Фрэнк Барлоу - Вильгельм I и нормандское завоевание Англии

• Название: Вильгельм I и нормандское завоевание Англии
• Автор: Фрэнк Барлоу
• Издательство: Евразия
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-8071-0240-1

Вильгельм Завоеватель — человек, которому оказалось по силам то, что не удавалось больше никому — завоевать Англию в 1066 году. Свирепый король, огнем и мечом подчинивший себе английские земли и создавший англо-нормандскую империю по обе стороны Ламанша. Самый авторитетный и властолюбивый монарх в истории Англии, навсегда изменивший облик страны и судьбы её обитателей, проведший первую в истории перепись англичан, перебивший мятежную знать, построивший новое государство авторитарного типа. Известный английский историк Фрэнк Барлоу предлагает свою биографию короля Вильгельма I и пытается объяснить, как случилось, что скромный юноша, незаконный сын нормандского герцога стал величайшим из правителей средневековья, чье имя по праву стоит в одном ряду с императорами Карлом Великим и Фридрихом Барбароссой.

---

«Англичане и французы мирно жили вместе в городах и местечках и заключали между собой браки. Рынки и другие места были переполнены торговцами-французами и товарами из их страны. Везде можно было заметить, что англичане, чье национальное одеяние французы считали неуклюжим, теперь предпочитали следовать чужеземной моде».

Такую же идеализированную картину дает обычно и Гильом. В любом случае, за пределами городов всё, вероятно, было не так благопристойно. Некоторое понятие о нравах новых баронов, соратников короля Вильгельма, можно получить из контрастных описаний двух людей с разными характерами. Ордерик сделал их уже самостоятельно, не опираясь на труды предшественников. Вот что он пишет о Гуго Авраншском, эрле Честерском:

«Этот человек при содействии множества жестокосердных баронов пролил немало валлийской крови. Он был не столько щедр, сколько расточителен. Его свита больше напоминала войско, нежели двор, и он не вел счета тому, что отдавал, а что получал. Каждый день он опустошал собственные владения, а землепашцам и служителям небесного царства предпочитал сокольничих и егерей. Он до такой степени стал рабом своего брюха, что с трудом мог передвигаться из-за своего ожиревшего тела. От блудниц у него было множество детей обоих полов, и почти всех из них постигла печальная участь».

Позднее Ордерик делится с нами еще одним впечатлением от двора Гуго:

«Он любил мирскую суету и роскошь, ибо считал, что именно она — главное для счастья человека. Он активно участвовал в сражениях, неумеренно расточал дары, получал большое удовольствие от азартных игр и кутежей, обожал шутов, лошадей, охотничьих собак и другие суетные развлечения. Его огромный двор, наполненный шумной толпой молодых людей — и знатных, и простолюдинов, — всегда притягивал гостей. Жили там и некоторые добропорядочные люди — как священники, так и рыцари, — которые с радостью делили со своим господином и заботы, и богатства. В его часовне служил Герольд, священник из Авранша — честный, набожный и высокообразованный… Этот человек прилагал все усилия, чтобы привить придворным основы нравственного поведения, ставя им в пример предков. Видя во многих похотливость, он осуждал их, а также глубоко сожалел о крайней небрежности, которую они проявляли при почитании Бога. Он предостерегал влиятельных баронов, рядовых рыцарей и знатных юношей от подобной жизни, говоря с ними о спасении, и сделал большую подборку текстов из Ветхого Завета и более современных ему христианских летописей о походах святых рыцарей, чтобы показать, как следует поступать. Он прекрасно рассказывал о полной борьбы жизни Димитрия и Георгия, Феодора и Себастьяна, герцога Маврикия и Фиванского легиона, полководца Евстазия и его солдат — все они были мучениками и заслужили почетное место в царстве небесном. Он также говорил о святом воине Вильгельме, который после множества походов отказался от мирской жизни и, дав монашеский обет, славно сражался во имя Господа».

В другом месте мы находим яркий портрет Рожера Монтгомери, эрла Шрусберийского, покровителя отца Ордерика, Оделерия Орлеанского, также упоминающегося в данном повествовании:

«Он был человеком мудрым и воздержанным, чтившим справедливость и любившим общество умных и здравомыслящих людей. Долгое время с ним было трое мудрых священников — Годебальд, Одерелий и Герберт, — к чьим советам он прислушивался, извлекая из этого для себя пользу. Барину Лысому, который не вышел телом, но зато имел храброе сердце, он отдал в жены свою племянницу Армейру и замок Шрусбери, после чего Барин восстановил порядок во всей доверенной ему области, смело разгромив валлийцев и других врагов. Другими военачальниками в графстве он сделал… вассалов, каждый из которых был храбрецом. Благодаря взаимопониманию между ними и их достоинствам Рожер во многом преуспевал по сравнению с другими влиятельными вельможами».

