Зинаида Гиппиус - Чего не было и что было

• Название: Чего не было и что было
• Автор: Зинаида Гиппиус
• Издательство: Росток
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-94668-010-2

Проза З.Н.Гиппиус эмигрантского периода впервые собрана в настоящем издании максимально полно.

Сохранены особенности лексики писательницы, некоторые старые формы написания слов, имен и географических названий при современной орфографии.

---

У меня случайно сохранилась, за переплетом книги, тогдашняя карточка этого Abendflug'a [39]: на зеленом небе черный очерк стрекозы, — аппарата, который, конечно, нашли бы несовершенным, несовременным… (Сохранилась и другая — Цеппелин II над колокольнями Франкфурта.)

Еще год, или два, три… Весеннее небо над Пиренеями, и уж не круги вокруг мечты, не стрекоза над трибунами, а совсем под «червонными облаками»,

Среди небес горящих;
Как золото желты —
Людей, в зарю летящих,
Певучие кресты.

Латам погиб в Африке. А Блерио… Блерио совершил чудо из чудес: перелетел Ла-Манш.

Но тут — прерыв. Война. Другие волнения овладели человечеством. В иной цвет окрасилось для нас самое слово «Цеппелин». И человеческие птицы… уж не бескорыстными глазами смотрим мы на них. Не думаем, что они «человеческие»: они, прежде всего, или немецкие, или французские, или английские (или «советские») — все в этом.

А попутно — особенно подчеркнутые, особенно яркие мысли о человеке: великой власти может достигнуть человек над природой, материей, плотью мира; но в последнем счете решает все человеческая душа: какова она — таково будет и созданное человеком, обратится на смерть ему, или на жизнь. От души человеческой зависит, сделаться или не сделаться прахом, подчинив себе материю мира.

Дана ей плоть в рабыни
И воля для борьбы…
Она же стала ныне
Рабой своей рабы.

Но война была — и миновала. Не без следа, конечно:

Все, что бывает, не исчезнет,
Пусть миновало, но не прошло…

И война оставила свою борозду на лике человечества. Однако душа опоминается, припоминает себя прежнюю, — настоящую. Опять делается способной к тому бескорыстному, особенному, волнению за все человечество, за человека вообще.

Не оно ли — этот восторженный восторг сегодня, этот не рассуждающий пламенный порыв к молодому американцу Линдбергу, перелетевшему — уже не три метра поля, не Ла-Манш, — Атлантический океан? Не радость ли победы, — чужой, как своей, — новой победы над материей, над пространством и временем?

Я не сомневаюсь нисколько: многотысячная толпа французов, устремившаяся в Бурже, — когда она, после жгучего ожидания, увидела, наконец, спускающийся с небес «Дух Святого Луи» — испытала совершенно то же, что немецкая толпа, почти двадцать лет тому назад, увидев в Франкфурте серый луч — Цеппелин. Там и здесь — были люди, было одинаковое, хорошее, благородное, праведное и бескорыстное человеческое волнение.

Ну, а что вокруг него, по-человечеству, завивается, — об этом не стоит говорить: это всегда, и всегда не важно.

Линдберг, вероятно, еще не родился, когда начал летать Сомтос-Дюмон. Но если б тогда, в те давние (и совсем недавние) дни Сомтос-Дюмон не совершил своего трехминутного полета на полметра от земли — Линдберг сегодня не перелетел бы океана.

По существу — и полметра, и океан, — одно и тоже действие, одинаковый подвиг и чудо человека. Это сделал «он», «они», т. е. — «мы».

Так именно мы, переживая наше волнение, чувствуем, не потопляя при этом в общем «мы» — никого: всегда помним, что есть и «они», и «он».

Только бы помнили мы, не забывали, что всякая «наша» победа над материей мира может, по нашей же вине, обратиться в поражение, и тем более страшное, чем победа будет более великой.

ДВА СЛОВА О ДВУХ СТАТЬЯХ

(Бунаков и Степун)

Трудно представить себе нашу эмигрантскую страну — без «Современных Записок». Мы их браним, предъявляем к ним требования, часто справедливые и строгие; но в то же время вся зарубежная интеллигенция чувствует этот журнал как-то «своим», костью от кости…

Ошибки его — ужасные ошибки! — не ошибки ли и древние заблуждения русской интеллигенции? На фоне изменившихся условий они выступают огромными пятнами, преподносятся нам с беспощадной ясностью. Но это не плохо: вернее надежда от них освободиться. Безнадежна только слепота и прямое чадо ее — довольство, самодовольство.

