Бернар Клавель - Плоды зимы

• Название: Плоды зимы
• Автор: Бернар Клавель
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1972

Роман «Плоды зимы», русский перевод которого лежит перед читателем, завершает тетралогию Клавеля «Великое терпение». Свое произведение писатель посвятил «памяти тех матерей и отцов, чьи имена не сохранила История, ибо их незаметно убили тяжкий труд, любовь или войны». И вполне оправданно, что Жюльен Дюбуа, главный герой предыдущих частей тетралогии, отошел здесь на задний план и, по существу, превратился в фигуру эпизодическую…

Гонкуровская премия 1968 года.

---

— Это Франсуаза… Что ж, можешь ее поцеловать.

Старик поцеловал девушку.

— Ты весь вспотел, — заметил Жюльен. — И вид у тебя совсем замученный.

— Я отвык ходить.

Отец сел.

— Я собрала им поесть, — сказала мать. — Они выехали в пять утра и по дороге трижды пересаживались с одного грузовика на другой.

Отец смотрел на стол, там лежал хлеб, стояла тарелка с маленьким кусочком масла, варенье и корзинка с фруктами.

— Жюльен привез американское сало, — продолжала мать, — хочешь попробовать?

— Сделай ему яичницу, как нам, — посоветовал Жюльен.

Отец колебался. Он переводил взгляд с Франсуазы на сына, потом на стол.

— Это не сало, — пояснил Жюльен. — Это бекон.

Вмешалась Франсуаза:

— Все равно сало, только что название другое.

— Так или иначе, — проговорил отец, — думаю, закусить мне не вредно. Да ведь уже одиннадцать. Ну поем чуть раньше, и все тут.

— Тебе одно яйцо или два? — спросила мать.

— А их много осталось?

— Четыре штуки, но Жюльен обещает раздобыть завтра еще.

Мать уже положила на сковородку два ломтика сала. Кухня наполнилась аппетитным запахом. Казалось, один этот запах мог насытить, у отца потекли слюнки.

— Если можно, сделай два, — начал отец, — для такого случая куда ни шло… — Он умолк, оглядел стол и спросил: — А ты? Ты почему не ешь?

— Мне не хочется, — ответила мать. — Я съем немного варенья и грушу.

Она разбила яйца. Сало на сковородке зашипело. Отец следил за каждым ее движением. Медленно, смакуя, он вдыхал аромат еды, царивший в кухне, где уже много месяцев не было никаких запахов, кроме запаха овощного супа. Яйца и масло стали такой редкостью, что мать обычно лишь приправляла ими картофельное пюре.

Отец ел неторопливо, наслаждаясь каждым куском. С минуту он был всецело поглощен едой. Яичница, уютная кухня. Молчаливая девушка чистит большую грушу из их сада. Жюльен лакомится вареньем. А мать смотрит на них. Покой. Мир. Яйца и сало такие вкусные, и если бы к ним еще ломоть настоящего белого пышного хлеба…

Жюльен рассказывал, как они добирались сюда. Отец слушал, но перед его глазами невольно вставали картины, которые он видел в городе этим утром. Возвращаясь домой, он как раз думал обо всем рассказать жене. Но теперь не решался. И мешало ему не присутствие Жюльена, а присутствие этой молчаливой девушки, о которой он ничего не знал. Когда их взгляды встречались, она застенчиво улыбалась. Отец старался ответить на ее улыбку, но ему было не по себе.

Мать подробно обо всем расспрашивала: как Франсуаза сумела добраться к себе в Сен-Клод, а потом возвратиться в Лион? Зачем она предприняла эту поездку? Как освобождали Лион?

И почти на все отвечал один Жюльен. Он весело смеялся. А под конец сказал, что Франсуаза участвовала в Сопротивлении.

— Она выполняла важные поручения, — сказал он. — Была связной между одной из подпольных организаций Лиона и партизанами, действовавшими в горных районах. Это было довольно опасно. Если бы немцы схватили Франсуазу и обнаружили то, что она перевозила, ее бы расстреляли на месте. Но она, конечно, не могла вам об этом сказать, когда в первый раз сюда приезжала.

Мать смотрела на девушку с нескрываемым восхищением. И все же полушутя, полусердито спросила:

— Вы боялись, что я не сумею держать язык за зубами?

— Нет, — сказал Жюльен, — но таково непреложное правило. Даже я толком не знал, чем именно она занималась.

Мать недоверчиво посмотрела на него:

— А ты разве не участвовал в Сопротивлении?

— Нет.

— Он не входил ни в какую подпольную организацию, — вмешалась Франсуаза. — Но работал на нас. И рисковал не меньше тех, кто сражался, а может быть…

Жюльен прервал ее:

— Ладно, помолчи. К чему об этом говорить?

Воцарилась тишина. Отец осушил свой стакан. Жюльен протянул ему сигарету и сказал:

— Возьми, это не американские..

— А ты, кстати, не хочешь американских сигарет? — спросила мать. — Отец их принес, а курить не может.

— Нет, оставьте себе. Дашь мне несколько пачек, я попробую выменять их на яйца и масло для тебя.

Снова наступило молчание. Молчание, в котором, как казалось отцу, таилась какая-то невысказанная угроза.

— А как получилось, что вы стали участвовать в Сопротивлении? — поинтересовалась мать.

