Зинаида Гиппиус - Мечты и кошмар

• Название: Мечты и кошмар
• Автор: Зинаида Гиппиус
• Издательство: ООО "Издательство "Росток"
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-94668-005-6

Проза 3. Н. Гиппиус эмигрантского периода впервые собрана в настоящем издании максимально полно.

Сохранены особенности лексики писательницы, некоторые старые формы написания слов, имен и географических названий при современной орфографии.

---

Итак, первое открытие, которое сделали молодые, — это жизнь. Просто жизнь, обыкновенная, повседневная, с работой для куска хлеба, с отдыхом в семье. Без гашишных иллюзий… да, кстати, и без «идей» и «возвышенных отцовских идеалов».

Никаких крайностей! «Нам — золотая середина не болото, а дерзание».

Я боюсь, что уж тут дело не в одном старом стиле. Кто упорствует в «дерзаниях», кто и к простой жизни подходит с ними и объявляет об этом, тот, пожалуй, еще не понял этой «просто-жизни», не освободился от ненавистных крайностей. Самая золотая середина делается крайностью, если она — «дерзание». Попутный отказ от «идей», от «идеалов» (знакомый отказ!) — ничему не поможет. И я боюсь, что правда о «жизни» открывается пока лишь в «идеале», а не в конкретности. Хорошо, однако, и это. Все-таки, хотя и неосознанный, идеал. Мне даже не очень хочется отмечать дальнейшие «крайности», до которых доходят поклонники простой жизни, вроде утверждений, что «нового вообще нет», что это-то и «забавно», и «пусть застаревшие (застарелые?) идеалисты верят в прогресс, в движение вперед, молодежь верит только в циклы, в повторения, в «маятник мод».

Хорошо. Ну, а как обстоит дело с отношением к искусству? В старое время, у «эстетской» молодежи, оно было такое: искусство — ценность сама себе довлеющая, не находящаяся в связи ни с какими другими ценностями, независимая ни от чего, рассматриваемая отъединенно от жизни и даже от собственного творца — человека. В новое время пражский «Скит поэтов» делает следующее заявление: он «помогает поэтам вдали от родины идти нога в ногу с поэтами, работающими там, чутко улавливая дух современной русской поэзии» и «не боится поэтов, подобных Есенину и Маяковскому, со вниманием подходит к ним, отвергая политическую сторону».

Случайно или не случайно не упомянут Демьян Бедный? Если неслучайно, то надо признать, что старая молодежь, при том же взгляде на искусство, была последовательнее; отвергая все «стороны» — отвергала их до конца.

До сих пор, — скажем правду, — не видно даже «повторений», а только продолжения: как будто те же, немного постаревшие, эстеты с «расширенными атропином глазами», тем же стилем, говорят о ненужности идей, идеалов, о дерзаниях, о самодовлении искусства, об отвержении политической стороны… Но, если бы мы поспешили сделать выводы, мы бы очень ошиблись. К счастью, — для всех нас, — ни в группе, примыкающей к журналу «Своими Путями», ни в других группах — нет цельности, нет определенности, а, напротив, куча (чтобы не сказать хаос) самых разнообразных и отрадных противоречий. Не признается движение (прогресс), — но тут же говорится о «сдвигах». Отрицаются «идеи», — а вот статья, объясняющая и утверждающая «верховность идеи Родины». Объяснение этого первого пункта декларации Русск. Демократического студенческого Союза — опять довольно сбивчивое, противоречивое и спорное, но не будем входить в споры. Чувство под всем этим лежит верное и… действительно новое. Оно действительно родилось из опыта и обращено к будущему. Пусть еще ввиваются в новые ветхие мысли и ощущения, всякие дерзания и отрицания, позывы к «избиению богов», бессознательная склонность к крайностям (и середку, и ту — «до конца!») — это ничего. Историко-биографическую связь с прошлым не вдруг обновишь. То, что молодежь уже выдвинула, рядом с «идеей Родины», — идею демократическую, и это новое. Какая беда, что на одной странице еще «забавляются» отрицанием «нового» и с заносчивым смирением объявляют о гибели идей и цивилизации; на следующей — крепко связывают себя с идеей демократии и движением вперед. Старый «романтик без содержания» находит содержание ощупью, у него еще «расширены зрачки»… Они скоро сузятся до нормы.

Я не беру слов назад. Да, все «новое» у сегодняшней молодежи будет — и уже окрашено — романтизмом. Этого нечего бояться, ведь и романтизм-то будет новый. Новое — это, прежде всего, небывшее: неповторенное и неповторимое. «Циклы», на которых основывает свое отрицание нового сотрудник журнала «Своими Путями», действительно есть. Но они — не кошмар Нитше («вечные повторения!»), а «эволюция» Бергсона, ибо все «циклы не совершенны» (по научной терминологии), а «несовершенство» цикла и есть «неповторяемость».

К романтизму молодого поколения я еще вернусь, но пока — два слова о «младших» молодых.

III

Русская «младшая» молодежь в Европе — еще меньше доступна наблюдению: у нее, естественно, нет «союзов», нет журналов (что узнаешь по гимназическому болгарскому «Эосу»?). Будем помнить главное отличие этих молодых от «старших»: не имея никакой довоенной и дореволюционной биографии, — они сразу попали в «прерыв», начали жизнь прямо с «опыта». Но и отрывочные сведения, которыми я об этой молодежи располагаю, не лишены интереса.