Хорошо, поэтому, когда мы журналом недовольны, когда браним его: обижаться некому, ведь браним-то мы самих себя, а с «удовлетворенными» есть и такие) считаться не стоит.

Но сейчас я не намерен вникать в ошибки «С. 3.» как журнала, т. е. как чего-то цельного, какого-то общего дела. Только на одну укажу, и немаловажную. Это, — следствие давней интеллигентской «захолустности», — некая отсталость от требований современности. Наше время, совокупность его условий, требует от нас определеннейшего отношения ко всякому значительному явлению жизни, притом с последней определенностью выраженного. Не позволяется больше говорить «ни два — ни полтора». Увы, это древняя привычка интеллигенции. Это натурально-бездельное (и не реализуемое) «постольку-поскольку». А теперь такая пора, что лучше сказать не верное «да», не верное «нет», чем мямлить: «с одной стороны, нельзя не признаться, с другой, не сознаться…» да еще без всякого признанья и без всякого сознанья.

Это требование определенности относится как к отдельному человеку, так и к единству коллективному, например — к журналу: ведь и у него свой «лик». (Говорю о журнале, а не о сборнике, о коллективе, а не о сборе, не о сброде.) Если в журнале один говорит «не два», другой «не полтора», то в единстве своем журнал и будет «ни два, ни полтора».

Нечего себя обманывать: почти каждая книжка «С. 3.», с какого угла ее ни повернуть, являет собою это несчастное «ни два, ни полтора»… Но я уже сказал, что к журналу «С. 3.» я сегодня не подхожу. Я хочу сказать несколько беглых слов лишь о двух статьях в 32-й книжке.

«Пути России» Бунакова — статья чрезвычайно важная и глубокая. Она открывает внутреннюю «правду» Московского Царства, освещает Россию в этой точке ее пути с небывалой яркостью. Вторая часть статьи, посвященная специально земельному вопросу, написана несколько тяжело и сложно, благодаря сложности темы, но я останавливаюсь, главным образом, на общих положениях, высказанных в первой части.

Статья «исторична» в высшей степени: автор сумел схватить самое коренное и важное во времени, по времени, и сумел дать ему действительно объективную оценку. Исследуя то или Другое время, никакой историк не забывает, конечно, что это лишь звено в цепи времен; но, не путая цепи, в каждом звене, в каждом отрезе времени, открывает его собственный внутренний смысл. Чем из большей глубины открыт этот смысл, тем яснее нам связь времен и последовательная их смена.

Московское царство — «великая восточная теократия». «Народная правда для московских людей лежит в миру… Но есть у них и Божья правда — незыблемая и вечная. Наверху ее несет Божий наместник — царь. Внизу ее хранит мир». «Русские цари поставление имеют от Бога — богоизбранные, боговенчанные цари; и власть царя православного — вольное царское самодержавство».

Не поняв глубинной связи царя и Бога в душах тогдашних русских людей — нельзя не только понять, как «зачалось» Московское царство, как строилось, чем держалось, но нельзя и понять, как и почему оно кончилось. Вообще, ничего нельзя понять в «путях России».

«Незыблемо и вечно» — Россия хранила лишь правду, как правду, понимание о «правде». Дело исследователя времени — увидеть, какой облик правда принимала для России на долгом ее пути. Недаром же, не по случайности же приняла тогда Божья правда облик царев. И была не обличьем, а истинным обликом, — была правдой того времени.

Труд Бунакова оттого и должно назвать «историческим», что автор переступил за порог московского времени, вошел в него, признал его правду действительной, для него, правдой.

Здесь было бы кстати удивиться рецензии об этой статье — Милюкова: таким «не историком» проявил себя наш признанный историк. Но мы не удивляемся. Мы давно заметили, что Милюкову свойственно оценивать все времена — с его сегодняшней точки зрения на время сегодняшнее. Когда эта точка зрения меняется — соответственно меняется и взгляд на тот или другой исторический период. Такое внесение в историю постоянных субъективных поправок не способствует, конечно, выяснению ее темных мест, а только поселяет беспокойство в умах. Отзыв Милюкова о последней книжке «С. 3.» — это ряд отмет, какая статья прочитана «с удовольствием, т. к. она вполне совпадает с нашими взглядами», какая без удовольствия (не совпадает). В статье Бунакова критик очень усмотрел вот это подчеркиванье «правды» Московского царства (царь и Бог) и, отнесясь к ней по-современному, с неудовольствием, распространил его даже на стиль статьи — «из старых приказных книг». Если, мол, Бунаков вплоть до стиля увлекся этими ненадежными источниками, то уж не оттуда ли почерпнул он и свои умозаключения насчет корней и стержня Московского царства?