Лиля Брик - Пристрастные рассказы

• Название: Пристрастные рассказы
• Автор: Лиля Брик
• Издательство: Деком
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-89533-226-9

Эта книга осуществила мечту Лили Брик об издании воспоминаний, которые она писала долгие годы, мало надеясь на публикацию.

Прошло более тридцати лет с тех пор, как ушла из жизни та, о которой великий поэт писал — «кроме любви твоей, мне нету солнца», а имя Лили Брик по-прежнему привлекает к себе внимание. Публикаций, посвященных ей, немало. Но издательство ДЕКОМ было первым, выпустившим в 2005 году книгу самой Лили Юрьевны. В нее вошли воспоминания, дневники и письма Л. Ю. Б., а также не публиковавшиеся прежде рисунки и записки В. В. Маяковского из архивов Лили Брик и семьи Катанян. «Пристрастные рассказы» сразу вызвали большой интерес у читателей и критиков. Настоящее издание значительно отличается от предыдущего, в него включены новые главы и воспоминания, редакторские комментарии, а также новые иллюстрации.

Предисловие и комментарии Якова Иосифовича Гройсмана. Составители — Я. И. Гройсман, И. Ю. Генс.

---

29.3.1930. Устала. Предотъездная беготня. Рада, что едем — здесь надоело.

30.3.1930. Смотрели в кино Наварро любовное объяснение под луной и т. п. Арагон грустно сказал: Mais c'est d'un comique incroyable.[113] Потом Анну Каренину с Гарбо и Гильбертом — не досидели, несмотря на весь комизм.

Едем. Немецкий спальный вагон — лампочки, крючки, и сетки всех систем.

31.3.1930. Проехали Голландию — на ставнях нарисованы пестрые занавески. Белая красная зеленая обводка. Крыши больше дома.

Отъезжали от Голландии из кубиков, плыли открытым морем… Совсем не качало. Подплыли к Англии. Чиновники в штатском: за чем едем, были ли раньше, давно ли в Англии моя мать. Сели в поезд почти на ходу.

Мама встретила. У нее чудесная квартирка: низкие кресла, радио в чемодане, камины, сад.

1.4.1930. Кусок подъехали, потом через центр за мамой. Завтракали у Lions'a. Шли по узким улицам, потом на машине смотрели Виндзорский дворец.

Обратно через Итон — мальчики в цилиндрах — совсем Диккенс. По дороге к Лондону малюсенькие городишки. Вечером слушали радио.

2.4.1930. …С утра слушали по радио речь дочери Ллойд-Жоржа, а вечером фокстроты с пением и без оного.

3.4.1930. Ося пошел по Underground'ам и книжкам, а я в город. Попала под ливень — ходила у Сельфриджа из этажа в этаж — чудовищное количество товаров — Берлин просто щенок! Там же позавтракала — fond d'artichau[114] за 6 пенсов! Зашла в Picadilly Station — внизу целая улица с магазинами. Потом в кино Na Na Nanette цветная с разговорами и пением — дрянь такая, что я заснула, только кусочки есть абсолютно стереоскопические. Потом звучащая хроника — стачки, гребля, аэропланы — очень здорово.

4.4.1930. Приехал Зархи. Ни слова по-английски. В дождь и в туман, на автомобиле, видели парламент, аббатство, военное министерство с верховыми часовыми в красном — в нишах. Собор Петра. Вечером на оперетке Bitter Sweets — замечательная актриса.

5.4.1930. Замоталась вчера. Сегодня отдыхаю. Ося ездил по книжкам…

6.4.1930. Воскресенье. С утра поехали в Вайтчепль на базар: зазывалы орут, граммофоны играют, золотые весы; на высоте второго этажа развешаны платья. Купили баранок у старого русского еврея. Оттуда в китайский квартал. Воняет, продают сушеных червей. Во что-то играет компания хулиганов. Городовой предупреждает, чтобы не ходили глубже чем на 50 ярдов — антикитайская агитация! В китайском трактире ели суп с курицей и лапшой и какое-то мясо, кот. поливали черным соусом, изумительно вкусный компот из белых ягод, пахнущих розами. За соседним столом пьяница, как на экране.

Оттуда в Гайд-парк. Наемные пропагандисты дерут глотки. Вокруг каждого толпа. Больше о религии…

7.4.1930. Шотландские свитеры надо менять — колются. Паркер менять — плохое перо. Зеленый чай оказался невкусный. В Савой без смокинга не пустили. Поели у итальянцев. Ося все утро ходил по книжкам. Смешная книжонка в издевку над цензурой.

8.4.1930. Обедали в огромном Lyons'e и пошли в мюзик-холл Paladium. Изумительная танцевальная пара — что хочет, то и делает. Забыла там пакетик с только что купленными галстуками. Тут же вернулись, но их уже успели спереть!

9.4.1930. Завтракали в Парламенте, осмотрели здание. Видели процессию спикера. Послушали. Хохочут; сидят, развалясь. Палата лордов почти такая же только поменьше и похожа на пульмановский вагон…

10.4.1930. Смотрели в полпредстве «Генеральную линию». Бернард Шоу умирал со смеху — воспринял как эксцентрику и был доволен.

11.4.1930. Паспорта, визы, пластинки в His masters voice. Билеты, покупки — Селфридж каждый раз меня поражает, уж очень велик. Обед в китайском ресторане. Вечером — Kochran-revue: страшно дорогие костюмы; star — молоденькая недоделанная актрисочка; замечательный барабанщик, не то негр, не то загримированный негром, барабанил на всем. Еще поразительные номера: девушки в ложе — танец рук и разговор с экрана в публику, уход с экрана в зал и обратно.

