Джон Фасман - Библиотека географа

• Название: Библиотека географа
• Автор: Джон Фасман
• Издательство: АСТ
• Жанр: Детектив
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-041520-5

Кому понадобилось убивать престарелого профессора престижного университета?

Полиция — в недоумении.

Однако молодой журналист местной газеты Пол Томм и детектив Джо Джадид, ведущие собственное расследование, уверены: профессор знал о том, что рано или поздно кто-то попытается его убить. Но зачем?

Возможно, чтобы похитить его коллекцию старинных книг и артефактов, имеющих отношение к алхимии?

Вскоре Пол и Джо убеждаются: убитый действительно был адептом "науки королей". Более того, многое в его записках свидетельствует о том, что ему удалось раскрыть одну из самых древних и опасных тайн…

---

— Многие годы, мой друг, я не слышал никого, кто бы так рассуждал о долге. Обычно долг рассматривается как обязанность подавлять тех, кто ниже тебя, и кланяться тем, кто выше.

Я протянул к этому человеку руки и, наверное, обнял бы его, если бы в этот момент полог юрты не отодвинулся в сторону и я не увидел хорошо знакомые сапоги, а над ними — не менее знакомое лицо.

— Отличная речь, поэт, — ухмыльнулся пришедший. — Но Ней говорил о долге в социалистическом понимании, то есть о своих обязательствах по отношению ко мне. Ваша же устаревшая трактовка этого понятия обязывает его помогать врагам государства.

Я очень надеялся никогда больше не видеть лица коменданта Зенского, но знал, что уже его не забуду. И вот, несмотря на все мои надежды, конспирацию, планы, взятки, преодоленный страх быть застреленным при попытке к бегству и отчаянные усилия избежать встречи с ним, во что я было уже поверил, он снова предстал передо мной собственной персоной. Все такой же (далее часть фразы зачеркнута) и изобретательный.

— Вы добились куда больших успехов, нежели другие: пробрались сквозь двойную цепь охранения и шли так долго, что ухитрились добраться до Ней. Я впечатлен. Скажите, где вы проходили военную службу?

Комендант сел на свободное место рядом с очагом. Странно, что этот топчан прежде пустовал. Или его специально держали незанятым, дожидаясь его прихода?

— В Мурманске.

— Это многое объясняет. Вы, наверное, думали, что привыкли к холоду, не так ли?

Я промолчал.

— Позвольте сказать вам одну вещь: к холоду привыкнуть невозможно. Если бы вы не встретились с Ней, то через несколько часов умерли бы от переохлаждения. Вам, может быть, кажется, что Булун — тюрьма? Да Булун настоящий оазис, райское местечко в смысле тепла и удобств по сравнению с другими лагерями в этом Богом забытом краю. Фактически весь этот пустынный ледяной край — тюрьма. Знаете, сколько лет я уже живу здесь? Восемнадцать. И знаете почему? Потому что мне хорошо платят. У меня большой дом на берегу Лены, где, между прочим, отличная рыбалка, и привилегии как у иностранного туриста. Мне также предоставлена возможность лечиться в лучшем госпитале — и не только мне, но и моей жене и детям. У меня есть свой шофер, и, если разобраться, материально я устроен куда лучше, нежели девяносто процентов местных партийных чиновников, официально занимающих более высокие должности. Но ради этого мне приходится жить в краю вечной мерзлоты. То есть девять месяцев в году я должен переносить пронизывающий холод, а три месяца — непрестанные атаки москитов.

Скажите, товарищ поэт, сколько раз вы выходили за дверь с тех пор, как стали гостем моего учреждения? Впрочем, можете не говорить. Я и так знаю: ровно столько, сколько мы вам это позволяли. А чем пахнут ваши руки?

Они, разумеется, пахли рыбой, и я полагал, что этот запах уже никогда не выветрится. Я понюхал их, стараясь сохранить бесстрастие, но не выдержал и поморщился. Зенский рассмеялся.

— Я так и думал. Признаться, нам стоило усилий, чтобы вы и ваши приятели не могли избавиться от этого запаха. Производство все увеличивается, не так ли? И руководство присылает сюда все больше людей вашего склада: писателей-диссидентов, актеров-педерастов и певцов-волосатиков. И у нас есть место и работа для всех.

Ней и его жена печально смотрели в землю. Зенский перевел на них взгляд, и в тот же миг их губы изогнулись в угодливых неискренних улыбках. Зенский приказал Ней налить мне чаю и принести какой-нибудь еды. Понюхав пищу, комендант с отвращением скривился и протянул мне тарелку.

— Возможно, со временем вы к этому привыкнете. Но я так и не смог. Это сырое оленье мясо, которое сначала нарезают тонкими кусками, а потом замораживают. Дикость. Я лично предпочитаю осетровую икру, которую нам доставляют ежемесячно вместе с водкой и крымским шампанским. Все только самое лучшее. Но здесь, кроме мерзлой оленины, ничего нет. Так что ешьте что дают, набирайтесь калорий, чтобы согреть организм. Когда немного придете в себя, я кое-что вам покажу.

После этих слову меня совершенно пропал аппетит, но я не хотел, чтобы Зенский думал, будто сумел выбить меня из колеи, поэтому решил немного подкрепиться. Когда мясо и хлеб были съедены, я отдал тарелку жене Ней и кивком поблагодарил ее. Она улыбнулась, но, посмотрев на Зенского, втянула голову в плечи и поспешила укрыться за спиной мужа.