В предреволюционные годы мы, разочаровавшись в «эстетской» старшей молодежи, стали с особым вниманием приглядываться к тогдашней «младшей». Иные даже решили: вот настоящее молодое поколение; а те, старшие, — полупоколение, межпоколение; их судьба — «так» пройти.

Жизнь показала, что мы ошибались. Ни тогдашним старшим, ни младшим, одинаково не было суждено «так пройти». Может быть, и младшие носили в себе те же задатки «эстетства»; но слившись, в катастрофе, со старшими, они вместе прошли жизненный опыт, вместе приобрели «преждевременные седины» и… новые идеи: жизни, родины, ее государственного и всяческого благоустройства. Мне кажется, что это именно бывшие «младшие» вносят самые отрадные, самые новые ноты в общий хор, которые еще создают в нем диссонансы, — видимые противоречия. Это наиболее молодые из всей старшей молодежи замечтали первые о «родине», о «верховности ее идеи», об ее «благоустройстве», да, пожалуй, и о «простой Жизни» в ее конкретности; недаром не говорят они о «дерзаниях» и не заняты «избиением богов» во имя отрицания «ново-Го>>… В хорошем смысле «мечтательного», т. е. горяче-порывного, устремленно-волевого, — очень много в этой молодой «идее верховной родины». «Иного задания, кроме благоустройства родины, у нас нет… России нужны инженеры, мосты, хлеб…». «Дальше мы не заглядываем: нам некогда…». Некогда, потому что «мосты строить» надо немедленно, сейчас, сию минуту. Россия нужна им немедленно…

Прекрасные цели. Близкие, конкретные цели. Такие ли уж близкие и конкретные? «Тут наше расхождение с отцами…», — прибавляет один. Трудно, однако, представить себе, чтобы и «отцы» были против «ремонта путей» и стояли бы за свои «воздушные замки», если бы… если бы для немедленной конкретной работы «детей» не существовало конкретных препятствий. Но этой конкретности молодой романтизм не видит, он глядит поверх. В новой любви к «родине» еще есть элементы любви к «Прекрасной Даме». Это хорошо, что-то из этого должно остаться навсегда… а в чем-то придется, все-таки, «спуститься на землю», потому что все-таки сейчас, сию минуту, «мосты», к которым рвется молодежь, — остаются «воздушными».

Вот иллюстрация: как доказательство, что и молодежь в России (в URSS) «одушевлена теми же идеями, стремлением к реальной работе», пражские студенты приводят письмо одной курсистки. Письмо убедительное; но кончается оно коротенькой фразой, маленьким дополнением — потрясающе значительным: «…только бы хоть немножко свободы…». Немножко — заметьте, немножко! — свободы. Ужаса и реализма этих слов не увидели «здешние». Бездомная воля отучила их понимать, что такое неволя и какие рождает она невозможности. Оттого и отвечают они на робкие слова — «хоть немножко бы свободы» — поверх этих слов: «Надо работать (строить мосты) вопреки невозможности, несмотря на невозможность…»

Но, повторяю, это не вина; это не старый, а новый романтизм, ищущий и не вполне еще нашедший свое подлинное содержание. Вчерашняя «младшая» молодежь только что расправляет крылья.

Ну, а сегодняшние «младшие»? Чего хотят они, уже никакой осязательной связи с прошлым не имеющие, рожденные в катастрофе и ею выкинутые на чужие берега?

Насколько могу судить (да и кто имеет данные для широкого суда?) младшие совершенно совпадают со старшими братьями в их «новом». Они не каются, — в чем им каяться? И, не имея покаянной, всегда раздражающей, психологии, не заняты наступлением на «отцов». Да где их «отцы», кто? Им как бы все — деды или даже «прадеды». Для них Достоевский, Михайловский и Милюков в одной и той же перспективе.

Я приведу собственные слова одного из «младших». Путаница и противоречия — это уж надо принять! Но сквозь них все-таки можно уловить и совпадения с идеями «старших», и собственные прибавки: «За Россию, конечно, прежде всего, за Россию и против большевиков. Скажу о моих сверстниках… Есть и такие, которые не задумываются. Меня страшит их будущее, но сейчас я всех люблю, многих очень уважаю. Только от одного я слышал оправдание большевиков. Только от одного! Свержение большевиков — это для нас ясно, это для нас первое. Но дальше. Как мы будем строить Россию? Я говорю не только о мостах (и тут «мосты!»), они само собою, в нас много практического чувства, каждый знает, чем станет по окончании гимназии, — в особенности привлекают призвание инженера и доктора, — но ведь Россия не одно внешнее благоустройство; не вся ее сила только в нем, и любовь наша к ней не за благоустроенность же. Все же понимают, что нужна «огненная Россия», пусть тихое пламя, но внутри пламя. У некоторых вера в искусство: красивая нравственная жизнь облагородит, уравнит всех. Один сказал: театр и церковь спасут Россию. Это вера в красивое и вера в чудо. Довольно ли этого? Нет, конечно…»