Милорад Павич - Семь смертных грехов

• Название: Семь смертных грехов
• Автор: Милорад Павич
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-367-01369-6

Составленную из нескольких новелл книгу «Семь смертных грехов» Милорад Павич (1929–2009) считал неделимым романом. Словно в волшебном зеркале с дыркой, здесь отразился дантовский «Ад», причудливый бестиарий Босха и таинственные персонажи самого писателя. В настоящем издании представлена не публиковавшаяся ранее по-русски версия произведения.

---

Милорад Павич Семь смертных грехов

Вступительное напоминание, или Как Иероним Босх изобразил семь смертных грехов

Это ты? Входишь без стука и не здороваешься, а я ведь на полвека старше тебя. Но раз ты уже здесь, раз уж присел на стул, я тебе кое-что предложу. Посмотри в словаре, что значит слово калем…

Нет под рукой словаря? Я тебе помогу У этого слова как минимум три значения:

1. Деревянная (или из какого-нибудь другого материала) катушка или шпулька, на которую наматывают нитки.

2. Веточка фруктового дерева, которую садовник прививает к дичку, чтобы его облагородить.

3. Перьевая ручка из надрезанной и заостренной на конце тростинки (последнее значение заимствовано из греческого).

Ну а теперь и я расскажу тебе кое-что об этом слове. Так же как в каждом клубке шерсти, намотанной на калем, сокрыта по меньшей мере одна пара варежек, а в калеме садовника — будущее яблоко, в калеме, который служит инструментом для письма, всегда припрятана какая-то ненаписанная история. Но такие плоды далеко не всякий раз рождаются на свет божий из своих калемов. Вот, например, ручка, которой я пишу эти строки, долго стояла в стакане из обожженной глины, и кроме цифр из нее никогда ничего не появлялось… Вплоть до одного вечера, когда я взялся за нее, чтобы записать пару фраз на книге, которую читал, лежа в кровати. И тут из ручки вытекло нечто такое, что меня испугало, — имя: Иероним Босх. И не только имя. За ним последовала и коротенькая история:

Как Иероним Босх изобразил семь смертных грехов

Писатель всегда покупает сережку безухому. Торгует мыслями. Художник же хочет эти мысли увидеть. А человеческие мысли никогда не стоят на месте. Каких только мыслей нет, и кто знает, чьи они, зачем они, чьими они не были и чьими не будут, но приходится их терпеть. Есть мысли быстрые и необузданные, как табун лошадей, есть блудливые и кровожадные, как собачья свора. Одни медленные и злопамятные, словно стадо слонов, другие ненасытные и прожорливые, будто свиньи в загоне, а бывают и завистливые, как обезьяны. А уж сновидения! Там собрались все задние мысли, которые промелькнули в твоей голове наяву и поспешили удрать, словно стайка сребролюбивых сорок или рыб. Их теперь не собрать под одной шапкой, в одной голове. И вот уж бредут по берегу новые мысли, ленивые, как стадо буйволов… Словом, все семь смертных грехов роятся у людей в головах и ждут своего часа…

Но иногда, правда очень редко, случается и иначе. Покажется вдруг из чащи, как волшебный единорог, одинокая и чудесная мысль, взглянет на тебя и сразу забудет, а ты ее потом помнишь до скончания века.

Из одной такой мысли и родилась у Босха картина о семи смертных грехах. А мысль была грустной и истинной. Вот она:

Никто не смеется в моих снах.

Эта книга следует за мыслью Босха и за его картиной.

Любовное послание с острова Лесбос

Действие происходит в белградском театре «Джумрукана», что на берегу Савы, и на соседней вилле

Список семи смертных грехов открывает ПРЕЛЮБОДЕЯНИЕ. Данте помещает блудников и блудниц во второй круг «Ада», где он встретил знаменитых любовников Паоло и Франческу. Впрочем, сластолюбцы блуждают и по его «Чистилищу». Иероним Босх представляет люботрастников в виде собачьей своры. А Шагал для изображения семи смертных грехов использовал символ астрологической руки с семью пальцами, каждый из которых соответствует одной из планет и одному из грехов. Следует уточнить, что Шагал берет для этой цели левую руку. У него, на этой астрологической руке, похоть символизирует большой палец, который, согласно древним верованиям, соотносится с Луной, одной из семи планет.

— Я знаю, Георгина, сегодня вечером ты пойдешь вовсе не в театр, как наврала маме и папе. Ты пойдешь заниматься любовью. Расскажи мне, на что это похоже с мужчинами?

— Не знаю.

— Опять врешь! А это правда, что у них между ног растет мох и из него фиолетовый гриб? И что женщины, когда хотят их любить, должны этот гриб съесть?

