Вячеслав Майер - Чешежопица. Очерки тюремных нравов

• Название: Чешежопица. Очерки тюремных нравов
• Автор: Вячеслав Майер
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 1995

Автор — социолог, диссидент, эмигрировавший из СССР, не понаслышке знает уголовный мир Сибири. Его очерки — о занятных и поучительных криминальных историях и судьбах, лагерном быте, порядках и нравах. Книга отличается меткостью психологических наблюдений и беспощадностью социального анализа. Рассчитана на широкий круг читателей.

---

Николай Петрович Касимов детство и психбольницу вспоминает отрывочно, с трудом, но хорошо знает, как жить в водопропускных трубах Семипалатинска и Петропавловска-Казахстанского, на вокзалах Тюменской области под лавками, где он «всегда высыпался», на чердаках, в навозных и силосных буртах. Кто он?

Олигофрен, дебил, кретин? Кем выброшен в жизнь? Это неизвестно. А бросили его в Касимове, потому и такая фамилия. Он человек и зоной доволен. Говорит: «Работаю, имею на счету несколько десятков рублей. Кормят три раза, сплю, хоть и в грязном, но на кровати среди пидоров, хожу, хоть в лохмотьях, но в одежде, при алюминиевой кружке и такой же ложке, в бане бываю». На работу его гонят пинками сами зэки, ставят в последний ряд колонны, также тумаками на трудовое место. Работа его «шкварная»: вычищать из банок солидол, смешанный с нитрокрасками и алюминиевой пудрой (предприятие, поставляющее в зону солидол, жалеет для него тару и заполняет им банки, предназначенные для спецуничтожения, а потом, прочищенные зэками, вновь пускает в оборот). Коля это делает руками, пальцами, подчищая остатки. Он почти не говорит. Любит курить, больше всего любит хлеб, намазанный маргарином и посыпанный солью. За что сидит, не знает — взяли менты и посадили, судили хорошо, всего-то трояк вмазали. В тюрьме ему тоже хорошо, тепло, а теперь вот стали нежить (чешежопить).

— Тебе это нравится?

— Иногда да, иногда нет.

Живет он счастливо, идейно (полит- и режимные часы обязан посещать), сидит в столовой вместе, как и положено ему по статусу, с педерастами за особым столом. Пидоры его иногда выгоняют, ругают и бьют. Он особенно не возмущается. Из зоны уходить не хочет: «Я воли боюсь, умру. Тут с ребятами хорошо жить, они меня любят, нежат».

Зона — стимул для развития личности. Скачет бременем калека, бежит марафоном слепой, поет Зыкиной олигофрен, говорит, размахивая руками в кулинарном мазохизме, глухонемой. И все умиляются мудрости режимников. Горе у всех одно, но зато — один закон, одна радость. Зоны и тюрьмы всем находят место в жизни. В газике, катящем по Северо-Байкальскому нагорью Чуйским трактом, что соединяет Горно-Чуйск с Мамой, беседуют начальник РОВД и начальник треста «Мамслюда-разведка». Геолог говорит: «Что мне только не приходится решать. Оргнабор завез ко мне типа аж из Измаила, что на Дунае — не то молдаванин, не то румын, а может быть цыган. Здоровущий бык. Привоз дорого обошелся, все самолетами. Мы-то думали, глядя на него, что не будем успевать шурфы считать — такая силища, такие руки. А он, представляешь, ничего делать не может или не хочет. Пойми его! Лежит себе в бараке, букварь рассматривает. Думали, что с приветом. Нет, понимает все, рассуждает и лежит. Ребята пробовали его силой заставить, поколотить, так он им показал — кто застрял в форточке, кто вместе с рамой вылетел, а кто на балках повис. Силища. Пытались не кормить. Он неделю пролежал, а потом все дневное довольствие, рассчитанное на бригаду в двадцать человек, за один раз съел и опять лег. Что делать? Отсылать назад дорого. Может ты, спец по кадровой части, поможешь?

— Да неужто вправду у тебя такой человек есть? Беру, перевожу на свой счет. Ты говоришь, он может только лежать? А может ногами шевелить?

— Может, в туалет сам ходит.

— Отлично. Беру. Я для КПЗ уже десять лет человека найти не могу. Мы ему одну камеру под жилье приспособим, плакатами завесим — пусть лежит и читает. К ногам рычаг приделаем. Он будет только открывать и закрывать КПЗ. Ты говоришь, неразговорчивый? Это то, что надо! По рукам.

Жизнь у лентяя пошла. Его одели в форму, кормят, как и арестованных, раз в сутки только из объедков ресторана „Витим“ — самого лучшего и единственного на Маме. Не нарадуется Мамское отделение милиции новому сотруднику. А сотрудник неотлучно днем и ночью лежит при КПЗ, смотрит плакаты, ногой дверь двигает и читает букварь. Тут, как назло, распоряжение из области: „Кто не имеет полного восьмилетнего образования, обязан его достичь“. Посмотрели в карточку: у представителя солнечного Причерноморья только начальное, да и то, кажется, неполное. Выходит, портит показатели всего отделения. Вызвали и уговорили пойти в вечернюю школу. Не поверите — купил портфель, линейку, тетради и стал посещать и учиться, принося в отделение отличные оценки. Его уже занесли в перспективные списки тех, кого в будущем направят на учебу в Хабаровскую школу милиции. Но вот осечка: приходит письмо от завуча о том, что Юрий Возжиков не посещает занятия. Вызвал его начальник и давай песочить, ругать: „Отделение подводишь, не отвечаешь на заботу партии и правительства. Пиши объяснительную“. И рядовой Возжиков написал: „Я в школу ходить не могу, потому что у меня на учительницу алгебры хуй всегда стоит, и положить его не могу и только об этом думаю“. Начальник прочитал, лукаво взглянул и прикинул: пусть не учится, а то уйдет из отделения и нам опять придется десять лет искать человека для такой ответственной работы. А на объяснительной наискосок, как принято, написал: „Принять к сведению. В уставе нет указаний, как хуй ложить на место сотрудникам“».