Некоторое время две нации жили врозь. Тем не менее вера у них была одна, а их культуры не настолько отличались, чтобы не могли сблизиться. На первых порах их будущее было непредсказуемым. Наиболее вероятным исходом мог быть следующий: великие и богатые традиции коренного населения поглотят обычаи и образ жизни новых хозяев. Подобное уже произошло с норманнами во Франции, и так бы вскоре получилось и здесь, если бы Англия отделилась от Нормандии, а нормандские поселенцы оказались бы оторванными от родины. Как и король, могущественные бароны, ставшие правителями в Англии после 1066 г., едва ли полностью переселились в свои новые владения. Например, Евстафий Булонский, Бриан Бретонский, Роберт Мортенский, Одо Байеский, Гильом Фиц-Осборн, Гуго Авраншский и Рожер Монтгомери не намеревались прерывать связи с землями, откуда они были родом. И хотя некоторые солдаты удачи, такие как Гербод Честерский, отказывались от своих приобретений, близость их родины к завоеванному острову позволяла им свободно перемещаться между своими поместьями, так что в Англии они могли вполне свободно оставаться иноземцами. Однако когда у них появлялся второй сын, то, естественно, появлялся соблазн добиться от короля разрешения разделить земли, т. е. наследник мог вступить во владение родовыми имениями на континенте, а младший сын — территориями, «завоеванными» в Англии. Так были разделены поместья Гильома Фиц-Осборна после его смерти в 1071 г. и Рожера Монтгомери — в 1094 г. Сам король принял подобные меры в 1087 г. Если бы после смерти Вильгельма I Англия полностью отсоединилась от Нормандии, а обычай разделения земель сохранился, то нормандцы в Англии, вероятно, очень скоро бы ассимилировались. К тому же помимо высокопоставленных лиц было еще множество таких, чьи приобретения в королевстве значительно превышали размеры их мелких феодов в Нормандии, так что они, по-видимому, с самого начала решили здесь обосноваться.

Тем не менее полная ассимиляция пришельцев в Англии не была чем-то неизбежным. Народы-завоеватели могут сохранять свою культуру в относительной чистоте, имея возможность и оказывать давление на покоренную нацию, и подавать ей пример для подражания. Самой отличительной особенностью новой аристократии был французский язык, который, вероятно, иногда использовался и при дворе Эдуарда, где на нем могли говорить даже англичане. Есть свидетельства того, что сам Вильгельм пытался выучить английский, однако после 1071 г. у него не было для этого особого стимула. Придворных, говоривших только по-английски, осталось мало — разве что какой-нибудь епископ или аббат. Светский же двор говорил почти исключительно на французском. И уже в связи с этим становится ясно, что если бы английская знать не погубила себя сама, то обе стороны по необходимости быстро сблизились бы одна с другой.

Помимо французского языка, пришельцы принесли с собой свою систему законов и общественных порядков, которым они следовали с рождения и от которых не собирались отказываться. Эти нормандские обычаи во многом отличались от английских, но часто только внешне. В то время подобные различия имели большое значение, и было бы ошибочно недооценивать признаки даже малейшего несходства. В достаточно устойчивой классовой системе разница иногда обнаруживается лишь по неуловимым оттенкам поведения в обществе. Однако когда отличия поверхностны и зависят от моды, происходят изменения, которые могут иметь важные социальные последствия. К примеру, всегда существовала возможность, что английские привычки станут популярными среди нормандцев — взять хотя бы то, что английские женщины казались им особенно желанными. Эта тенденция получила определенное развитие при жизни второго поколения англичан нормандского происхождения. Тот факт, что различия не были настолько велики, чтобы исключить возможность компромисса, можно показать на примере феодального рыцаря, считающегося символом новой культуры. Французский всадник (chivaler{19}) в королевстве стал вскоре называться cniht{20} (домашний слуга староанглийского дворянина), и это значение закрепилось в языке. Отсюда мы можем с уверенностью заключить, что между словами cniht и chiualer не было принципиальной разницы, и когда люди видели, как граф Роберт Мортенский скачет в сопровождении своих chivalers, то он мало чем отличался от их воспоминаний о Гарольде, едущем верхом со своими cnihtas. Вероятно, более всего нормандцы в Англии оставались французами по своему духу в период между 1066 и 1087 гг.; некоторым их обычаям было суждено укорениться в Англии и обогатить это общество; их превосходство в некоторых аспектах — прежде всего в военном деле — было очевидным, однако, кроме языка, ничто не мешало им постепенно стать одним целым с местным населением и перенять его традиции.

По воле исторических судеб английская аристократия оставалась франкоязычной еще несколько столетий. Однако задолго до того, как французский язык стал оказывать максимальное влияние на жизнь в Англии, язык перестал быть признаком, отличавшим одну нацию от другой. Французский язык просто стал частью культурного общества, и способность говорить на нем широко распространилась повсюду и среди разных слоев населения. В то же время в высокопоставленные сословия просачивалось и знание английского языка. Все, кто родился и воспитывался в королевстве, так или иначе говорили по-английски, и только для высшей аристократии этот язык не становился родным. В угнетенном положении, если такое вообще было, английский язык находился очень недолго. Вклад нормандцев в культуру в большинстве других аспектов имел второстепенное значение. Иноземцы принесли— и в дальнейшем приносили — с собой распространившиеся во Франции новые моды и тенденции — вроде архитектурных стилей, обычаев военного искусства, религиозных и просветительских движений, — большинство из которых рано или поздно оказало бы влияние на королевство — хотя, возможно, в некоторых случаях и не так быстро — независимо от того, произошло бы завоевание или нет. Нормандцы были и разрушителями замкнутой островной цивилизации, обладавшей высокой самостоятельной ценностью, и носителями новых идей, имевших большой исторический потенциал. В связи с этим пытаться точно определить, какие влияния были положительными, а какие — отрицательными, означает лишь вступать в бесплодные и бессмысленные споры.