Ужинали в венгерском ресторане…

13.4.1930. …До парохода ехали в вагон-ресторане. Пароход изумительный, очень большой, хорошо оборудованный для езды ночью. За кабины люкс, с ванными комнатами — приплата 4 гинеи. Мы едем в самой дешевой и все таки у нас отдельная маленькая комнатка. Совсем не качает.

14.4.1930. Встали в 5 утра. В 6 с чем-то сели в поезд, прямо в вагон-ресторан. Ели овсянку, ham and egg,[115] варенье.

До Амстердама ехали цветочными коврами, каналами, пестрыми домиками. Всё утро бродили по старому городу. До чего улицы узенькие! На бриллиантовую фабрику не попали, закрыта — пасха. Евреи идут из синагоги, не бритые, в цилиндрах с молитвенниками подмышкой и талесами[116] в футлярах.

Перед парикмахерскими пестрые палки, перед аптеками морды — старинные цеховые знаки.

Новые кварталы объехали на такси — сплошное стекло (как Корбюзье). Настроено удивительно много. Каждая улица по своему: с балконами, с круглыми углами, гармошкой (рисунок), с лакированными яркими дверями, с навесами вдоль всего тротуара и т. д.

Огромный стадион, спортивные площадки. Один из кварталов — рабочий. По словам шофера, рабочие платят за квартиру из 3–4 комнат одну шестую своего жалованья.

От каналов вонь. Улички есть такие узкие, что от стены до стены рукой достать. Домишки валятся от старости. На улицах шарманщики, певцы, гармонисты — в невиданных количествах. Шарманки огромные, как органы. Перед биржей моряки с трубками — вероятно, привезли рыбу. Несметное количество сигарных и трубочных лавок. Чудесные трости. Купили Володе трость и коробку сигар.

Сейчас едем в Берлин.

Е. Ю. Каган в Лондон (Москва, 29 апреля 1930)

Милая моя мамочка,

Володя все 15 лет говорил о самоубийстве. Причины у него не было никакой — был пустяшный повод, невероятное переутомление и всегдашний револьвер на столе. Напиши подробно о себе.

Целуем тебя очень крепко.

ЛилиОся.

4.6.1930. 15-го в 7 ч. утра в Берлине в гостинице ждала телеграмма от 14-го — сегодня утром Володя покончил собой Лева… Бросились звонить в Москву, просила встретить на границе, подождать хоронить. Встретил Катанян. На границе любили, знали Володю. Ухаживали за нами как могли.

Приснился сон — я сержусь на Володю за то, что он застрелился, а он так ласково вкладывает мне в руку крошечный пистолет и говорит: «все равно ты то же самое сделаешь». А во втором сне он сидел рядом с Норой и приставал к ней, а я что-то сказала по этому поводу. Он вскочил и приставил револьвер к виску. В ужасе я притворилась, что падаю в обморок. Он испугался, бросился ко мне и забыл стреляться.

Володик доказал мне какой чудовищный эгоизм — застрелиться. Для себя-то это конечно проще всего. Но ведь я бы всё на свете сделала для Оси, и Володя должен был не стреляться — для меня и Оси. Ося написал хороший сценарий о том, как рабочие предложили лучше снизить им плату, чем закрыть завод. Пишет с Колей оперетку о шикарном пролетарии для Станиславского и сценарий для парка культуры и отдыха для Радлова.

Ездила в Зеленый город. Макетики смешные, но бестолковые.

5.6.1930. Ося хорошо придумал — выступления рефовцев в литгазете по отношению к Раппу — от печатных органов и индивидуально — жаловаться на отсутствие литературы, пока они теоретизируют.

Звонил Безыменский по поводу Володиных эпиграмм. Ося успокоил его, что не будут печатать.

Ося поссорился с Бромбергом из-за Володиной выставки. Бромберг торопит, чтобы она к 16-му была закончена, а то откроется чеховская выставка, куда надо будет ходить через Володину и будет (для Чехова) некрасиво.

7.6.1930. Плачу из-за Володи и из-за себя — это то же самое.

Вечером Ося, Катанян, Петя, Перцов разговаривали как выступить по поводу Раппа.

Коля написал такие плохие стихи «Последний разговор», что я когда прочла, расплакалась — обидно стало. И заглавие какое-то романское. Он пришел поздно с Вагранки — там кружок.

8.6.1930. Утром плакала. Вчера на ночь тоже.

Говорила по телефону с Арватовым. Не хочет больше лечиться. Говорит — «я коммунист, я должен работать, а не лечиться. Ужасно идти навстречу гробу, чтобы он принял меня здоровенького — гробу все равно, примет и больного. Слишком быстрый темп, работа в лоб — боюсь мне ничего не останется». Просит сладенького, трудно достать. Сегодня не нашла нигде ничего. Просит приехать — хочет обнять, поцеловать, поговорить о Володе.

Жалко себя. Никто так любить не будет, как любил Володик.

9.6.1930. Очень одиноко. Застрелилась бы сегодня, если б не Ося.

Всю ночь снился Володя: я плакала, уговаривала не стреляться, а он говорил, что главное на свете это деньги, что без денег не стоит жить. Все это происходило на заседании в каком-то дворце со сборной мебелью. В кресле сидели какие-то «дамы». Володя превратился в Тамару Беглярову, я продолжала ее уговаривать!