Митрополит Евлогий Георгиевский - Путь моей жизни. Воспоминания Митрополита Евлогия(Георгиевского), изложенные по его рассказам Т.Манухиной

• Название: Путь моей жизни. Воспоминания Митрополита Евлогия(Георгиевского), изложенные по его рассказам Т.Манухиной
• Автор: Митрополит Евлогий Георгиевский
• Издательство: YMCA-PRESS
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1947

Аннотация

Высокопреосвященнейший Митрополит Евлогий (Георгиевский) (1868–1948) — выдающийся церковный деятель, богослов, жизненный путь которого от обучения в духовной школе до Митрополита, Предстоятеля Православных Русских Церквей в Западной Европе, свидетельствует о его глубокой преданности Церкви и Отечеству.

В своей книге Митрополит рассказывает о жизни русского духовенства дореволюционной поры, II и III Государственной думе, своем участии в работе Св. Синода, революциях 1905 и 1917 гг., 1-й мировой и гражданской войнах, пребывании в петлюровском плену, русском религиозном возрождении за границей и становлении зарубежной церковной жизни.

Много страниц уделяется в книге жизни Святейшего Патриарха Тихона, работе Поместного Собора 1917–1918 гг., взаимоотношениям с Патриархом Сергием, митрополитом Антонием (Храповицким) и многим важнейшим событиям религиозной и общественной жизни конца XIX — первой трети XX столетия.

В России книга издается впервые.

---

Этот проект, рассмотренный на Архиерейском Соборе, который состоялся 19 мая (1 июня) 1923 года, в жизнь и вошел с добавлением следующего постановления: признать желательным назначение епископов в главнейшие центры расселения русских в Западноевропейском митрополичьем округе, и прежде всего — в Германии и Италии. Таким образом, мы далеко отступили от Указа Патриарха Тихона, извратили его волю.

Отрицательные стороны этой церковно-административной конструкции обнаружились скоро. Проект оказался весьма удобным для ведения борьбы со мною. В этом отношении весьма характерен Собор 1924 года (4 октября старого стиля — 17 октября).

Рассмотрению подлежало до сорока вопросов. Но важнейших было три: 1) о необходимости и возможности ввиду происходящих в России событий присвоить Архиерейскому Синоду и Собору, под председательством митрополита Антония, права и функции Высшей Церковной власти; 2) о необходимости и возможности провозглашения временной независимости Русской Православной Церкви за границей в делах церковного управления, дабы этой независимостью снять с Патриарха ответственность за заграничную Русскую Церковь, причем по-прежнему признавалось главенство Святейшего Патриарха Тихона и продолжалось возглашение его имени за богослужением; и наконец, 3) об изменениях в организации Высшей Церковной власти за границей.

После обмена мнениями определили: сохранить полное подчинение и преданность Святейшему Патриарху как законному главе Русской Церкви; проект временной независимости Русской Церкви за границей — отклонили; что же касается вопроса об изменении в организации Высшей Церковной власти за границей, то тут на меня был произведен решительный натиск.

Синод представил Собору доклад, в котором, якобы по соображениям церковной пользы, предлагалось автономию Западноевропейского округа отменить и включить мою епархию в юрисдикцию Священного Синода… "Опыт показал, — гласил текст доклада, — что враги Христовой Церкви сильны своим внутренним единением и своею внешней дисциплиной. Очевидно, и для борьбы с ними необходимо и внутреннее единение и основанное на началах этого единения внешнее единство… Между тем данная Западноевропейскому округу автономия не только не способствует объединению заграничных православных русских общин и епархий, но и постепенно ослабляет и даже разрушает его вследствие возникшего на почве автономии фактического двоевластия".

Далее приводились соображения экономического, валютного характера в связи с общим положением экономической жизни и высказывалось пожелание возвратиться к процентному отчислению от доходов Церквей Старого и Нового Света, подлежащих юрисдикции Синода, предварительно отменив автономию Западноевропейского округа.

8 голосами против 4 (при воздержавшихся: митрополите Антонии и епископе Тихоне) было постановлено упразднить автономию моего округа, установленную Архиерейским Собором 1923 года. Здесь со всею ясностью сказалось, как неискренно, лицемерно и вынужденно было предоставление этой автономии, упраздненной через год после ее дарования.

Я выступил с решительным протестом, изложенным в мотивированном заявлении, — и покинул зал заседаний. Вот текст моего заявления:

"Указом Святейшего Патриарха Всероссийского № 348, от 5 мая 1922 года, управление всеми русскими заграничными приходами сохранялось за мною, причем мне предлагалось представить соображения о порядке управления русскими заграничными церквами. Согласно этому Указу и имея в виду идею церковного единства, я предложил Русскому Архиерейскому Собору 1923 г. такую организацию управления вверенной мне епархии, при которой она, находясь в каноническом единстве со всеми другими заграничными епархиями, сохраняла бы свою внутреннюю автономию; я полагал, что таким образом лишь в малой мере осуществятся те широкие полномочия, какие лишь мне одному были предоставлены Святейшим Патриархом. Только что принятое большинством голосов постановление я считаю существенным нарушением воли Святейшего Патриарха".

