Али Смит - Ирония жизни в разных историях

• Название: Ирония жизни в разных историях
• Автор: Али Смит
• Издательство: ИД «Флюид»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-98358-244-6

Али Смит (р. 1962) — одна из самых модных английских писательниц — известна у себя на родине не только как романистка, но и как талантливый фотограф и журналистка. Уже первый ее сборник рассказов «Свободная любовь» (Free Love, 1995) удостоился премии за лучшую книгу года и премии Шотландского художественного совета. Затем последовали роман «Как» (Like, 1997) и сборник «Другие рассказы и другие рассказы» (Other Stories and Other Stories, 1999). Роман «Отель — мир» (Hotel World, 2001) номинировался на «Букер» 2001 года, а последний роман «Случайно» («Accidental», 2005), получивший одну из наиболее престижных английских литературных премий «Whitbread prize», — на «Букер» 2005 года.

Как разобраться в уникально изобретательном лабиринте совпадений, удач, упущенных и приобретенных связей? Что случается, когда ты наталкиваешься на Смерть в оживленной толпе вокзала? (Ты знаешь, кто это, потому что твой мобильный телефон смолкает, когда Смерть улыбается.) А если твоя возлюбленная влюбилась в дерево? Надо ли ее ревновать? Начиная с той женщины, которую преследует оркестр трубачей при всех регалиях, и вплоть до художницы, построившей семифутовую лодку из букинистических экземпляров романа «Великий Гэтсби», герои новелл Смит поразительны, обаятельны, сексуальны и необычайно сложны, как сама жизнь.

---

— Ты хоть помнишь их вкус? — спросила средняя.

— Никогда не забуду, — ответила старшая.

— Как самая сочная еда, «техниколор», — сказала молодая.

Старшая утвердительно кивнула.

Две другие ушли, одна бегом, вторая прихрамывая, обе отправились ловить автомобиль с «огоньком» в надежде, что это такси. Она осталась одна. Средняя дала ей десятифунтовую банкноту. Старшая оставила ей свое пальто, и теперь она носит его. Сзади пальто влажное от земли, а плечи и рукава, подогнанные под фигуру женщины в возрасте, все еще хранили ее тепло. «Мне оно не понадобится, — сказала Этта, снимая пальто, когда уходила. — Тебе оно больше пригодится. А мы сейчас поймаем вот то такси».

Диана подняла глаза. Усыпанное звездами небо напоминало белое жнивье.

У Этты дома остался больной отец. Вот почему она не спешила туда возвращаться. У Мойры, казалось, вообще не было причины не хотеть идти домой. Впрочем, что-то могло и быть.

Диана надеется, что эти две женщины сейчас едут к себе, в свои теплые дома.

Она стала карабкаться вверх по склону берега реки. Внизу на траве виднелись три маленьких темных пятна, где морозу пришлось отступить и растаять, когда они сидели там втроем, разговаривая. В голове прояснилось, стало меньше тумана. Прежде все предметы сами перемещались вокруг, как некие фигуры в тумане. Теперь они успокоились. Вот церковь на другой стороне дороги, которая, правда, в свете уличного фонаря выглядит зловеще. Она ее помнит. Они заходили туда погреться.

Тут она рассмеялась. Теперь, когда она идет мимо церкви, у нее есть основание сказать: и я была там внутри и гасила свечи в сочельник. И еще там был старый священник, он выгнал их, но только в конце. А еще — мужчина рядом с ней в одном ряду, она поцеловала его. И все прихожане в тот вечер, упакованные в честь Рождества, словно богатые подарки, и слушающие в середине зимы старинную историю о рождении Христа. Как будто рождественским утром они откроют двери своих домов и обнаружат самих себя на пороге в виде новорожденных, лежащих в корзине, как те экзотические фрукты, или в одном из тех винных ящиков, сделанных из дорогой древесины и наполненных соломой.

Она шла вдоль изгиба реки. За углом и вниз по улице город все еще утопал в огнях, хотя во многих домах к этому времени уже готовились ко сну, не спеша. Где - то там сейчас послушник; он будет спать в маленькой кровати, натянув до подбородка одеяло, и система центрального отопления отключится только утром. По всему городу люди устраиваются спать в домах, крыши которых лоснятся сейчас белым цветом, но как только наступит утро и к ним прикоснутся лучи солнца, они опять почернеют. И та женщина на могиле умершего мужа. Если она пришла сегодня вечером к могиле, то на ней непременно огромный тулуп из овчины, перчатки и шарф, и еще у нее с собой такой же обогреватель, как у туристов во время отпуска, и идущий от него жар будет освещать кладбище и растущие там деревья, и ветви, голые и обледеневшие, вечнозеленые и обледеневшие.

Тротуар усыпан песком. Она чувствует его под ногами. А над ней — мороз и пустое небо. Она протягивает руку и стряхивает изморозь с ветки дерева, что стоит рядом со счетчиком стоянки. Ветка в ее руке вся усыпана плотно закрытыми почками. Она бьет по ней щелчком, и кристаллы льда разлетаются вокруг дерева в разные стороны, как брызги воды с собаки.

Часы на обледеневшем счетчике стоянки освещены сзади. Она трет замерзшее стекло холодной рукой. Два сорок шесть утра. Она наклоняется к ограждению и прислушивается. Только шум реки, и где-то далеко, в самом конце стоянки, слышны крики и пение празднующих людей. Она глубже укутывается в пальто и прячет руки в карманы. Догорающая свеча; десятифунтовая банкнота; чьи-то случайные крошки хлеба и пыль.

