Андрей Федосеенко - Искатель. 2009. Выпуск №2

• Название: Искатель. 2009. Выпуск №2
• Автор: Андрей Федосеенко
• Издательство: ООО «Книги «Искателя», 2009 г.
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2009
• ISBN: 0130-66-34

Содержание:

Андрей Федосеенко. НА ТРОПЕ рассказ

Андрей Федосеенко. ВОЗВРАЩЕНИЕ повесть

Станислав Родионов. «УБЕРИ МЕНЯ С ТВОЕЙ ЗЕМЛИ…» повесть

Петр Любестовский. ПРИЗРАК БАРСКОЙ УСАДЬБЫ рассказ

---

Рябинин в очередной раз взялся за телефонную трубку…

Дверь распахнули если не ногой, то кулаком. Палладьев ввел Коловратского.

Следователь поинтересовался:

— Дверь открыл лбом?

— Собственным, — успокоил капитан, показывая жестом, что он будет в коридоре.

Коловратский уже знал, куда садиться на допросе. Его и без того тонкие черты лица стали острее, будто их заточили. И Рябинин подумал, что они, черты лица, готовы к дальнейшей заточке.

— Генрих Яковлевич, рассказывайте…

— О чем?

— Хотя бы о своем увольнении.

— Ерунда! Брал всякие шестеренки из тугоплавких материалов. Те же нити… Для мумии. Но лишь повод. Уволили не за это.

— А за что?

— Якобы этой мумией опозорил институт.

— И куда вы теперь?

— Неужели останусь без дела? Знаете, куда я пошел после окончания института? Учиться в ПТУ.

— Зачем?

— Чтобы стать мастером на все руки.

О его мастерстве объективно сказано и в характеристике. Но Рябинина больше интересовала нравственная суть человека.

— Генрих Яковлевич, видимо, этими руками капиталец вы сколотили?

— Сколотить капиталец мне мешала идеология. Впрочем, она мешала всему народу.

— Не уловил…

— Если бы не семнадцатый год, знаете, как бы жили?

— А как?

— В особняках, ездили бы на тройках, обедали бы в ресторанах, сидели бы в ложах…

— Да, если бы родились дворянами.

— И родились бы!

— А рабочим, солдатом или ямщиком не хотите?

Обладатель золотых рук поморщился. Ему был интереснее

глобальный подход, при котором не до поиска мелких истин.

— Над Россией висит проклятье, из-за которого мы будем маяться знаете до каких пор?

— До каких?

— Пока Ленина не предадим земле! За это мы прокляты.

— А не за тысячи солдат, не преданных земле и брошенных до сих пор в полях и лесах?

Рябинин давно знал, что отличить умного от дурака проще всего с помощью разговора о политике. Но не во время же допроса. Впрочем, допрос пока не шел. И Рябинин знал почему. Коловратский никак не мог догадаться, что дала экспертиза мумии и насколько теперь информирован следователь. Начать же напорный допрос Рябинину мешала почти та же причина: какое совершено преступление и как? Допросу нужна целеустремленность, иначе он станет болтаться, как автомобиль на ухабах.

Рябинин оглядел Коловратского, снял трубку и набрал номер. Судмедэксперт оказалась на месте:

— Дора Мироновна, Рябинин. Очень кратко и самую суть…

Они так давно контачили, что ей все было понятно без долгих объяснений: следователь в кабинете не один.

— Сережа, работу не закончила, поэтому лишь повторюсь. Высохший труп мужчины примерно семидесяти лет, физических повреждение на теле нет, скончался от инфаркта…

— Спасибо, Дора Мироновна.

И Рябинин словно в зарослях увидел свободную просеку — теперь он знал ту магистраль, по которой должен катиться допрос.

— Генрих Яковлевич, неужели нет желания заговорить?

— Давайте вопрос, — вроде согласился он.

— Вы его знаете: где взяли для мумии тело человека?

— Признаюсь честно, но вы ведь не поверите.

— Если правда, то поверю.

— Нигде не взял.

— То есть?

— После похорон отца я исследовал его дом на Пригородной улице и на чердаке обнаружил высохшее тело.

— Генрих Яковлевич, вы хотите, чтобы я в это поверил?

С его лицом что-то происходило. Мелкие черты словно захотели разгладиться, отчего на лоб легла задумчивость. Видимо, он размышлял над тем, что сказал. Или сочинял другую версию, более правдоподобную? Все это уложилось в одну его фразу:

— Надо было знать моего отца.

— А именно?

— У него не было ни специальности, ни постоянного места работы. Последние десять лет жил на пенсию. Но дело в другом… У отца было сильное и уникальное биополе. К нему ходил народ подпитываться…

— Чем?

— Биоэнергией. В общем, лечились.

— И вы это видели?

