Вячеслав Майер - Чешежопица. Очерки тюремных нравов

• Название: Чешежопица. Очерки тюремных нравов
• Автор: Вячеслав Майер
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 1995

Автор — социолог, диссидент, эмигрировавший из СССР, не понаслышке знает уголовный мир Сибири. Его очерки — о занятных и поучительных криминальных историях и судьбах, лагерном быте, порядках и нравах. Книга отличается меткостью психологических наблюдений и беспощадностью социального анализа. Рассчитана на широкий круг читателей.

---

Летит по городским трассам машина дяди Омара; дети, как обычно, проснутся, попьют водички из ключика и на электричку, по домам. Каждому по рублику ссужает добрый дядюшка Омар. Родители дома на отсутствие детей и внимания не обратят, а они довольны-предовольны, славно поиграли-развлеклись с другом пионерского детства Омаром. Думают, может снова его поймают, уговорят и утром быстро на перекресток улиц Котовского и Станиславского бегут: «Дядя Омар, покатай, но не бери с собой Лешку Гребешка. Он пидор, триперный, грязный, заразный».

Алексей Гребенников стоит в нише здания, тут же невдалеке. Лешка — круглый педераст и семья у него вся «педерастичная». Папу он не помнит, так как тот в вечной командировке, говорят, он тоже пидор, мама блядь-простипома, проститутка по-местному. Она сейчас шныряет у завода имени Кузьмина, надеясь, что ее подберет какой-нибудь металлург с ночной смены, опохмелит и отдерет по обычаю натощак. В семье, если ее еще таким именем можно назвать, перманентный конфликт — неутихающая борьба. Мать с сыном проживает на бойком месте по улице Котовского в пятиэтажном бараке — рядом заводы, магазины, Ленинский рынок. И районное отделение милиции тоже рядом. Но ими не интересуются, так как менты подбирают разную спокойную шваль. Приведет мама ухажера, сын отбивает: он беленький, смазливый, податливый. Лешка подцепит гуся — клиента, мама нагло из постели тащит в свою, обзывая сына педерастом. Лешка, как и мама (наверняка и папа) отдается за все, что течет и пахнет, деньги им перепадают редко, чаще предлагают выпивон — на двоих-троих. Мама опекает Ленинский рынок — там сшибает продукты и клиентов, Лешка специализируется по магазинам. Он отдается за все — баночку минтая, пачку папирос, печенья, булку хлеба, сайку. Очень любит конфеты любые и вино любое. От вина наступает балдение, которое прошибает до пяток. Его оприходуют, то есть дерут и вафлюют, тут же в кустах парка имени Сергея Мироновича. Опытные гомосеки выпить дадут и тут же оприходуют, они конфетами не угощают, так как считают, что сахар фуфло клеит.

«Дядя Омар, не катай Лешку, он пидор, берет вафли у собак и кошек» — кричит ватага детей.

Омар удивлен, останавливается около Лешки, просит разъяснить и тот сбивчиво говорит: «Взяли меня, затащили вон в тот деревянный кинотеатр, а там надрочили пса и меня заставили брать вафли. Дядя Омар, мне было больно, меня избили. Нет, у котов вафли, дядя Омар, я еще не брал, они царапаются». Омар матерится: «Сволочи, так поступают с детьми! Ладно, Лешка, не переживай, не то бывает в жизни. Я их поймаю и хуи на баранку наверчу. Так изголяться над ребенком! Лешка, сегодня взять тебя не могу — план еще не выполнил, гнать его надо. Вот в пятницу у меня ночная смена, возьму тебя на всю ночь. Жди. Будешь сшибать гусей в Толмачево. Навафлюешься вдосталь». — «Дядя Омар, голова болит, трещит, дай опохмелочки или рублик». — «Денег у меня еще нет, рублики на размен нужны. Вот возьми фунфурик», — подает наполовину заполненный флакон «шипра». Он им протирает в начале работы рулевое колесо и обрызгивает сиденья, так как ими пользуются разные твари. Гигиена необходима. — «Только разведи водой наполовину. Будет сначала белым. Пей, моментом снимет головную боль». — Трогается дядя Омар, план торопит.

Дядя Омар мечтает открыть кооператив с притоном. Конечно, подошла бы Лешкина квартира, но мать больно спившаяся, ненадежная, с ней договариваться без толку и ее никакими средствами в порядок не приведешь, да и отпугнет всех. Он уже нашел квартиру в пригороде, в поселке Криводановка — там есть ресторан и недалеко расположен аэропорт Толмачево. Лешка впишется в одну из вечных потребностей трудящихся масс.

Вскоре судьба распорядилась — лешкина мамаша загромыхала, что-то утянув на Ленинском рынке из магазина. Ее забрали и влепили срок. Лешка недолго педерастил и вафлевал в одиночку — с одним малышом залез в лабораторию, что в их доме. Там на окне неожиданно стали ставить бутыль со спиртом. Лешка мог прочитать, унюхал, выпил маленько, его взяли и уже в тюрьме он «отпраздновал» совершеннолетие. Ныне он круглый тюремный педераст. Куда ему возвращаться после отсидки? Домой, назад в квартиру? Жилье тут же отбирают — описали в распоряжение Ленинского райисполкома. Поговаривают, что это дело специально подстроили: стали ставить на подоконнике спирт. Сгинул Леша Гребешок, пропал. Кто о нем вспомнит, о круглом педерасте, который, как говорят, фуфло вешал на любой куст?