Какое учреждение страны, кроме тюрьмы, примет на работу Майю Щипачку (Щипачка — ее кликуха). Она водит зэков в следственную часть на допросы и щиплет. То крутанет за щеку бывшего профессора-диссидента, то нос вывернет у бывшего завмага, а уж уши дерет так каждому и говорит при этом: «Прибыли на казенные харчи, дармоеды, педерасты». Некоторые, из обидчивых, пробовали жаловаться. Вызывает кум пострадавшего-пощипанного и Майю. Ставит у стены зэков из камеры и спрашивает их, показывая на синие уши: «Синеву вы видите?» И каждый зэк говорит: синевы нет, не вижу. Зэк знает, что бесполезно подтверждать, так как заявление из тюряги дальше тюряги не уйдет. Щипачку Майю зэки уважают — она ксивы на волю передает за деньги. Очень любит, чтобы ее угощали и с ней разговаривали. Знакомые и родственники, кому она передает ксивы, заваливают ее продуктами для передачи тайком подследственному. Она это делает, кое-что передает, а лучшим сама пользуется. Выгода-то какая, кормление бесплатное и все остальное! У нее все бесплатное. Понравится ей зэк, идет к дежурному и говорит шепотом: «Товарищ начальник, можно мне одного пощипать, из 41-й». Он отвечает: «Пощипи, но не забывай о службе». Щипачка выдергивает из хаты зэка. Он весь в сиянии, знает для чего вызвала. Закрывшись, начинает целовать, обнимать. Майя кокетливо выворачивается: «Так не надо, без засосов, я на боевом посту, только так смогу, по форме, по четвероножьи. Ай, шутник, ай, шутник. Хорошо щипаешь. Марш в камеру». Полная гармония. И ни один здравомыслящий зэк Майю в обиду не даст, в морду врежет тому, кто что не так о Щипачке скажет. Человек Майя одинокий, при тюрьме живет, при службе, она толком и не знает, как попала на такую работу — щиплет себе и щиплет. Все знают, что Щипачка ксивы несет сразу в оперчасть, к полковнику В. И. Андрееву. Он их просматривает и просит отнести по адресу, зэки знают, что писать, и просят разрешения положить в продуктовую и вещевую передачи больше табачка, сальца, чесночка, сахара, одежду.

Раз в неделю начальник Новосибирской тюрьмы подполковник Павел Михайлович Гимгин просматривает карцерные карточки и выбирает те, что с пометкой ПП — пассивный педераст. Пидоров он «учит» по собственному методу. Открывает карцер, опускает откидные нары и кладет на них сверток газеты «Правда», в которой находится дубинка. Говорит, беседует: за что про что, дескать, посадили. Потом как-то мило приподнявшись с нар, предлагает: «Давай поиграем, побалуемся, становись». Пидору это просто, так как нательное белье в карцерах не полагается, и он от радости тут же принимает нужную позу. И по голым ягодицам, начинает ходить газета «Правда». Педераст летит, кричит, а подполковник приговаривает: «Береги фуфло смолоду, а форму с выдачи». Ходит, корчится избитый «Правдой» пидор, а зэки ухохатываются: так тебе и надо, знай проделки папы Паши! Ну, где как не в тюрьме, получит такое удовольствие подполковник — покрывать темно-синей лазурью фуфло педерастам.

Трудятся зэки, все в делах и заботах. Ушивают спадающие брюки, обжигают сапоги, набивают матрасы — быт улучшают. Разминают кости, растирают тело, выдавливают угрей массажисты, лечат маргариновыми втираниями, скоблят пятки, обтачивают ногти, прижигают, чешут, простукивают, слушая биение сердца и бурчание легких блатарей.

Зонные художники всегда за работой — мастерят двуногие ходячие картинные галереи для международных пляжных и банных выставок где-нибудь в Иркутске, Кунгуре, Амстердаме. Иной с ног до головы весь в партаках. Партак — паспорт, «прописка» зэка, его символика, отражение восприятий о себя самого и его — другими. Спины педерастов — в сексуальных изображениях, возбуждающих похоть. У воров пальцы и кисти рук в перстнях и браслетах, отражающих отношение к ментам, законам, будущему поведению. Насекомые, животные, в том числе мифические, начальники страны, птицы, змеи — все это разные отражения воровско-бандитского мира и отклоняющегося поведения. Паук в паутине — изображение наркомана, которому уже не выбраться из сетей дурмана. Естественно, пауки любят укромные места, их и представляют им в промежностях и подмышках, на сгибах рук и ног. Кабан — знак активной лесбиянки. Корона с картежными красными мастями (черви-вини-буби) — «король всех мастей», человек занимающийся всеми формами разврата — круглый, пассивный педераст. Не будет преувеличением, если отметим, что тысячи квадратных километров кожи людей, проживающих в стране Советов, покрыты подобными творениями, краской для которых является копоть от сожженных каблуков и подошв. Копоть мешается на собственной моче — будет меньше припухать и зудиться, а иголками служат нарезы механических бритвенных машин.