— Редко. Избавлял от тоски тоскучей… Ложился рядом с больным и приказывал срастись телу с телом, жиле с жилой, кости с костью… Бормотал что-то вроде: твоя боль — это моя боль…

Подобных историй Рябинин наслушался. Но в рассказе Коловратского проскользнуло что-то важное и чуть ли не личное.

Ага, отец подпитывал… И Рябинин ощутил голод, потому что сегодня не подпитывался — у банковских обедать не стал.

— Генрих Яковлевич, вы сами-то верили в его чары?

— Эти, как вы зовете, чары проверялись лабораторией внечувственного восприятия при помощи современной японской аппаратуры.

— Дико это слышать в век Интернета, иномарок и прочих инноваций.

— Господин следователь, вы не признаете мистику?

— Я признаю то, что доказуемо.

— Смерть доказывать не надо. А смерть — это мистика. Был человек — и его нет, нигде.

Он тряхнул головой с такой силой, что волосяной пучок на затылке вскочил как оживший. Женское это дело — прически. И Рябинин вспомнил слова майора Леденцова, который не доверял человеку с мелкими чертами лица, — у мужчины должны быть мужские черты. К себе Рябинин это не относил, поскольку размашистые очки с толстыми стеклами нивелировали любые черты.

— Господин следователь, мистику признают многие ученые и современные люди.

Слово «господин» Рябинина царапало. Оно шло, например, банкирам, от импортных костюмов которых, от их иномарок пахло импортным одеколоном.

— Какие люди?

— Когда композитор Альфред Шнитке репетировал с Пугачевой свою кантату «История доктора Фауста», погас свет, задуло свечи, певица отказалась петь, а Шнитке свалил инфаркт.

— Генрих Яковлевич, отца вы хоронили?

— Разумеется. Вас, я вижу, интересует мой отец…

Рябинина больше интересовало сухое тело, но на информацию о нем можно выйти только через рассказы сына. Сына же кренило в сторону чистой мистики. Впрочем, как без нее, если разговор о трупе? Помолчав, Коловратский угадал мысли следователя:

— О том, что отец — фигура мистическая, я убедился после его смерти…

— Как убедились?

— Лежал он в гробу. Я наклонился и шепотом попросил у него прощения за свои грубости. И вижу… Правый глаз не то чтобы открылся, а как-то набух. Из него по щеке скатилась крупная слеза. Верите?

Рябинин кивнул, потому что знал множество фокусов, которые проделывали с трупами патологоанатомы, объясняя это биохимическими процессами.

— А месяцев через шесть после похорон звонят мне с проходной. Якобы какой-то мужчина просит меня выйти. Я бы не пошел, но вахтер описал одежду. Плащ с капюшоном, сапоги, очки… Прикид отца. Вышел я, приблизился к нему. Он молчит. А на улице дождь. Я возьми и скинь капюшон с его головы… Нет ее, головы! Лишь очки, висящие в пустоте. На секунду я отключился, а когда пришел в себя, отца уже не было.

Рябинин улыбнулся, потому что мистика перешла в фантастику. Если в быту она идет за выдумку, то в уголовном процессе зовется ложными показаниями. Но неправду легко засечь, когда человек утаивает правду. А если в неправде он убежден? Тогда эта неправда может выглядеть чистосердечно.

— Генрих Яковлевич, зачем вы хотите убедить меня в существовании мистики?

— Профессор Оксфордского университета Прайс утверждает, что любая человеческая идея требует реализации в физическом мире.

— И что?

— У отца была могучая энергетика.

— И что? — повторился следователь.

— Никакого сухого тела нет, а есть фантом, порожденный волей отца.

Рябинин чуть было не усмехнулся, потому что представил, как судмедэксперт Дора Мироновна кромсает этот фантом. Но усмешку сдержала нитевидная мысль, которая извивалась давно, но никак не могла окрепнуть. Рябинин ее не давил: эти неокрепшие мысли зовутся подозрениями. Подозрение — не доказательство, но для рабочей версии оно годилось.

Видимо, рабочая версия просветлила лицо следователя, потому что Коловратский изучал его пристально, до въедливости. Рябинин ерзнул…

То ли блеск его очков полоснул Коловратского, то ли банковская усталость сработала, то ли история с визитом покойника к проходной увиделась, но Рябинин на секунду-другую испугался… У Генриха исчезли глаза, вернее, они остались, но белки-зрачки остекленели до такой прозрачности, что было видно за ними…

За ними ничего не было — белесая пустота.

— Генрих Яковлевич, вы свободны…

Едва он вышел, как сидевший в коридоре Палладьев чуть не впрыгнул в кабинет:

— Отпустили?

— А какой у него состав преступления?

— Подозревается в убийстве отца.

— Игорь, ты знаешь, что подозрение — не доказательство. И отец умер от сердечного приступа.

— А откуда мумия?