Омар в зоне идет по четвертой ходке — первые были воровские и бандитские — съем чемоданов и мордобития по всему советскому Черноморью с Азовским впридачу. Последняя ходка поганая — изнасилование. Не ожидал, что подлетит на такой шлюхе, и не влетел бы, да брат двоюродный с перепугу оговорил. Выйдет из зоны Омар и его непременно примочит, решил твердо. Брат имел блядь, та прихватила соседскую девчонку на обской пляж, где их и встретил Омар, пришедший отдохнуть и поглазеть на мяско, солнцем поджариваемое. Базар за базаром, договорились податься в Затон, там выпить, закусить, вспомнить родную Абхазию. Девица тоже пошла, хотя ее и не приглашали особо, так как одной бы хватило на братьев. Но вино все смешало, девчонку подпоили и Омар ловко увлек ее в постель. Она царапалась, кричала, звала, но бесполезно. Омар овладел сейфом и вскрикнул от удивления, выбежал в горницу с окровавленным джамбулатом: «Смотри браток, полюбуйся, ломанул, не представляешь, целка была!!»

Так бы это дело прошло и исчезло, как миллион подобных, но мать девчонки оказалась женщиной, хоть и одинокой, но строгих правил и нравов. Дочь взяла в оборот, да так, что та все и рассказала и показала дом, где свершилось надругательство, указала блядь. Не в милицию пошла мать, а к завучу школы, даме тоже неистовой, неумолимой по части нравственности. Они тут же написали совместное заявление и направили в областное УВД. Да угодили в разгар кампании по борьбе с грузинами и прочими черномазыми на рынках; так что история, смазанная постановлениями, закрутилась, завертелась. Прослышал Омар и полетел домой, к родителям и родственникам — все рассказал, как было. Те приехали в Новосибирск, десять тысяч давали: только откажись, пощади сына, всю жизнь он в тюрьме. Мы его жену — тогучинскую немку взяли в свой род, она молодец, грузинский выучила, двух внуков нам родила, а сын наш непутевый, на месте не сидит, носит его по стране. Пощадите, деньги возьмите, стыд залечите — говорили старики. Сибирская душа мягка и отзывчива, может быть и пошла бы мать на попятную, да только уж многие подключились — школа, милиция, разные доброхоты из управления, ненавидящие кавказцев.

Пришлось отказаться, понимая, что девственность и моральное потрясение не вернешь и не успокоишь.

Суд рядил, крутил и влепил Омару девять лет строгого режима. Опытный зэк Омар в лагере Табулга решил навсегда с прошлым порвать, то есть встать на путь исправления, надел пампасы (косяк), завязал связи с начальником отряда Равве. На национальной почве они оказались родственниками — он немец, а у него, Омара, жена немка. Начальник продвинул Омара в завхозы отряда. Завхоз величина значимая — имеет свой кабинет-кильдым, распоряжается каптеркой, холодильником, педерастами (девушками, на их языке) и режущим инструментом. По утрам вместе с дневальным поднимает зэков на подъем пинками и ими же загоняет после отбоя в кровати. Кулачным правом стал Омар наводить порядок в отряде — запретил нюхать в казарме ацетон, выдал операм мастеров партачных дел, тех наказали ШИЗО. С пидоров и тех, кто ими пользовался, стал брать особый налог. Многих покалечил и вогнал в страх — отряд стал показательным, красным по-зоновски. Но фортуна изменчива, избитые и покалеченные уже после отсидки добрались до Москвы, пробились к прокурору, который возбудил против Омара новую уголовку. Куда только не обращался за помощью Омар — в областное управление МВД, в Москву, даже к самому Шеварднадзе писал (ему он приходится, якобы, дальним родственником по линии матери). Оказалось бесполезно — суд добавил пятак. Когда теперь выйдет и выйдет ли вообще на волю Омар, одному Богу известно.

Страна пребывает в неутихающей перманентной войне с насильниками-садистами, плодящимися, как навозные мухи у многоочковых туалетов. В Свердловске некто начинает ловить полненьких, коренастых, чернявеньких уралочек непременно только в красном одеянии или на худой конец в пурпурном — будь то блузки, юбки, пальто, плащи, косынки. Слух пошел: вчера придушены двое «красненьких» и число их уже перевалило за три десятка. Город сереет, зеленеет, желтеет, тускнеет — всю красную одежду убирают с прилавков. Дабы успокоить насильника, приспускают красные флаги и велят транспаранты писать на синем ситце и сатине.

В Новосибирске другой маньяк умело вычленяет одиноких девственниц, затворниц, вдовушек и, преобразившись в слесаря-телефониста, почтальона, страхового агента, или еще лучше, просто ошибающегося адресом, — в субботние и воскресные дни щелкает эту популяцию. Размышлявшие всю жизнь, выходить замуж или нет, вдруг наседают на кавалеров и любовников, отбивают от живых и любящих жен и даже прописывают на свою жилплощадь: только живите, кушайте, смотрите телевизор, даже выпивайте изредка, но нас оберегайте. Пустеют побережья морей, заливов, искусственных водохранилищ и оросительных каналов — появилась группа монстров — любителей подводного насилия. До парашютного и космического еще не дошли. Аквалангисты-насильники на жертвах зарабатывают, припрятывая утопленников в скалах и укромных местах под водой и за плату быстро находят труп.