— Да замолчи же! Ты, Анджела, еще малявка и о таких вещах не имеешь никакого понятия. И ты, и эти сопляки, с которыми ты после уроков ходишь пить чай. Не удивлюсь, если они думают, что у тебя между ног растут перья. Что с них взять. И вообще, если хочешь знать, для этого дела нужны вовсе не мужчины.

— А что?

— Вот что. — Георгина раскрыла свою шелковую вечернюю сумочку в виде чайника и достала из нее мужской член из розоватого каучука. Помахала им под носом у сестры и прошептала: — Этим пестиком я уже два раза лишила себя невинности… Его зовут Петкутин. После него немножко шла кровь, но зато было так сладко! Я и опять собираюсь… Но ты в этих делах не разбираешься, поэтому лучше просто зашнуруй мне корсет. Опаздываю…

Так болтали сестры Шербан, одной из них было восемь лет, а второй пятнадцать, ее-то и полагалось отвести в театр служанке Домазете, подождать в фойе, когда закончится представление, и после доставить домой, ведь Георгина была барышней весьма знатной.

По пути в театр служанка обратилась к хозяйке:

— Могу ли я, мадемуазель Георгина, кое-что у вас спросить?

— Почему-то сегодня вечером все что-то спрашивают. А я терпеть не могу вопросов… Спрашивай, только поскорее.

— Что происходит там, внутри, в театре, пока я жду вас?

Домазета была двадцатилетней девкой с быстрыми глазами, ленивой грудью и черными волосами, завязанными узлом, в который она для украшения втыкала длинную конфету в муаровом фантике.

— Ты что, никогда не была в театре, Домазета, ну, я имею в виду, ни разу не смотрела никакого спектакля?

— Не была и не смотрела, поэтому и спрашиваю.

— Э-э, театр — это такой дом, в котором каждый вечер умирает один и тот же артист. Иногда он может умереть раз сто.

— Не-ет, мадемуазель Георгина, вы меня обманываете. Такого быть не может!

— Может, потому что и сам театр каждый вечер умирает, причем уже тысячи лет…

Здесь самое время заметить, что мадемуазель Георгина действительно иногда обманывала. Но не служанку Домазету, а свою сестру. Дело в том, что в тот вечер она вовсе не собиралась заниматься любовью, а просто надеялась кое с кем встретиться. У молодого господина, который сидел рядом с ней во время представления, были прекрасные темные волосы, настолько мокрые от пота, что в них можно было разглядеть след гребня из козьего рога, которым он недавно причесался. Георгина видела его не впервые, хотя до сих пор не обменялась с ним ни единым словом. Прежде чем погас свет, он через пот улыбнулся Георгине и протянул ей программку спектакля, которую она забыла купить при входе в зрительный зал. Георгина поблагодарила его и сказала:

— Я заметила, что в театре вы всегда сидите рядом со мной. Как так получается?

— Очень просто. Мой камердинер ждет возле кассы, когда появится ваша служанка, и покупает билет сразу после нее, то есть всегда рядом с вами.

— Ясно. Но зачем?

— Мне нравится именно это место в партере.

— Если оно вам нравится, почему вы тогда потеете? Вы всегда потеете?

— Нет, вообще никогда. Я потею только в театре.

— Неужели артисты так на вас действуют?

— Не артисты.

— А кто же? Артистки?

— Это вы так действуете на меня. Кстати говоря, это вовсе не пот. Это моя сперма, которая проступает изо всех пор, когда я нахожусь рядом с вами.

— Что это такое, сперма?

— Вы не знаете, что такое сперма? Возможно ли?

— Впервые слышу это слово. Звучит как латинское название какой-нибудь болезни.

— Это слово греческое, а не латинское.

— Откуда вы столько всего знаете?

— Я изучаю версификацию.

— Опять вы говорите загадками. Как это переводится с латыни?

— Версификация — это наука о стихосложении.

— Вот как? Звучит учено и очень сложно. Вы хороший специалист в этой вашей области?

— Довольно хороший. Найти лучшего вам будет трудно. Я могу без особого труда объяснить вам все насчет спермы. Но не здесь… Здесь слишком людно…

В этот момент поднялся занавес, и на сцене возникла набережная со стоявшими вдоль моря скамейками.

* * *

— Удивительно, все это, оказывается, происходит в мгновение ока, как какой-то взрыв, — заметила немного позже Георгина. — Готова поспорить, что смерть длится дольше!

После первого действия, когда занавес опустился, зал наполнился гулом голосов и начал медленно зажигаться свет, молодой человек, по-прежнему весь в поту, прошептал Георгине:

— У меня есть предложение. Сейчас начнется антракт. Я живу в особняке напротив театра. В том самом, что в саду, окруженном оградой из металлических копий. Там же и небольшая церковка. Наверняка вы ее заметили, когда шли сюда.