Виктор Баныкин - Андрей Снежков учится жить.

• Название: Андрей Снежков учится жить.
• Автор: Виктор Баныкин
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1960

---

Может, сходить сейчас к Максиму и показать ему эти Борькины сочинения? Нет, не стоит, пожалуй. Лучше я просто передам их новоявленному Дон-Жуану. Нет, лучше всего положить ему их завтра на перемене в парту.

Но почему Зойка отдала мне эти письма? Почему? Неужели только потому, что я отказался в прошлый раз идти с ней в кино и... и намекнул насчет ее амуров с Борисом?

А с Борькой, между прочим, после той вечеринки я больше не дружу. Разные мы с ним люди. И хотя я с ним не объяснялся, он, похоже, догадывается о моем к нему отношении и сам меня сторонится. Это и к лучшему.

Совсем собрался уходить из класса — спрятал в карман Борькины письма, щелкнул выключателем, как вдруг за спиной полыхнуло белое пламя. Подбежал к окну — и дух захватило!

На той стороне, в Жигулях, загорелись прожекторы. Золотисто-матовым светом были залиты и долина оврага, и берег Волги. Цепочка огней протянулась даже через ледяное поле реки, по которому один за другим катили самосвалы.

Если приглядеться, то, несмотря на даль правобережья, можно все же увидеть и длиннущую стрелу шагающего экскаватора в Отважинском овраге, и копры с красными звездочками, забивающие что есть силы тяжелыми молотами в дно Волги стальные шпунты, чтобы отхватить у реки под здание ГЭС добрых четыреста метров. Чуть подальше ухающих копров стояла, сверкая сигнальными огнями, огромная, как морской корабль, землечерпалка «Пятилетка».

А ведь совсем-совсем недавно, еще прошлой зимой, над лесистыми кряжами Жигулей в ясные морозные ночи теплились одни лишь звезды. И стоило, бывало, выйти в такую ночь на берег, скованной ледяными торосами воложки, как ухо начинало улавливать в глухой немотной тишине протяжный, тоскливый вой, до того тоскливый и унылый, что в жилах стыла кровь. Это завывали голодные волчьи стаи в окутанных дремой столетий Жигулевских горах.

Но вот пришли сюда осенью строители и навсегда прогнали из этих мест сонную тишь! Смотрю в окно на мириады огней, и сердце стучит так, точно в груди моей ухает мощный копер — один из тех, беспрерывно вбивающих в волжское дно стальные сваи!..

Дома в прихожей натыкаюсь на Ивана. Он собрался куда-то идти.

— Привет труженику дровяного склада! — говорю. — Ты, оказывается, по совместительству еще в отдел снабжения поступил?

Иван явно смущен. Топчется на месте, крутит между пальцами пуговицу на ватнике.

— Я тебе все разъясню, Андрюха, толичко ты... никому ни-ни! Идет?

— Не тяни, — отвечаю.

— Шагаю в субботу на вахту, а навстречу твой друг Максим. Салазки тащит с дровами. Дорога плохая, а поклажа у него тяжелая. Смотрю, весь в мыле хлопчик. Хотел ему подсобить, да время в обрез... Иду и думаю: видно, плохи у малого дела, если с салазками по дровишки ходит. Пока шагал до земснаряда, и комбинацию одну обмозговал...

Перебиваю Ивана:

— Это ты для... для своей комбинации и про Максима меня расспрашивал?

— Каюсь, поп Андрюха, для этого. — Иван смеется.

А я не знаю, куда мне деться от стыда... Называюсь товарищем Максима, а сам... Эх, а еще собирался о нем заботиться!

Иван треплет меня за плечи.

— Ты чего это?

Через силу опрашиваю — надо ж что-нибудь говорить:

— А где... машину взял? А где... дрова раздобыл?

Он снова смеется.

— Машину?.. Побачил одного шофера. А дрова... да ими хоть пруд пруди! На такое место напал: сколько хочешь, столько и бери. Сушняк, валежник — порох, не дрова! Надо, и вам привезу. Лесник разрешил!

— У нас есть — К горлу подкатывает какой-то комок, он мешает говорить. — А вот... за Максимку...

Но Иван не слушает. Хватает шапку — и к двери:

— Наше вам с кисточкой!

20 марта, четверг.

Через два денечка каникулы. Скорее бы! Алексей Алексеич договорился с начальством из артели взять нашу троицу к себе в ученики на время каникул. Каждый день будем вкалывать по шести часов (почти как настоящие рабочие!). Станут и зарплату начислять.

А летом непременно поступлю на курсы электросварщиков. (При стройке открывается целый учебный комбинат.) Максим тоже собирается — на курсы электромонтеров.

Теперь расскажу по порядку о событиях нынешнего дня.

Прежде чем сунуть в парту Борьки его письма, печатными буквами написал на пакете: «Избранные сочинения Бориса Липковича-Извинилкина». А потом весь урок наблюдал за Борькой. Когда он обнаружил пакет, доставая что-то из парты, все яйцевидное лицо его тотчас запылало. Заалела даже полоска на коже головы — там, где жидкие волосики были старательно расчесаны на косой пробор.