Собор свою воинственную позицию сдал и постановил передать это дело на окончательное решение Святейшего Патриарха, а до получения этого решения оставить все, как было Однако в заседании 10 октября Собор принял постановление: считать епископа Тихона Берлинского полноправным викарием на всю Германию "…и обязать митрополита Евлогия отчислять 50 процентов в пользу Архиерейского Синода с православных церквей в Аргентине", тем самым подчеркивая неизменность своих притязаний на высшую церковно-административную инстанцию.

Такими хитро спроектированными постановлениями, ловкими тактическими приемами и велись наступления против меня. Стоило мне согласиться на назначение мною в главных городах моей епархии епископов-викариев, — это постановление церковно-административного характера было использовано практически для расширения прав епископа Тихона в Берлине, дабы понемногу вытеснить меня из Германии. Такого рода приемы встречались постоянно. Приеду, бывало, на очередную ежегодную сессию Собора, а Синод за год уже подготовил свой хитрый план наступления. Должен признать, что, по свойственной мне слабости характера и ради желания мира Церкви, я с этой тенденцией — урезывать мои права — недостаточно энергично боролся. Замечалась еще одна упорная тенденция — считать Архиерейский Синод единственным правомочным органом Русской Церкви, простиравшим власть не только на меня, но и на всю Россию на том основании, что якобы там Церковь в упадке и пленении и постановления оттуда для эмиграции действительными быть не могут. Тут приходилось быть все время начеку. Когда Патриарх Тихон умер, я получил бумагу из Сербии от Архиерейского Синода, в которой епископы излагали свои суждения относительно признания (или непризнания) митрополита Петра местоблюстителем патриаршего престола. Я ответил: "Глава Русской Церкви не мы, а митрополит Петр. Он может нас признавать или не признавать, а не мы — его". В Карловцах мой категорический ответ не понравился, но митрополита Петра все же Синод признал.

Бывали случаи, когда Синод еще круче уклонялся от первоначальной линии своих взаимоотношений со мною. Так, например, он предложил мне сделать выговор профессору Карташеву за его якобы недостаточно уважительный отзыв в печати о Синоде. Это уже был акт прямого вмешательства во внутренние дела моей епархии.

Каждый раз, когда случалось мне ездить на очередной Собор, я покидал Карловцы с горестным чувством: я согласился на сотрудничество с Синодом ради братского общения, а его-то и не было; ощущались недоброжелательность, агрессивная настроенность, я постоянно замечал попытки меня утеснить, мою власть ограничить, пользуясь какими-то лукавыми приемами… Бороться за свои привилегии — удручающая тягота, а мне бороться за них приходилось: они были мне вручены, и за них я должен был нести ответственность.

Основная линия моей церковно-административной деятельности, которой я неуклонно следовал с первого же общеэмигрантского Церковного Съезда в 1921 году, была последовательно и строго проводимая аполитичность. В деле церковном мы должны были временно умереть в политико-национальном отношении, чтобы воскреснуть и церковно, и государственно, и национально. Только эта линия, при существующей розни в политических взглядах, не превращала Церковь в арену столкновений политических страстей. Аполитичную линию я отстаивал твердо. Когда в 1924 году некоторые политические группировки решили созвать общеэмигрантский Съезд и обратились ко мне с выражением пожелания, чтобы приходы делегировали на него своих представителей, я ответил отказом. Становиться в ряду политических организаций и посылать представителей на политический Съезд Церковь не может, ибо она не политическое учреждение; но, разумеется, представители духовенства, как отдельные граждане, могут участвовать в выборах делегатов и в собраниях Съезда. К открытию прибыл митрополит Антоний [251]. Заседания происходили в зале отеля "Мажестик". Мое участие в этом событии свелось к тому, что в день открытия Съезда, по просьбе председателя П.Б. Струве, я отслужил молебен — и тотчас же уехал, хоть митрополит Антоний и звал меня в зал заседаний, где мне было приготовлено кресло. Мое нежелание принимать участие в политическом Съезде произвело неприятное впечатление на те круги, которые по-прежнему видели в Церкви опору для своих политических замыслов.

После Собора 1924 года отношения со мною еще больше натянулись. Положение запутывалось. Конфликт, возникший в самом начале эмиграции между мною и Синодом, все углублялся и наконец привел в 1926 году к разрыву.

В тот год на повестке очередного Архиерейского Собора значился параграф: "Пересмотр взаимоотношений Синода и Западноевропейской епархии". Я почувствовал недоброе и заколебался… Ехать ли мне на Собор? М.Н. Гирс убеждал меня не ехать, а митрополит Платон Американский, который как раз в это время прибыл в Париж, направляясь в Карловцы для выяснения своих отношений с Синодом, наоборот, уговаривал меня на Соборе присутствовать и просил поддержать его, если бы ему пришлось свои права защищать против синодальных притязаний. Сознание, что я крепкими узами, братски, связан с нашим русским епископатом, чувство многолетней дружественной преданности митрополиту Антонию, желание охранять единство и мир в Церкви — все эти мотивы вновь побудили меня направиться в Сербию.