Ирина Павлова - Механизм сталинской власти: становление и функционирование. 1917-1941

• Название: Механизм сталинской власти: становление и функционирование. 1917-1941
• Автор: Ирина Павлова
• Жанр: История

Эта книга – исправленная и дополненная версия двух предыдущих книг автора, изданных в России крошечным тиражом: «Сталинизм: становление механизма власти» (Новосибирск: Сибирский хронограф, 1993. 250 с. Тираж 500 экз.) и «Механизм власти и строительство сталинского социализма» (Новосибирск: издательство СО РАН, 2001. 460 с. Тираж 300 экз.). Новая версия подготовлена в 2002 г.

В книге рассматривается процесс становления механизма сталинской власти наряду с перерождением большевистской партии и формированием внутри нее партии аппарата. Этот механизм был отлажен в  результате секретной партийно-государственной реформы 1922–1923 гг., включавшей в себя создание номенклатуры, подчинение Советов партийным комитетам и оформление системы секретного делопроизводства. Особое внимание уделяется процессу укрепления сталинского механизма власти в ходе политических кампаний 1920- х гг. таких, как отстранение Ленина от руководства партией и воссоздание империи, внутрипартийная борьба и зажим новой экономической политики.

На основе анализа документов высших партийных органов – Политбюро, Оргбюро и Секретариата ЦК РКП/ВКП(б) -  и их секретной переписки с местными партийными и государственными органами раскрывается конспиративный характер сталинской власти. В книге доказывается, что именно тайный механизм принятия решений позволил скрыть действительный смысл кардинальных социально-экономических преобразований 1930-х гг. По мнению автора, этот смысл заключался в создании системы государственного крепостничества в Советском Союзе и милитаризации страны. Специальная глава книги посвящена агрессивным замыслам Сталина и его конспирации в подготовке к войне.

Книга острополемична и направлена против современной апологии сталинского великодержавия и исторического оправдания советской модернизации 1930-х гг.

---

В настоящее время опубликованы журналы с записями лиц, посещавших кабинет Сталина в 1924– 1953 гг.[802]13 Но кто записывал те разговоры, которые велись в этом кабинете при закрытых дверях?! О чем говорили, к примеру, Сталин с Ежовым во время постоянных встреч в 1937 – 1938 гг. – известно, что Ежов побывал в сталинском кабинете более 270 раз и провел у него более 840 часов[803]14. Кто записывал беседы на кунцевской даче Сталина, куда он любил приглашать своих соратников? Вот еще одно свидетельство – Д.Т. Шепилова: «Обычно после заседания Политбюро Сталин приглашал своих сотрудников на "ближнюю" дачу. Здесь просматривали новый (или полюбившийся старый) фильм. Ужинали. И в течение всей ночи велось обсуждение многочисленных вопросов. Иногда сюда дополнительно вызывались необходимые люди. Иногда здесь же формулировались решения Политбюро ЦК или условливались к такому-то сроку подготовить такой-то вопрос»[804]15. Это были отношения «братвы», что хорошо подтверждается как сохранившимися устными свидетельствами современников, так и перепиской самих членов Политбюро, трогательно-заботливые отношения братьев, которые в любой момент были готовы предать друг друга, особенно если поступал приказ «родителя», или «хозяина», как называл Сталина Л. Каганович в своих письмах «дорогому, родному Серго»[805]16.

Уже упоминаемый Дж.Арч. Гетти не увидел в этих неформальных заседаниях ничего принципиально отличного от практики узких кабинетов в системе политической власти на Западе[806]17. Действительно, внешние организационные формы принятия решений могли быть схожими в России и на Западе. Однако принципиально различным было содержание деятельности. На Западе любые действия власти осуществлялись в рамках существующего законодательства. Нарушения закона, которые становились достоянием общественности, как правило, заканчивались политическим скандалом. В России же не только узкая группа членов Политбюро, но и Политбюро в целом действовали вне Конституции и формального законодательства, а вершили судьбу страны беззаконием, или по «законам» мафии.

Поэтому историк О.В. Хлевнюк в результате проведенного исследования «Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы» вполне закономерно пришел к заключению, что известные архивные документы не подтверждают существование фракций в Политбюро – сторонников жестких мер и приверженцев относительно «умеренного» курса, а также того, будто бы Сталин «колебался между двумя группировками (должен был считаться с наличием противников жесткого курса в своем окружении) до середины 30-х гг., пока окончательно не встал на сторону приверженцев террора»[807]18. Члены сталинского Политбюро в 1930-е гг. были абсолютно несамостоятельными политическими фигурами, по сравнению с такими противниками сталинского курса в партии, как Троцкий, Каменев, Зиновьев, Бухарин, Рыков, хотя и они тоже были исключительно непоследовательными во внутрипартийной борьбе 1920-х гг.[808]19 Единственное, на что оказались способны Киров, Орджоникидзе, Куйбышев, которых причисляют к «умеренным», и «радикалы», в число которых включают Кагановича, Молотова, Ежова, это как-то отстаивать свои ведомственные интересы, что, собственно говоря, от них и требовалось.

