись, за прилавком в «Корявой полке», отодвинув в сторону книги и глядя на сгущающиеся сумерки за окном. На языке у меня крутились строки, которые я только что прочитал. Мандельштам написал их про меня, не имея обо мне ни малейшего понятия.

«Но не волк я по крови своей…»

За окном последние отблески заходящего солнца вызолачивали бока припаркованных машин и превращали лужи на проезжей части в озерца расплавленного янтаря. В магазине, куда дневной свет уже не доходил, было пусто, сумрачно и полусонно.

До закрытия оставалось двадцать минут.

У меня сегодня был день рождения.

Мне вспомнились кексы, которые мама пекла мне на дни рождения. Кексы, а не торт, потому что праздновали мы всегда только втроем с родителями, а я никогда не отличался богатырским аппетитом и был привередлив в еде. Торт успел бы зачерстветь, прежде чем его съедят.

Поэтому мама пекла кексы. Мне вспомнился запах ванильной глазури, торопливо размазанной по кексу ножом для масла. Сам по себе этот кекс был бы ничем не примечателен, если бы не воткнутая в него тонкая свечка. На ней плясал крохотный огонек, а саму ее опоясывали потеки растаявшего воска, превращая кекс в нечто необыкновенное, праздничное и волшебное.

Я до сих пор помнил церковный запах сгоревшей спички, видел отражение огонька свечи в маминых глазах, чувствовал мягкую обивку кухонного стула, на котором я сидел, поджав тощие ноги. В ушах у меня прозвучал мамин голос: она велела мне положить руки на колени и поставила передо мной кекс. Держать тарелку она мне не разрешила из опасения, что я могу перевернуть свечку себе на колени.

Мои родители всегда так тряслись надо мной — до того самого дня, когда решили, что я должен умереть.

Я обхватил голову руками и уставился на замятый уголок книжной обложки, лежащей между моими локтями. На самом деле обложка не была цельной, а состояла из листа картона с наклеенной поверх него защитной пленкой, верхний слой задрался, и собственно обложка испачкалась, пожелтела и обтрепалась.

Я задумался, вправду ли мама пекла мне кексы, или мое сознание позаимствовало этот факт в какой-нибудь из тысяч книг, которые я прочитал, соединив образы чьей-то чужой матери и моей собственной, чтобы заполнить этот провал.

Не поднимая головы, я вскинул глаза, и перечеркнутые шрамами запястья оказались точно напротив. В тусклом вечернем свете сквозь прозрачную кожу проглядывали вены, но на запястьях голубые дорожки были скрыты грубыми рубцами. В своем сознании я потянулся за кексом гладкими руками без единой отметины, купаясь в море родительской любви. И мама улыбалась мне.

С днем рождения.

Я закрыл глаза.

Не знаю, сколько я так просидел с закрытыми глазами, но звякнул колокольчик у двери, и я подскочил от неожиданности. Я уже открыл было рот сказать, что магазин закрывается, но на пороге показалась Грейс и плечом закрыла за собой дверь. В одной руке у нее был поднос с пластиковыми стаканчиками, а в другой — бумажный пакет с логотипом «Сабвей». В магазине точно зажегся еще один свет; все вокруг мгновенно стало ярче.

Я был настолько ошарашен, что не сообразил помочь ей, а когда мне пришло это в голову, она уже пристроила свою ношу на прилавке. Обойдя прилавок, она обняла меня за плечи и прошептала на ухо:

— С днем рождения!

Я высвободил руки и обнял ее за талию. Прижав ее к себе, я уткнулся лицом ей в шею, чтобы скрыть удивление.

— Откуда ты узнала?

— Бек рассказал, перед тем как превратиться в волка, — ответила Грейс. — Но вообще-то это ты должен был мне сказать. — Она отстранилась, чтобы взглянуть мне в лицо. — О чем ты думал? Когда я вошла.

— О том, что значит быть Сэмом, — отозвался я.

— Быть Сэмом здорово, — сказала Грейс и вдруг улыбнулась, да так широко, что я против воли тоже улыбнулся и потерся носом о ее нос. Наконец она отступила и указала на свое приношение, расположившееся в самом близком соседстве с моей стопкой книг. — Прости, что так буднично. В Мерси-Фоллз с местами для романтических ужинов негусто, а если бы они и были, я все равно сейчас немного на мели. Ты сможешь сейчас поесть?

Я протиснулся мимо нее к входной двери, запер ее и повесил табличку «Закрыто».

— Все равно пора закрываться. Пойдем домой? Или наверх?

Грейс покосилась на обитые бордовым ковролином ступени, ведущие на второй этаж, и я понял, что она приняла решение.

— Ты как главный силач потащишь напитки, — сказала она с иронией в голосе. — А я возьму на себя сэндвичи. Они ведь небьющиеся.

Я выключил свет на первом этаже и с картонным подносом в руках двинулся по лестнице следом за ней. Толстый ковролин приглушал шаги. Я ощущал, что с каждой ступенькой все выше и выше поднимаюсь от того дня рождения, который остался в моей памяти, к чему-то неизмеримо более реальному.

— Что ты мне взяла? — поинтересовался я.

— Деньрожденный сэндвич, — отозвалась Грейс. — Что же еще?

Я включил многорожковую настольную лампу, стоящую на низеньком стеллаже; восемь небольших лампочек облили пятнистым розоватым светом видавший виды диванчик, на котором мы устроились с Грейс.

Мой деньрожденный сэндвич оказался с ростбифом и майонезом, точно такой же Грейс взяла и себе. Мы разложили картонки между нами на диванчике, и Грейс, отчаянно фальшивя, пропела «С днем рожденья тебя!».

— И еще много-много счастливых лет, — добавила она совершенно иным тоном.

— Ух ты, спасибо!

Я коснулся ее подбородка, и она улыбнулась мне.

Когда мы расправились с сэндвичами — то есть я практически расправился с моим, а Грейс объела со своего булку, — она кивнула на обертки и сказала:

— Ты пока сомни все это, а я вытащу твой подарок.

Я вопросительно взглянул на нее. Она подняла с пола свой рюкзачок и взгромоздила его на колени.

— Не надо было ничего покупать, — сказал я. — Я как-то глупо себя чувствую.

— Я так захотела, — возразила Грейс. — И не порть мне все своей скромностью. Я же попросила тебя убрать бумажки!

Я кивнул и принялся сворачивать обертки.

— Ох уж эти твои журавлики! — рассмеялась она, и я спохватился, что мои руки сами собой начали складывать из той обертки, что была почище, большую птицу с логотипом «Сабвей» на крыле. — Что у тебя за страсть к ним такая?

— Я делаю их, когда мне хорошо. Чтобы запомнить этот миг. — Я помахал перед ней журавликом, и его вислые складчатые крылья заколыхались. — Теперь ты никогда не забудешь, откуда взялся этот журавлик.

Грейс внимательно посмотрела на него.

— Пожалуй, это верное утверждение.

— Задача завершена, — произнес я негромко и положил журавлика на пол перед диваном.

Я тянул время и сам это понимал. От мысли о том, что Грейс собиралась что-то мне подарить, под ложечкой у меня странно холодело. Но Грейс было не так-то просто сбить с толку.

— А теперь закрой глаза, — велела она.

В голосе ее я услышал нечто для себя пугающее — предвкушение. Надежду. Только бы мне понравилось то, что она приготовила. Я попытался нарисовать в своем воображении выражение полного восторга и был готов изобразить его, что бы она мне ни подарила.

Грейс застегнула молнию на рюкзаке и плюхнулась обратно на диван.