— Давайте выйдем на минутку, — сказал Зенский. — Как я уже говорил, мне нужно кое-что вам показать.

Я попытался было встать со своего ложа, но понял, что это мне не под силу. Высокая температура и овладевшее мной отчаяние, связанное в том числе с ужасной репутацией Зенского, вызвали у меня временный паралич нижних конечностей.

— Поэт! — Зенский приблизил ко мне свое бледное, со следами оспин лицо. — Вы что, боитесь меня?

Я промолчал и, сделав над собой гигантское усилие, ухитрился-таки подняться со своего тюфяка, накинув на плечи шубу Ней. Потом мы с Зенским вышли из юрты в ночь. Она была такой прозрачной и холодной, что мы словно оказались внутри хрустальной чаши. На небе мерцало невиданное количество звезд, казалось, полностью усыпавших небосвод. Откуда-то доносились едва слышные звуки — не то отдаленный звон, не то треньканье. Зенский указал на тусклое зарево на горизонте.

— Булун. Не так далеко, как вам, быть может, кажется. Всего четыре километра или чуть больше. Но этот-то лагерь вы успели рассмотреть? Поняли, какой он формы?

Я и понятия не имел, что нахожусь в лагере. Но, осмотревшись, осознал, что юрты установлены на равном расстоянии и тянутся в обе стороны от того места, где мы стояли.

— Похоже, он вытянут в линию, — сказал я.

— Ответ неверный. Подойдите сюда и посмотрите еще раз.

Мы отошли чуть дальше от юрты.

— Круг! Юрты установлены…

— Вернее сказать, кольцо. А Булун и мой дом находятся в центре этого кольца. Вы понимаете, что это значит? Якуты привыкли кочевать. У них свои традиции, свои стада, свои жилища и язык. В Магнитогорске вы их не встретите, они не добывают уголь на шахтах Воркуты или Воронежа, а их детей не посылают в государственные интернаты. Иначе говоря, они живут, как им хочется, мы же требуем взамен одного: немного бдительности и разумного взгляда на вещи.

Одинокая слеза прокатилась по моей щеке и, замерзшая, с тихим звоном упала на землю. Зенский нагнулся и поднял ее. След еще жег мне щеку, а она уже лежала на ладони у Зенского словно некий драгоценный дар, переливаясь, как жемчужина.

— Шепот звезд, — сказал он.

— Не понял.

— Такой поэт, как вы, должен оценить подобное сравнение. Здесь это называют „шепотом звезд“. Послушайте! — Он поднял палец, призывая меня к тишине. Я снова услышал тихий звон и огляделся, пытаясь определить, откуда он доносится. Зенский рассмеялся. — Смотрите сюда. — Он округлил губы и медленно выдохнул. Клуб вырвавшегося изо рта пара мгновенно распался на крохотные льдинки, упавшие на землю со звуком, который я только что слышал. — Это выражение придумали якуты. Так называется особенно холодный зимний период, когда человеческое дыхание, не успев раствориться в воздухе, замерзает и падает на землю мельчайшими частичками льда. Якуты говорят, что в это время нельзя открывать тайны, поскольку слова тоже замерзают; весной же оттаивают, и всякий, проходя мимо того места, где состоялась беседа, может их услышать. Весной воздух здесь наполняется забытыми сплетнями, голосами детей, которые уже стали взрослыми, обрывками чьих-то давних разговоров. Ваш голос, товарищ поэт, и наш с вами диалог сохранятся в этом краю куда дольше, нежели вам суждено прожить здесь.

Я подумал было, что он решил меня убить. Но он положил руку мне на плечо и подтолкнул обратно к юрте.

— Эй, Ней, жирный ленивый якут! Принеси мне шкатулку.

— Какую шкатулку, комендант? — Широкое простое лицо Ней, озабоченное, когда он смотрел, как я тащился по снежной целине, исказилось страхом.

— Шкатулку из резной слоновой кости, в которой ты хранишь нюхательный табак. Ту самую, что мне понравилась, когда я был у тебя в последний раз. Но ты, зная об этом, повел себя неучтиво и забыл отдать ее мне.

— Но, комендант, эта шкатулка принадлежит…

Грохот и яркий сноп искр заставили нас с Ней отпрянуть. Я потерял равновесие и упал на спину, а поднявшись, увидел в руке Зенского пистолет, из ствола которого вился дымок. Он выстрелил в стоявшую неподалеку большую лиственницу, верхняя часть которой с громким, похожим на человеческий вопль звуком рухнула на землю. Еще через секунду оставшийся ствол вместе с корнями, выворотив мерзлый грунт, упал в другую сторону. Зенский рассмеялся и повернулся ко мне.

— В сезон холодов деревья взрываются, будто начиненные порохом. Когда по замерзшему стволу с размаху бьют топором, от ствола отлетают искры и дерево лопается; бывает, что и лезвие топора разлетается на части, как стеклянное. Я, честно говоря, не ожидал, что пистолетный выстрел вызовет подобный эффект. Дерево, однако, все равно рухнуло. По-видимому, слабые корни… — Он снова рассмеялся, сунул пистолет в кобуру и повернулся к Ней. — Так почему ты не можешь отдать мне эту шкатулку?