Она собирается идти куда угодно, еще не знает куда.

Улица опустела, если бы не мужчина, который направляется к ней с другой стороны дороги. Рождественским утром в три часа, когда еще темно, он вышел прогулять двух маленьких псов Джека Расселла.

Вот в этом и заключается вся история, думает она, когда они проходят мимо друг друга.

Слишком темно, чтобы увидеть его лицо. С Рождеством Христовым, дорогая, кричит он ей через дорогу. Всего хорошего.

Слова полны сердечности.

С Рождеством Христовым, говорит она ему в ответ. Всего самого лучшего.

НАЧАЛО ВСЕХ НАЧАЛ © Перевод О. Сергеевой

Настал конец, и мы оба об этом знали.

— Так что же будем делать? — спросил ты.

Я пожала плечами.

— Понятия не имею, — ответила я.

Ты покачал головой.

— Я тоже.

Мы растерянно стояли в гостиной. Даже мебель в ней казалась бессмысленной. Я понимала, что продолжаю стоять, словно вежливо ожидаю твоего ухода. Ты тоже выжидал, подтянутый и строгий, как будто только что поднялся с места, чтобы попрощаться с гостем.

Я скрестила руки на груди. Ты положил свои руки на бедра.

У тебя под глазами появились черные круги, как если бы ты не спал в течение многих недель. Я знала, что у меня под глазами такие же темные круги. На улице шел мокрый снег, вечер был пронизывающе холодным; наступил худший месяц года, когда дни воспринимаются более пасмурными, недели — утомительно долгими, а деньги, как представляется, еще медленнее поступают на счета частных лиц в банке.

Я села на диван. Ты опустился рядом. И хотя центральное отопление было включено на полную мощь, все равно казалось, будто в доме полно щелей. Мы оба уставились на пустой камин в стене.

— А знаешь что? — сказал ты.

— Что? — спросила я.

— Давай попробуем разжечь камин, — предложил ты.

— Давай, — согласилась я.

Пока ты рвал на кусочки сегодняшнюю газету, я принесла из спальни спички. После вышла во двор под мокрый снег, чтобы взять из сарая дров. Я выбрала те, что поменьше, и несколько крупных, а потом вытащила из груды сложенных за сараем бревен одно большое мокрое бревно и положила его поверх остальных, потому что, как ты всегда говоришь, в растопленном камине мокрое бревно и впрямь горит очень хорошо. Но когда я подошла к черному ходу со стороны сада, дверь там была закрытой и никак не открывалась. Я положила на землю бревна. Снова подергала ручку.

Я постучала. Потом — сильнее.

Выбрала самое большое и самое тяжелое бревно и изо всех сил стала бить им в дверь. Во время удара из бревна сыпались мокрицы, пауки и кусочки гнилой древесины. Дверь была испачкана болотистой слизью, которая стекала по моим рукам и рукавам одежды. Я отошла на несколько шагов и с разбегу ударила бревном в дверь. И вот тут ты чуть-чуть приоткрыл форточку на кухне.

— Иначе никак не получалось, — сказал ты через щель.

— Дешевый ублюдок, — крикнула я.

— Остановись, — предостерег ты. — Сломаешь дверь.

— Не сомневайся, я сломаю эту гребаную дверь, — заверила я. — Это моя дверь. При желании могу ее сломать. И если ты сейчас же не откроешь, то я еще разобью все свои окна.

— Это мой дом, — сказал ты, опустил штору на окне и закрыл ее на замок. Замки нам сделал столяр, чтобы не смогли проникнуть в дом грабители. Я видела тебя через штору. Ты стоял возле чайника, притворившись, что меня здесь нет. Из чайника шел пар. Ты открыл холодильник и вынул оттуда молоко. Именно тот пакет молока, который купила я; я купила это молоко в магазине еще позавчера, а ты только сейчас решил его взять, это злило меня больше всего. Я стояла под дождем с мокрым снегом, крича и ругаясь. Ты же все делал так, словно не слышал меня. Задумчиво достал пакетик чая из коробки, как будто я вообще не существовала, как будто я никогда не существовала, как будто я была просто зрителем, который в темноте вместе с остальной публикой смотрит на тебя, звезду экрана, как ты многозначительно занимаешься приготовлением чая.

Я опять взяла самое большое бревно, подняла его на уровень плеча, выбрала устойчивое положение и нацелилась прямо в тебя. Но на кухне у нас были окна с двойным стеклом, мы переделали их в прошлом году, когда дерево на старых окнах прогнило, и вставили армированные стекла. Если я брошу в окно бревно, оно просто от него отскочит, а мне не хотелось выглядеть глупо. Я опустила бревно обратно на каменные плиты.

Теперь ледяной дождь хлестал по мне со всех сторон; снежная крупа была повсюду — в волосах, на джемпере, под воротником. Осколок льдинки таял на моем лице. Я вытерла его. На самом деле я уже не чувствовала своих рук. У меня не было ни перчаток, ни куртки, у меня вообще ничего не было — ни денег, ни кредитных карточек, ни телефона. Все, что нужно, осталось в доме.

Я подумала о пальто и шарфе, которые так просто и так невостребованно висели на крючке входной двери. Я замерзла. Обхватила себя руками. Я не могла даже залезть в автомобиль. Ключи от машины лежали в кармане моего пальто. Все, что у меня было, так это ключ от сарая. Через минуту, когда я уже совсем продрогла, ничего не оставалось, как пойти под навес сарая.