Франсуаза подняла на них глаза. Взглянула сначала на мать, потом на отца и спокойно, но твердо сказала:

— Мой старший брат — член коммунистической партии. Так что и мне не пришлось особенно долго раздумывать, прежде чем туда вступить.

43

В первом часу дня отец поднялся в спальню отдохнуть. Он сослался на то, что прогулка по городу утомила его. И это было правдой. После утреннего похода он едва держался на ногах, но не потому, что проделал большой путь. Главную роль тут сыграла новость, которую он неожиданно узнал за столом и которая оглушила его, как удар кулака.

Черт побери эту треклятую жизнь! Стоило столько гнуть спину, бороться, мучиться, чтобы дожить до такого!.. Его сын, этот мальчишка, связался с коммунистами!

Отец лежал на кровати. Его дважды душил такой приступ кашля, какого он уже несколько недель не испытывал, и теперь он чувствовал себя совсем разбитым.

Коммунист! Это слово чугунным ядром придавило ему грудь, сжало все внутренности, вот-вот расплющит его.

Поль десятки раз объяснял ему, что такое коммунизм. Так что он все себе ясно представляет. Как только немцы будут разбиты, все коммунисты возвратятся восвояси. С оружием. Они станут хозяевами положения. Войдут к нему в дом. И скажут:

«Папаша Дюбуа, у тебя ничего больше нет. Вот тебе бумажка, ступай с ней в богадельню. Твой дом теперь принадлежит нам. И твои ценные бумаги тоже наши, и твой сад, и весь инвентарь. Все. А ты будешь жить в богадельне, и тебе больше ничего не нужно».

Они придут. И среди них будут Жюльен и эта девушка. Эта девочка, такая тихоня на вид. Тихоня, а сама участвует в войне. И спит с его сыном еще до свадьбы, она прибрала его к рукам и теперь толкает к коммунизму. Впрочем, надо признать, что у этого парня была и раньше к нему тяга.

Стало быть, политика и война непременно все губят? Думаешь, что уже избавился от невзгод, как бы не так. Беда входит в дом. Она там, внизу. Вот-вот все отнимет.

Отец вспомнил старуху соседку. Пожар оставил ей хоть чайник; поди знай, оставят ли ему Жюльен и его дружки хоть что-нибудь.

Нет. Это просто невозможно! Почему его вечно преследуют неудачи? Что он такого сделал? Ничего… Всю жизнь работал. И только. Может, он слишком много работал и слишком мало думал о самом себе? Если бы он прожигал жизнь, как другие, он, возможно, уже давно помер бы, зато хоть пожил бы в свое удовольствие и не увидел бы этой злосчастной войны.

И все-таки больше всего радости приносила ему работа. Как же так…

Отец все пытался найти ответ. Он повернулся на правый бок, потом на левый, опять лег на спину и поправил подушки. Ставни он прикрыл не плотно. И ему видна была узкая полоска ясного неба. Из сада, убаюканного солнцем, в комнату проникал горячий воздух. Все словно застыло. Мать, должно быть, одна — ведь Франсуаза и Жюльен говорили, что пойдут повидаться с друзьями. Верно, с коммунистами.

Итак, одна война кончилась, готовится другая. Она уже тут. В его доме. Втерлась в семью, натравит их друг на друга. Но если им суждено расстаться со всем своим добром, неужели мать и теперь станет поддерживать этого мальчишку и все его сумасбродные идеи? Эти идеи засели у него в голове, еще когда он вернулся после обучения у кондитера, мать тогда говорила: «Если бы хозяин его не эксплуатировал, не обращался с ним, как с рабом, Жюльен бы таким не стал».

Но ведь теперь у него нет хозяина, никто его не эксплуатирует. Зато появилась эта девушка, она его и подбивает на всякое. А это, пожалуй, еще хуже.

Что Жюльен собирается делать? Кто их будет кормить? Его мазня, что ли, или политика?

Отец без конца ломал голову над всем этим, не находя выхода, и боль, которая теснила ему грудь и мешала дышать, постепенно превращалась в гнев. Больше всего его возмущала несправедливость, жертвой которой он себя ощущал. Ведь он никогда не занимался политикой. Всегда стоял в стороне от всяких распрей и партий. И вот сейчас оказался между двух своих сыновей, которые и раньше-то не любили друг друга, а теперь и вовсе станут врагами.

А затевается это где-то там, за стенами его дома. Точно приходит в движение огромное колесо… Оно вертится, вертится, и вот тебя уже втянуло, потащило за собой, и, что бы ты ни пытался сделать, ты уже не в силах ничего спасти.

А что у него есть, у папаши Дюбуа? Разве что вот эти две руки, которые еще могут прокормить их обоих, мать и его самого… Да огород, что ждет его под палящим солнцем. В последние дни он мало работал. Все в саду заросло травой. И не только дорожки, трава подбирается к грядкам, давно пора их прополоть. Солнце сожгло салат, который он только недавно рассадил. Надо встать, накачать воды, чтобы она немного согрелась перед поливкой. Надо… Надо встряхнуться. Раньше-то ему хватало и силы и воли. Но нынче вечером, быть может, потому что для него возвращение Жюльена было знаком, что война наконец кончилась, во всяком случае так он надеялся, как раз нынче вечером отец впервые в жизни не находил в себе ни силы, ни мужества, ни даже просто желания вновь взяться за привычный труд. И это было все равно, как если бы у него не было желания жить.