«Ага, выкусил?» — подумал я со злорадством.

Чтобы никто не заметил его смущения и стыда, Борька низко-низко склонился над партой.

— Липкович, вы дремлете? — вдруг раздался голос Сергея Леонидовича, учителя физики, писавшего на доске какую-то формулу.

Борька опрометью вскочил и первым делом... извинился! По классу прокатился хохот.

— Что же вам, батенька, пригрезилось? — щуря уставшие близорукие глаза, спросил учитель.

— Извините, но мне... я и не думал спать, — развел руками Борька.

— Ах, вы и не думали? — Сергей Леонидович поклонился. — Тогда уж меня извините... Значит, мне, старому, померещилось! — Протягивая Борису мел, прибавил: — Прошу к доске. Чтобы класс лучше усвоил формулу, вы нам ее еще раз объясните.

Борька подошел к доске, подошел не совсем-то уверенно, без прежней прыти. Взял мел, поглядел на доску, потом перевел свой растерянный взгляд на лица товарищей. В классе не нашлось ни единой души, которая бы попыталась ему подсказать.

— Что же это вы, Липкович? — вздохнул учитель. — Круглый, можно сказать, отличник, и нате вам!

— Извините, Сергей Леонидович, — начал было Борька, но тот поднял большую мягкую руку, остановил его:

— Садитесь. С кем грех да беда не бывают!

Борька возвращался к своей парте при общем веселом оживлении. Только сейчас я понял, что его не очень-то любят в нашем классе.

Сразу же после уроков собралась редколлегия классной стенгазеты «Отличник учебы»: Максим, Римка и я.

— Завтра в классе должен висеть новый номер газеты, — сказал я и хлопнул ладонью по красной папке с заметками. — Ясно? А теперь давайте разберем, что к чему, и за дело.

Отобрали для номера статью Елены Михайловны «Итоги третьей четверти» (она только вчера появилась в школе после болезни). Потом Зойкину заметку о производственном обучении, Кольки Мышечкина о радиокружке и разную мешанину в отдел «Кому что снится».

— А теперь, братья ежики, — начал было я, но Римка перебила:

— У меня есть предложение!

— Ну, ну, чего еще? — не очень-то любезно отозвался я. Эта Римка вечно имеет какие-то предложения. Для Римки стенгазета будто резиновая — всегда старается всякую чушь в нее напихать!

— У меня есть такое предложение, — раздельно, с выражением сказала Римка, кивая головой, точь-в-точь как учительница немецкого языка. — Мы буквально не уделяем внимания отношениям между мальчиками и девочками.

— Точнее, — поморщился я.

— Ну что у тебя за привычка перебивать? — возмутилась Римка и тряхнула косичками. — Хоть совсем рта не раскрывай!

«Это ты не раскрываешь рта? Вот умора!» — хотелось мне возразить Римке, но Максимка толкнул меня под партой коленкой, и я смолчал.

Римка закатила глаза, для солидности кашлянула и продолжала:

— Предлагаю... У нас имеются нехорошие случаи, когда мальчики пишут девочкам письма... с предложением дружить. А когда девочка не желает с этим мальчиком дружить, то мальчик начинает насмехаться над девочкой и даже.... даже говорит наоборот.

— Что наоборот? — спросил я

— Вот видите? — Римка трагически вздохнула и посмотрела на Максима: — Наоборот — значит наоборот! Что же тут непонятного? Значит, говорит, что не он, а она ему писала.

— А ты кого имеешь в виду? — спросил Максим и побледнел.

Римка опустила глаза.

— Это не столь важно, можно без фамилий. А злую заметку об этом или карикатуру надо непременно дать в газете.

Я сразу догадался, кого имела в виду Римка. Борьку, конечно! Но какой смысл об этом писать, да еще не конкретно? И высказался против.

Римка — горой за свое предложение. Максим поколебался, поколебался и взял ее сторону.

— Хорошо, — сказал я. — Пожалуйста, сочиняйте, что хотите: фельетон, басню, лирический стишок — что хотите. Но я вам не помощник!

И принялся печатными буквами переписывать статью Елены Михайловны, потом Зойкину. И тут-то, когда я вглядывался в каждое слово, в каждую буковку Зойкиной заметки, мне стало казаться... Но я решил об этом пока даже не думать. Возьму Зойкину писанину с собой и дома сличу с тем письмом. А сейчас не надо терять присутствия духа.

Когда прикончили стенгазету, когда повесили ее на стену, я заторопился домой. Шел самым коротким путем — через пустырь, мимо лесопилки.

Да, так и есть. И письмо и статейку писал один человек... Вот тебе и на! А я-то и не догадывался... Эх, и олух же царя небесного! Такой, наверно, во всем Старом посаде только один и есть — Андрей Снежков!