Особое место в истории Политбюро в 1930-е гг. занимают отношения Сталина с Орджоникидзе, который пытался защищать сотрудников подведомственного ему наркомата тяжелой промышленности и доказывать беспочвенность их обвинений во вредительстве. О судьбе секретаря Магнитогорского горкома партии В.В. Ломинадзе у него состоялся со Сталиным специальный разговор, о котором тот рассказал в заключительной речи на пленуме ЦК 5 марта 1937 г.: «Сколько крови он себе испортил на то, чтобы цацкаться с Ломинадзе. Сколько крови он себе испортил, все надеялся, что он может выправить Ломинадзе, а он его надувал, подводил на каждом шагу. Сколько крови он испортил на то, чтобы отстаивать против всех таких, как видно теперь, мерзавцев, как Варданян, Гогоберидзе, Меликсетов, Окуджава – теперь на Урале раскрыт. Сколько крови он себе испортил и нам сколько крови испортил, и он ошибся на этом, потому что он больше всех нас страдал и переживал, что эти люди, которым он больше всех доверял и которых считал лично себе преданными, оказались последними мерзавцами...». Однако каких-либо свидетельств о том, что Орджоникидзе «пытался открыто выступить против террористического курса в целом, добивался осуждения, а тем более смещения Сталина» обнаружить не удалось[809]20.

Все представители партийной верхушки в 1930-е гг. не имели самостоятельного мышления. Потому они и прошли жесточайший отбор и вполне подходили Сталину в качестве исполнителей задуманных им планов. Соответственно действуя по отношению к своим подчиненным, они могли только «нажимать», издавать «нажимающие директивы», говоря словами Л. Кагановича[810]21.

Все они даже психологически подходили друг другу. По воспоминаниям оставшихся в живых современников Сталина, которые могли близко наблюдать его вместе со своими соратниками, «матерщина была у него в большом почете. И по его примеру у всего окружения»[811]22. Грубость считалась особой доблестью в среде высшего партийного руководства. Даже Серго Орджоникидзе, о котором современники вспоминали с большей симпатией, чем о других членах сталинского окружения, был резок и несдержан, что подтверждается многими документами[812]23. А вот неизвестный эпизод из истории внутрипартийной борьбы 1920-х гг., с неожиданной стороны характеризующий таких членов Политбюро, как Калинин и Молотов, которые вели себя так же, как известный своими выходками Ворошилов. Из письма заместителя директора-распорядителя завода «Красный Треугольник» И. Кастрицкого Г. Зиновьеву о собрании в Ленинграде 15 января 1926 г. (собрание было посвящено только что прошедшему XIV партийному съезду): «Ворошилов грубо и резко набросился на комсомольцев, перебежав на другой конец стола Президиума, он заявил: "Я вас сотру в порошок". Такое заявление Ворошилова вызвало бурные протесты со стороны комсомольцев, на что т. Ворошилов снова заявил: "Я вас возьму в Красную Армию и там мы поговорим", на что комсомольцы ему ответили: "Вот хорошая агитация за Красную Армию". Когда Ворошилов говорил о демократии в партии, то он сказал: "Вы добиваетесь демократии, мы вам дадим такую демократию, что вы через три дня своих родных не узнаете". Далее он называл собрание "бузотерами" и т.п. резкими выражениями.

Т. Калинин тоже постоянно употреблял резкие выражения, чем вызывал волнение в собрании. Например, обращаясь к женщинам, он сказал: "Ну, вы полоумные, с вами мы меньше всего будем считаться", а обращаясь к комсомольцам, назвал их "сопляками". Молотов называл председателя собрания "сволочь, саботажник, контрреволюционер, сотру тебя в порошок, привлеку тебя в ЦКК, я тебя знаю". В конце Молотов сказал: "Мы уходим и поместим в печати нашу резолюцию..."»[813]24.

Весьма однозначно характеризуют Сталина и его окружение их резолюции на предсмертных письмах близких им членов партии, репрессированных в годы Большого террора. На письме И.Э. Якира Сталин начертал: «Подлец и проститутка», Ворошилов добавил: «Совершенно точное определение», Молотов под этим подписался, а Каганович приписал: «Предателю, сволочи и ... (далее следует хулиганское, нецензурное слово) одна кара – смертная казнь»[814]25.

Такие люди представляли высшую партийную инстанцию в 1930-е гг. О том, что это был макет, декорация реальной тайной власти Сталина и его подручных, которых он избирательно и время от времени приближал к себе, свидетельствуют не только опубликованный в 1995 г. сборник документов «Сталинское Политбюро в 30-е годы», но и подлинные протоколы Политбюро, в том числе и те, что шли под грифом «особая папка». Наиболее важные для него военные и внешнеполитические вопросы Сталин не доверял даже «особой папке», предпочитая вообще никаких следов не оставлять.

Подобная практика келейного решения вопросов бытовала и в местных партийных комитетах. «Я должен заявить, – говорил на февральско-мартовском 1937 г. пленуме ЦК М.М. Хатаевич, – что о 95 % всех решений, какие принимались Политбюро ЦК КП(б)У о назначении, перемещениях и т.д., я узнавал о них, хотя и был членом Политбюро, постфактум либо из протокола, которые я получаю, либо из газет, от товарищей, из разговоров»[815]26. Не принимать во внимание это важнейшее обстоятельство – значит не только не понимать механизма действия коммунистической власти (традиции эти живы и сегодня и постоянно проявляются в действиях посткоммунистической российской власти), но и существа происходивших процессов в истории советского общества, причем не только в Центре, но и на местах.

Сама по себе деятельность Политбюро в 1930-е гг. демонстрирует факт окончательно завершившегося слияния партийных и государственных органов. То, на чем настаивали Троцкий и Ленин перед XI съездом партии в 1922 г. и что, по мнению Троцкого, грозило «тягчайшими последствиями», Сталин назвал в 1931 г. «гнилой установкой невмешательства в производство» и, наоборот, призвал «усвоить другую, новую, соответствующую нынешнему периоду установку вмешиваться во все»[816]27.